Мутация. Начало - Денис Леонидович Ранюк
Внутренний голос подсказал, что у него тоже есть пара гранат. Если он не воспользуется ими прямо сейчас, то следующая порция смерти взорвется внутри бронемашины. Второй раз Васюта не промахнется.
Что там надо делать? Вытащить гранату из подсумка? Есть. Отогнуть усики? Тоже есть. Вы дернуть чеку? Вот так… А теперь метнуть ее в противника.
Лёша бросил гранату примерно туда, откуда прилетела первая. Из люка он не высовывался. Четыре секунды и снаружи бабахнуло и тряхнуло. Совсем недалеко. Осколками швырнуло в борт. Может, отскочила от дерева? Выяснять желания не было. В голове созрел план, который необходимо было срочно исполнять. Правда был велик риск нарваться на пулю или очередную гранату.
Кашляя словно туберкулезник, Лёша метнул в проем оставшуюся гранату. Теперь грохнуло значительно дальше. Не теряя времени, он перевалил ноги мертвого Панарина наружу и потянул на себя нижнюю створку люка. От натуги потемнело в глазах, но он справился. Так, теперь осталось закрыть верхнюю. С этой уже проще.
Створка захлопнулась. Отсек вновь погрузился во тьму. Лёша влез в кресло наводчика. Ага, башня повернута, куда надо. Что там в прицеле?
Ничего. Только израненные пулями стволы деревьев, разбитые надгробья и река в просвете растительности. Следов его экс-сослуживцев нигде не было. Никто не стрелял и не швырялся гранатами. Они просто убежали, поджав хвосты. Проклятые, тупоумные придурки.
Лёша пытался злиться на них, но почему-то не мог. Может потому, что жить им осталось совсем немного? Кто злится на мертвецов?
Снаружи послышался звук. Кто-то ходил совсем рядом, ломая ветки, валявшиеся вокруг плотным слоем. Неужели эти трое вернулись? Осознали свою ошибку и теперь хотят попроситься внутрь? Вот хрен им!
Или задумали какую-то каверзу…
Лёша ударил прикладом автомата по корпусу. Звук получился гулкий. Звук шагов стих.
— Пошли на хер, уроды! — закричал Лёша во всю глотку. — Я никого не пущу!
Тишина в ответ. Только стук собственного сердца где-то в ушах.
И что-то еще. Какой-то шум. Еле слышный. Не снаружи, а совсем рядом, внутри.
Лёша сполз с подвесного кресла башни и стал крутить головой, пытаясь на слух обнаружить источник звука.
Нашел почти сразу. Шипела рация. Да не просто шипела, сквозь статику был слышен голос. Лёша схватил тангенту, нажал на кнопку.
— «Бастион», это сто двадцать третий! — Завопил он в микрофон. — «Бастион», срочно нужна эвакуация!
Рация продолжала шипеть. Лёша принялся крутить ручки настройки. Шум менял тональность и громкость, но голоса четче не становились. Лёша кричал в рацию, умоляя о помощи, но все впустую. Голосам не было до него никакого дела. Они переговаривались между собой.
Лёша бросил ее и укрутил звук до минимума.
Время вновь потекло мимо. Ему тоже не было дела до человека, запертого в броневике. Звук шагов снаружи вновь возник. На этот раз Лёша не кричал и не молотил прикладом в борт. Он решил игнорировать звук. Кто бы там не бродил, ему не проникнуть внутрь. Следовательно, и беспокоиться о нем не стоит.
К вечеру в животе заурчало. Лёша понял, что он голоден. Последний раз он нормально питался вчера, когда они устроили пикник на броне. Сегодня они завтракали галетами с тушенкой. Две банки тушенки на пятерых, слишком мало, чтобы насытиться.
Весь провиант забрал татарин. Как и запас воды. В Лёшиной фляжке плескалось что-то на самом дне. Недостаточно, чтобы позволить себе долгое ожидание помощи.
Единственное, что он мог себе позволить в сложившейся ситуации, снять одежду, чтобы тело меньше теряло влагу. А еще он мог валяться в десантном отсеке сколько влезет. Усталость и стресс последних дней измотали его. А теперь у него появилась хорошая возможность выспаться.
Ночью кто-то ходил по броне. Все те же размеренные шаги. Лёша закрыл уши руками и зажмурился. Звуки снаружи вызывали бессильную злость. Дважды Лёша вскакивал, ползал от одного смотрового устройства к другому, пытаясь увидеть того, кто топал.
Никого.
Засыпать после такого было непросто. Лёша ворочался на неудобных креслах. В голову лезла всякая дичь. Он вспоминал мать, ее вечную опеку, от которой воротило с души. И как она ему такому домашнему позволила отправиться в армию? Где она теперь? Жива ли?
И вновь сон, в котором он, наконец, увидел того, кто ходит по броне. Это был Панарин. Он стоял рядом со стволом пулемета и укоризненно смотрел на Лёшу. Его живот был выпотрошен, как у рыбы, а внутри зияла чернота. Он открывал рот, но Лёша не слышал слов. Лёша кричал, требовал, умолял бывшего сослуживца уйти, оставить его в покое. В ответ на мольбы Панарин лишь улыбался самой гнусненькой своей улыбочкой.
А затем наступила темнота. Словно кто-то накрыл глаза черной, непроницаемой тряпкой.
Утром Лёша жадно допил оставшуюся во фляжке воду. Он попытался вновь связаться с «Бастионом». Таким близким и одновременно далеким. Голоса в наушнике радиостанции стали звучать гораздо четче. Видимо, разные байки не врали о том, что уроды как-то влияют на связь. Но от осознания этого факта легче не стало. Лёшу по-прежнему не слышали. Голоса переговаривались между собой. Их беседа сводилась к обсуждению ситуации в городе, а форма общения была какой-то неформальной. Это больше напоминало телефонный разговор, нежели короткие и сухие фразы военного канала связи.
— Эй, меня кто-нибудь слышит? — без какой-либо надежды спросил Лёша.
— Слышу тебя, сто двадцать третий, — отозвался вдруг один из голосов. — Ты там как? Держишься?
— Пока держусь! — Радостно завопил Лёша. — Наконец-то меня услышали! Мне срочно нужна помощь!
— Мы знаем, — спокойно ответил голос. — Ситуация сложная. Уроды напали на все блокпосты разом. Много погибших. Тебе сильно повезло, что ты не приехал тогда. Очень сильно повезло. Там был настоящий ад.
— А когда меня вытащат?
— Нужно ждать разрешения командования.
— А долго ждать? У меня ни еды, ни воды нету.
— Потерпи, боец. Ты много терпел. Осталось совсем чуть-чуть.
Собеседник замолчал. Лёша позвал, но ему не ответили. Далекие голоса продолжили о чем-то переговариваться.
Лёша вновь улегся, слушая чью-то пустую болтовню.
К обеду его сморил сон. Тяжелый, лишенный сновидений. В железной коробке было нечем дышать от духоты. Лёша весь покрылся потом. Прорвавшись из тяжкой дремы в явь, Лёша еще какое-то время неподвижно лежал.
— Лёша ты там? — Спросила вдруг рация. — Сто двадцать третий, ответь.
Он сполз на пол и рванул к рации, больно ударившись коленкой об один из многочисленных выступов тесного отсека.
— Я тут! — просипел он в микрофон.
