Василий Головачев - Ко времени моих слёз
Ощущать себя бесплотным сгустком чувственного поля мешал «гвоздь в башке», и Арсений Васильевич усилием воли заблокировал его, превратил в зеркальное семечко, сразу потерявшее плотность, вес и силу. После этого уже ничто не отвлекало его слушать Вселенную…
Это состояние длилось долго, больше трех часов, потому что, когда он очнулся, наступило время обеда.
В палату вкатили столик с едой: овсяная каша, овощной салат, сухари, чай. Медсестра села рядом, собираясь кормить его из ложки, но он отстранил руку девушки:
– Я сам.
– Но вы только что были без сознания, – удивилась медсестра.
– Я спал и чувствую себя хорошо. Честное слово.
Арсений Васильевич соврал. Он чувствовал себя прекрасно, но шокировать медицинскую обслугу не хотел. Всему свое время. Он все же надеялся выйти отсюда и заняться привычным делом.
– Вы добились разрешения начальства на звонок?
– К сожалению, нет. После обеда придет врач, осмотрит вас, потом соберется консилиум и… в общем, потом все выяснится.
– Хорошо, я подожду, – кротко согласился Арсений Васильевич.
С удовольствием поел, выпил две чашки зеленого чая. По жилам веселее побежала кровь, настроение повысилось. Ну-с, где этот врач?
Медсестра укатила столик, и тотчас же в палату вошел пожилой врач с тяжелым морщинистым лицом и острым взглядом бесцветных, почти белых глаз.
Арсений Васильевич вздрогнул. Эти глаза мерещились ему давно, когда он изредка всплывал из беспамятства, и принадлежать хорошему человеку они не могли.
Врач остановился у кровати, разглядывая пациента и раскачиваясь с пятки на носок.
Арсений Васильевич почувствовал побежавшие по телу мурашки, стеснение в груди, на голове шевельнулись волосы, порождая странное чувство проникновения под кожу, в кости черепа, в мозг холодных щупалец. Он напрягся, окружая себя «виртуальным» зеркальным экраном. Неприятные ощущения прошли.
Мощные брови врача приподнялись, в глазах промелькнуло удивление.
– Кажется, вы действительно выздоровел и, коллега. – Голос у врача был басовитый и скрипучий одновременно, смутно знакомый, хотя Арсений Васильевич был уверен, что никогда с этим человеком не общался.
– Я не врач, – сказал он, отвечая на слово «коллега».
– Мы коллеги в других планах, – усмехнулся гость.
Арсений Васильевич подобрался, пристально посмотрел на него:
– Диспетчер!
– О нет, всего лишь линор. Но через меня он слышит наш разговор. Итак, коллега, каковы ваши планы? Вы собираетесь работать как прежде? Или предпочитаете помучиться? Пока что мы ограничивались минимальным воздействием, однако вполне можем перейти на более действенные методы укрощения строптивых экзоров. Сами понимаете, отсюда мы вас выпустим либо нашим сотрудником, либо идиотом. Итак, ваши предпочтения?
Арсений Васильевич закрыл глаза, взвешивая решение.
СЛОМ
Он поставил машину на стоянку и не спеша направился домой, рассеянно поглядывая по сторонам.
Вторую неделю Максим жил у брата, уехавшего с семьей в Крым, к морю. Квартира располагалась в старом семиэтажном доме недалеко от метро «Таганская»-кольцевая. Несмотря на новые стеклопакеты, поставленные братом на окна, шум машин все же проникал в квартиру, Садовое кольцо не прекращало движения даже глубокой ночью, и Максиму это не нравилось. Он любил тишину. Однако брат просил присмотреть за котом Левкой, трехлетним красавцем британской породы, и майор согласился.
Проходя мимо кафе «Самогонщики», он поколебался немного, размышляя, где лучше поужинать, потом все же решил заскочить в кафе на полчаса. Холодильник дома был почти пуст, а готовить яичницу не хотелось.
Народу в кафе оказалось мало. Кондиционеры не справлялись с июльской жарой, поэтому в зале было душновато, а поскольку летней веранды кафе не имело, пьющий пиво народ предпочитал другие заведения подобного рода. Максиму же здешняя кухня нравилась, и он частенько забегал в кафе позавтракать или поужинать в одиночестве. Марина гостила с дочерью где-то в деревне, в Муромском районе, жизнь без нее казалась серой и скучной, и Максим откровенно манкировал бытовыми обязанностями: брился раз в три дня, не обращал внимания на внешний вид, работу выполнял спустя рукава и забросил занятия с Шаманом, который учил его бесконтактному воздействию на людей.
В кафе ему как всегда выдали прикольное меню, выполненное в виде менделеевской таблицы под названием «Периодическая система алкогольных элементов». Символ лития Li в нем обозначал ликер, бор B – бренди, натрий Na – наливку, рутений Ru – ром, кремний Si – сидр, бром Br – брагу, мышьяк As – ассорти солений, уран U – тройную ушицу и так далее. Усмехнувшись, Максим отложил меню, подозвал официанта и заказал обыкновенный овощной салат и куриное рагу. Алкоголь он в последнее время не употреблял вообще, даже пиво в жару, хотя организм иногда был не прочь отведать холодненького пивка.
В кафе раздалась трель соловья – включили музыку.
Вспомнилось, как в детстве он выходил летом за околицу родной деревни, где родился и вырос, выцеливал из самодельного лука жаворонка и пускал стрелу в небо. А потом бросался в траву и долго лежал навзничь, раскинув руки, смотрел в бездонное синее небо и мечтал взлететь когда-нибудь и парить над землей так же свободно, как птица. Естественно, стрелы до жаворонка не долетали, да он и не старался попасть в голосистую птаху, стрельба была своеобразным протестом против силы земного притяжения и рутинного бытия.
Зазвонил мобильник.
Он достал трубку.
– Алло, Максим?
Сбилось дыхание: звонила Марина.
После того как с отцом женщины случилась какая-то беда и он впал в коматозное состояние (Максим подозревал, что случилось это после каких-то экспериментов спецов Отдела с Гольцовым), Марина обвинила во всем Разина и перестала с ним встречаться. Он сделал две попытки объяснить ситуацию, ничего не добился, отступил. Женщина не хотела выслушивать его доводы и упрямо считала майора виновником всех бед. И вот спустя два месяца с момента последней встречи (о том, что она уехала в деревню, он узнал случайно) она вдруг решила ему позвонить.
– Слушаю.
– Ты давно не видел отца?
Максим хотел признаться, что вообще ни разу не видел, так как Гольцов лежал в спецклинике Управления, доступ в которую имел далеко не каждый сотрудник ФСБ, но вместо этого сказал:
– Давно. А что?
– Он меня звал!
– Как звал? – не понял Максим. – По телефону? Он тебе звонил? Или звал в открытое окно?
– При чем тут окно? Он звал меня! Я спала, видела какой-то неприятный сон, услышала его голос, проснулась…
– Сон и есть сон…
– Да нет же, голос был слышен и после, когда я проснулась! Понимаешь? Я действительно слышала отца, будто он говорил со мной через стену! Я даже хотела бежать к соседям, но опомнилась. Там-то уж он точно не мог находиться.
– Что он говорил?
– Я почти дословно запомнила: «Маришка, я жив и здоров, лежу в больнице. Найди Максима, мне с ним надо поговорить».
– Все?
– Потом голос стал низким, как инфразвук, что-то еще сказал, я не разобрала, и пропал. Но папа жив и говорил со мной!
– Понял, попробую выяснить, что с ним.
– Максим… мне страшно!
– Не волнуйся, я сейчас же займусь твоими… – он хотел сказать: «звуковыми галлюцинациями», – но вовремя прикусил язык, – твоими предположениями. Как Стеша?
– Отправила на все лето в деревню, к прабабушке Наде, маме отца. Сама только что оттуда вернулась на несколько дней. Ты позвонишь?
– Непременно.
– Буду ждать!
Максим уставился в стол ничего не видящими глазами, пытаясь разобраться в своих чувствах, но основным среди них в настоящий момент было чувство радости: Марина позвонила сама и попросила помощи, – а это чувство всегда пьянит лучше всякого вина.
Торопливо доев, Максим расплатился и поспешил обратно к стоянке. По пути вызвал Райхмана:
– Герман, ты где? Что делаешь?
– Только что вылез из-под холодного душа, жарко, только вода и спасает, да и то ненадолго. Что-нибудь случилось?
– Похоже, наш клиент очнулся.
– Какой клиент? – не понял капитан.
– Гольцов Арсений Васильевич. Минуту назад мне позвонила его дочь, утверждала, что слышала его голос.
– Бред! Он же в отключке, насколько мне известно.
– Надо проверить. По ее словам, он хотел поговорить со мной о чем-то. Поеду в клинику.
– Тебя к нему не пропустят без пропуска.
– Черт! Мне надо обязательно туда попасть, я обещал!
– Может, поговоришь с начальством? Пищелко позвонит туда…
– Что я ему скажу? Что у дочери Гольцова галлюники и она слышит голос отца? А выше я пойти не могу, генерал меня на хрен пошлет за нарушение субординации!
– Да, как ни крутись, а ж… сзади! Слушай, что, если поговорить с Генкой? Его приятель работает у нас в конторе, в службе информационной безопасности. Он тебе любой допуск оформит.
