Сильные не убивают - Яна Каляева
Сергей смотрит в сторону спортивной площадки, где на матрасах, одеялах и прямо на грунте лежат тела тех, кто уже не сможет встать — умирающие и мертвые. Передергиваю плечами: если бы жизнь была честной штукой, мое место было бы сегодня среди них… На странно негнущихся ногах иду к площадке. Даже если нельзя помочь, это не значит, что не надо… хотя бы просто присутствовать.
Мужчины и женщины, люди, кхазады и снага, живые и мертвые лежат рядом. Кто-то окликает меня:
— Девочка…
Оборачиваюсь. Это снага, женщина средних лет. Кудряшки… что-то знакомое. Да, это она подвезла меня по дороге вдоль взморья в первые мои дни в этом мире.
Опускаюсь рядом с ней на колени. Она шепчет:
— Там мои дети остались одни. Этот дом, второй подъезд, пят… пятнадцатая квартира. У них никого теперь нет. Ты о них позаботишься. И не отдавай в приют. Только не в приют! Ну, чего ревешь, дуреха? Держи… ключи. Бегом, пошла! Они… одни, понимаешь ты это?
Зеленая ладонь с ярко-красным маникюром вкладывает мне в руку ключи с алым сердечком на брелке. Беру их. А что еще остается?
По дороге к пятнадцатой квартире ошалело соображаю, имела ли право эта снага нагружать совершенно постороннюю девушку такой ответственностью. Но в этих мыслях нет никакого смысла. Она умирала, и у нее не было другого выхода. Конечно, она имела право.
В пятнадцатой квартире пахнет подгоревшим молоком. Сколько же тут детей? Десяток, вроде. Малыши сразу бросаются ко мне, старшие держатся поодаль и смотрят исподлобья.
— Когда придет мама? — сквозь слезы спрашивает одна из девочек.
Я тоже уже вовсю реву. Обнимаю малышей всех разом, прижимаю к себе:
— Она защищала вас. До самого конца — защищала.
Теперь плачут все в квартире, а я вдруг понимаю страшное — не только в этой квартире. Там, на спортивной площадке — матери и отцы, защищавшие свои семьи до самого конца. В этом доме и в соседних — множество осиротевших детей.
— У нас никого нет, — говорит один из старших мальчиков. — Но в приют мы не пойдем, ска. И мелких не отдадим.
Среди всего этого горя, которому невозможно помочь, я хватаюсь за то, что можно сделать, что необходимо сделать:
— Никто не пойдет в приют. Мы придумаем что-нибудь. Будем держаться друг друга. Найдем решение.
Какой-то частью сознания я понимаю, что ввязываюсь в безумие и много раз буду об этом жалеть. И что вообще-то я могу просто встать с этого грязного пола и уйти.
Но нет, не могу. Никаких других вариантов нет. Мы, снага, по историческим меркам совсем недавно жили примитивными племенами и воспитывали детенышей сообща. Для нас и теперь не бывает чужих детей.
Шорох у меня за спиной. Токс. Оборачиваюсь к ней:
— Послушай, тут дети во многих квартирах… во всех, быть может. Надо собрать список погибших и пройти по квартирам…
— Это уже сделано, — Токс показывает исписанный от руки тетрадный лист. — У тебя отмычка при себе? Некоторые двери придется вскрывать — те, где внутри совсем малыши.
Подхватываюсь:
— Да, при себе. Идем, — и оборачиваюсь к детям: — Мы вернемся скоро. Соберем других и вернемся. Мы никого не оставим.
На лестнице спрашиваю Токс:
— Ты понимаешь, что сейчас происходит?
— Умирающие просили позаботиться об их детях, а предсмертная воля — закон, — просто отвечает Токс.
— Это и есть… то, что мы должны сделать? Для алгоритмов… ну, и вообще?
Токс устало пожимает здоровым плечом:
— Да, так заявляет о себе судьба. Ну, и вообще.
Глава 14
Героиня четвертой степени
— Кстати, ты получишь правительственную награду, — важно говорит Борхес. — Орден Георгия Драконоборца четвертой степени.
— В гробу я видала тот орден… Жуки — это, что ли, драконы четвертой степени? А можно деньгами отоварить как-нибудь? Или жратвой? Знаешь, сколько эта кодла каждый день жрет?
— Так много вопросов и так мало ответов, — вздыхает Борхес. — Город вам чем смог, значицца, тем уже помог. А про деньги ты сама всё понимаешь. Мумиё в больницах заканчивается. Фармкомбинат поднял закупочную цену до полутора тысяч за литр. Сложить два и два можешь?
— Сейчас? Когда моя рожа из каждого утюга торчит?
Действительно, в эпоху интернета ни один подвиг не остается безнаказанным. Я старалась пореже выходить на улицу, потому что мне в буквальном смысле не давали проходу. Это скорее утомляло, чем льстило самолюбию. Видео, где я скачу как бешеная коза по спинам жуков, набирали сотни тысяч просмотров. Конечно, медийность — это капитал, но все-таки профессия вора предполагает некоторую конфиденциальность, что ли.
— А ты башку помой в кои-то веки, и тебя мать родная не узнает, — язвит Борхес.
— Да Моргот с ней, с этой мной, но здесь-то кто останется? На посту директора этого сумасшедшего детского дома? Токс за ремонтом приглядывает, а когда приходит сюда, мелюзга на нее налипает и не отпускает. Ленни… ты ж понимаешь, что мелкие снага его заживо сожрут? У тебя что, слишком много племянников?
— Да не кипишуй ты… Ладно, пришлю я вам ценный кадр. От сердца, можно сказать, оторву. Она сорок лет в системе исполнения наказаний отработала. Только, чур, потом не жалуйтесь. А ты отсыпайся и завтра дуй за тягой, Ленни нашел перспективное место…
— Послезавтра. Дела передать надо.
Хлопаю по стремительно растущей пачке бумаг.
— Не переживай, эта дама и не такие дела принимала.
Борхес уходит, а я со вздохом залезаю на подоконник и начинаю рыться в бумагах. Временный офис пришлось оборудовать прямо здесь, на разрисованной похабенью лестнице. Пока идет спешный ремонт выделенного нам здания, сирот заселили в один подъезд. Жившая здесь семья кхазадов в ужасе куда-то съехала, а оставшиеся взрослые снага хоть и матерились не переставая, но помогали нам, кто чем мог. И теперь все четыре этажа заполнены маленькими снага и отважными добровольцами, которые вызывались за ними присматривать. Если при слове «сиротка» вы представляете себе эдакого умильного маленького лорда Фаунтлероя — значит, вы никогда не видели снага. Я бы лучше еще раз вышла против
