Александр Золотько - Оперативник
— За что?
— За то, что я тебя вытащил из-под огня, подцепил-таки пулю в мякоть плеча, почти сутки волок тебя по пустыне, но все-таки вытащил, а врачи ни с того ни с сего тебя взяли и спасли. За это благодарить уже не нужно?
— Спасибо, — сказал Иван. — Только тебе с этого что? Спасибо — спаси Бог. Тебе это не грозит. Благодарю — благо дарю, опять-таки, не для тебя.
— Для только что пришедшего в себя ты слишком болтлив. Спишем на лекарства и послеоперационный шок.
— Послеоперационный?
— Именно. Пуля дошла до сердца. Чуть-чуть — и все. Врач сказал, что даже миллиметр в сторону привел бы тебя к летальному исходу. Одна пуля прошла навылет плечо, вторая — легкое. Ты должен был умереть, но остался жив. Зачем, спросим мы, но ответа так и не получим.
— Из вредности, — сказал Иван. — Из сволочизма характера.
— Самое достоверное объяснение. И как мне это самому в голову не пришло…
Они помолчали.
Иван снова обвел взглядом палату. Что-то тут было не так. Два раза он лежал в госпитале Конюшни, вроде все так и выглядело. Но что-то мешало принять палату как помещение в Конюшне.
Запах? Лекарство смешанное с серой. Пока рядом Круль, чистого лекарственного запаха Ивану не унюхать. Как бы ни старался кондиционер возле окна.
Окно.
Обычное окно. Широкое. Стандартное. Госпиталь Конюшни построен относительно недавно. Сходится.
Но что-то не так именно с окном. Что-то не так возле него. Иван перевел взгляд на дверь. Обычная дверь. Теперь дальше, против часовой стрелки, белая стена. Возле нее — столик на колесах и стул. Далее, стена с окном. Четвертую стену Иван лежа не видел, а приподниматься с подушки — не хотелось. Мутило от одной мысли об этом.
— Твое время еще не вышло? — спросил Иван. — Врач вроде сказал, что у тебя пять минут…
— Наверное, еще нет, — Круль улыбнулся обычной улыбкой, без двойного дна. — Я тебя, кстати, тоже поблагодарить хотел. Ты меня там к земле прижал, если бы не ты, я бы схлопотал пулю из «аргумента». Спасибо. В твоем случае это слово работает.
— Это я не подумавши. Придушить хотел, но рука соскользнула, а потом уже было некогда.
— Я так и понял.
— Правильно понял.
И все-таки что-то было не так в палате. Что-то не так… И эта неправильность зудела где-то за глазами, внутри черепа, не давая успокоиться.
— Я заодно хотел сдержать слово, — сказал Круль. — Я обещал рассказать тебе о своем основном задании в этом рейде. Помнишь?
— Помню, — ответил Иван. — В принципе, уже не так интересно, но если ты настаиваешь…
— Меня вызвали к шефу…
— К Главе Службы Спасения? — вяло заинтересовался Иван.
— К Шефу, — сказал Круль и сделал многозначительное лицо. — Ну…
Круль показал глазами себе под ноги.
— Не темни, у меня соображалка еще не включилась.
— И не включалась никогда, но не будем о грустном. Вызвал меня Дьявол и отдал приказ, — лицо Круля стало серьезным, даже постоянный насмешливый огонек из глаз исчез. — Приказал он мне отправиться в рейд с твоей группой и обеспечить безопасность.
— Группы? — зачем-то спросил Иван.
— Тебя. Командира рейдовой группы специального агента и так далее и тому подобное, Ваньки Каина.
Иван помолчал. Вздохнул и снова помолчал. Круль терпеливо ждал.
— Ладно, — сказал Иван, — сдаюсь. Где шутка?
— Какая шутка? Мне так совершенно не смешно. Я трижды спасал тебя, схлопотал в результате пулю и не знаю, зачем я это сделал.
— Пулю схлопотал?
— И это тоже. С моей точки зрения, нет в тебе ничего интересного — типичный тупой опер из Конюшни. Реакция лучше соображения, рефлексы лучше реакции, а самый востребованный внутренний орган — печень. Потом, по мере снижения важности, желудок и елда, извините за выражение. Какого хрена я должен был из-за тебя рисковать? Объяснишь?
Первое, что захотелось Ивану, это послать посетителя подальше. Чем дальше, тем лучше. Второе — просто рассмеяться ему в лицо, продемонстрировать, что история Ивана не потрясла, а Дьявол в роли защитника вместе с Крулем в качестве ангела-хранителя впечатления не производили.
Врать нужно качественнее, хотел сказать, но замер с приоткрытым ртом.
Так вот что не давало ему покоя. Госпиталь находится в Конюшне, во внутреннем периметре. Когда Круль должен был принимать участие в совещании, специально для него всех собрали за периметром.
Каким образом предавшийся попал в госпиталь? Ради боевого содружества, возникшего в ходе рейда? Как же, как же… И он не слишком большая шишка, и Иван невеликий начальник, чтобы ради них менять основные правила внутреннего распорядка.
Это не госпиталь? Тогда что? Где еще Конюшня могла найти безопасное место для раненого опера? Такое, чтобы ни галаты, ни сатанисты его не достали. Иван задумался, но в голову ничего толкового не пришло.
Круль молча смотрел на Ивана, явно дожидаясь, пока тот закончит свои размышления и придет хоть к какому-нибудь выводу.
Дверь, стена, еще стена… Предавшийся в качестве посетителя.
Голова начала кружиться. Этот запах серы — вонь предательства и подлости.
Дверь, стена, окно. Окно… Да не окно, не оно. Угол возле окна. Красный угол. Входишь в комнату, стена напротив двери, правый угол. Там всегда висит икона. Должна висеть. Особенно в госпитальной палате.
А тут ее нет.
Иван почувствовал, что кровь отлила от лица.
— Где я? — спросил Иван дрогнувшим голосом.
— Ты — в клинике Центрального офиса Службы Спасения в Иерусалиме, — ровным голосом нейтральным тоном сообщил Круль. — У меня не было времени тащить тебя в Конюшню. Ну и все знают, что у нас медицина покруче будет. Вы больше печетесь о душе, а мы о теле.
Иван сжал под одеялом кулаки.
— Ты хочешь сказать, что я согласился на медицинскую помощь от вас?
— Ну… — Круль пожал плечами.
Сергей Симонов, рядовой межнациональных вооруженных сил. Умер от раны, так и не согласившись подписать Договор, простучало в голове Ивана. Служба Спасения согласилась оказать медицинскую помощь только в обмен на подписание Договора и позволила рядовому Симонову умереть.
— Ты хочешь сказать, — повторил Иван, — что я согласился подписать Договор?
— Ты был без сознания, у нас не было времени на формальности.
— Я просто согласился?
— Если считать молчание знаком согласия, то да. А что у тебя замечательно получалось в тот момент, так это молчать. Тебя вылечили просто так, — Круль встал со стула. — Даром. И безвозмездно.
— Почему?
— Почему? — переспросил Круль. — А потому, что так решили.
— Я требую, чтобы меня отвезли в Конюшню.
— Ага.
— Я требую…
— Я бы — с удовольствием. Но в Конюшне не знают где ты. Полагают, что ты погиб, но объявили тебя пропавшим без вести. На следующий день буря прекратилась, место засады было обыскано. Нашли останки священника, Кононова, Коваленка и Смотрича. Ты и Квятковский числитесь в пропавших.
— Анджей тоже здесь?
— Вот Анджея здесь нет. И еще, — сказал Круль, — странная подробность. Смотрич погиб необычно. Выстрел в затылок, в упор. Из оружия Анджея Квятковского. Мы потребовали копию всех документов.
— Их схватили, оружие Квятковского отобрали…
— Может быть. Тогда почему тело Смотрича лежит в одиночестве? Почему Квятковского не убили рядом? Пистолет Квятковского нашли, а самого рядом нет.
— Ну убежал. Его пистолет подняли…
— Отпечатки пальцев только Анджея Квятковского, — сказал Круль. — Четкие, не смазанные. После него никто оружия в руки не брал. Если тебя это интересует, то в ад никто из них, кроме, естественно, бывшего священника, не попал. Информацию этим путем получить невозможно. Кстати, тот рядовой тоже не в Аду. Я взял на себя смелость и сообщил об этом капитану Мовчану.
— Спасибо, — сказал Иван.
— Пожалуйста, — серьезно ответил Круль.
— Что со мной будет дальше? — спросил Иван.
— Вначале — выздоровление, потом… Потом с тобой, наверное, поговорят.
— Я не подпишу Договор, — как только мог твердо, ответил Иван.
— Нет нужды. Мы-то с тобой знаем, что не все у тебя в этом смысле просто. Полагаю, что ты еще сам попросишь подписать бумажку.
— Пошел ты…
— Уже иду, — дверь палаты открылась, и заглянул врач. — Доктор, я уже в пути.
Круль сунул руку в карман, достал четки, покачал их в руке, как маятник.
— Это побудет у меня. И пусть это пока останется нашей маленькой тайной. Лады?
Глава 07
Странно, но погода в Иерусалиме наладилась. Небо было чистым, солнце светило совсем не по-февральски. Было тепло, и люди выходили на улицу в легких куртках и плащах. Ни дождя, ни снега — тепло и солнечно. Если бы такая погода пришлась на осень, люди все еще ходили бы в летнем. Февраль же обязывал хоть к каким-то формальностям.
