Блок - Борис Вячеславович Конофальский
Охотник замолкает. А уполномоченный хочет слушать про пророка Дёмина и Люсичку дальше.
– А ты сам не уверовал в перерождения?
– А мне и не надо было, – отвечает Миша. – Она один раз пришла, как раз перед осенним сезоном воды, и сказала мне: меня не будет семь месяцев, а потом я приду, но буду другая. Ты той другой верь, когда она скажет, что это я, – тут Миша остановился и обернулся… И вдруг поднял руку. – Андрей! Стой! Паук!
Горохов сразу замер, стал осматривать себя. И тогда Миша быстро шагнул к нему и одним движением стряхнул с его левого рукава роскошного, большого, белого паука и тут же раздавил его башмаком. И сказал:
– Тут их много будет!
– Знаю, – ответил Андрей Николаевич, – в сезон воды им норы заливает, они на растительности от воды прячутся.
– По сапогу залез, – говорит Шубу-Ухай, а сам продолжает осматривать Горохова со всех сторон.
– Да, – соглашается тот, в свою очередь осматривая проводника, – они твари ловкие, – и тут же добавляет, указывая на ближайший куст колючки среди двух больших кактусов, – ещё один.
На кусте, цепляясь за колючки длинными лапами, неловко барахтался ещё один небольшой паук.
– Интересно, шестиноги боятся пауков? – говорит уполномоченный.
– Не знаю, – отвечает Миша. – Наверное.
Они снова движутся по склону вниз, а солнце, поднимаясь всё выше, начинает сушить почву, в воздухе висит не привычная для Андрея Николаевича сухость степи, а насыщенная, даже тяжёлая духота, от которой рюкзак кажется ещё тяжелее. А ещё у него опять не всё в порядке в сапогах.
– Миша, нужно переобуться.
– Да, мне тоже… – откликается тот. – Ещё ночью думал.
Они тут же находят камень, у которого останавливаются и скидывают рюкзаки. Ноги у Горохова непривычно распухли от влаги.
И это ему не очень нравится. Он, сняв мокрые портянки, некоторое время сидит, давая возможность коже ног проветриться. Его рюкзак, промокший ночью, так ещё и не высох, так что достать свежие портянки ему неоткуда.
– Миша…
– А, – откликается проводник. Он тоже пытается проветрить ноги.
– А ты узнал Церен, когда она вернулась?
– Узнал? – охотник усмехается. – Как её было узнать, если пришла совсем другая женщина? Ушла немолодая, пришла молодая. А у меня ещё сын болел, я на охоте был, дети были одни, младшего клещ укусил, дети от клеща болеют сильно. Температура. Она пришла, стала кричать на меня. А что я мог? У меня новой жены не было, чтобы за детьми смотреть, сам я в степи был всё время… А тут пришла какая-то женщина и на меня стала кричать.
– А другие люди её видели? Ну, новый её вид?
– Видели, видели.
– И что?
– Не верили, что это Церен.
– А это была она?
– Ага… – Миша стал наматывать портянки. – Она звала меня правильно… Только она знала моё имя, она сама мне его дала…
– Шубу-Ухай?
– Ага, – Миша начал обуваться. И уполномоченный тоже стал натягивать сапоги. – А потом она сказала, что детям… – он сделал паузу и вздохнул, взвалил рюкзак. – Что детям лучше жить у врача.
– И ты согласился?
– Тогда мы воевали с одним куренём за хорошие саранчовые барханы, за камни, и ещё на нас напали дарги, у нас за месяц убили двоих казаков и двоих ранили, было неспокойно… Все волновались… – объясняет охотник.
– В общем, она забрала детей, – резюмировал Горохов, натянув сапоги и взвалив на плечи рюкзак.
– Ага… – согласился Шубу-Ухай. Он тоже был готов продолжить путь.
– Миша…
– А?..
Горохов пару секунд обдумывал свой следующий вопрос, боялся, что он будет не очень… не очень приятным для проводника, но всё-таки спросил:
– А ты детей-то своих с тех пор видел хоть раз?
– Нет, – как-то устало ответил тот. – Она потом говорила, что у них всё хорошо, что они на севере… Да и сейчас так говорит, – он вздохнул, потом взял баклажку, выпил хорошую порцию воды и спросил: – Ну что, пошли?
– Пошли, – ответил уполномоченный, тоже выпив воды.
– Ты там поглядывай на меня, насчёт пауков, – сказал Миша и двинулся на запад.
– Ладно, – согласился поглядывать Андрей Николаевич и тут же вспомнил: – Слушай, а может, нам ещё инсектицидом залиться?
– Лучше ночью… перед сном… – отвечал ему Миша. – Там дальше пауков меньше не станет, сейчас их увидеть можно, а ночью их не разглядеть. А инсектицида одна банка остались… Экономить надо.
«И не поспоришь».
Андрей Николаевич снова обернулся назад, но теперь всё, что он мог увидеть, так это сплошная стена зелёной растительности, гора поверх неё да небо.
«Хорошо, если шестиноги от нас и вправду отстали… иначе тут… они смогут подойти близко, и за кактусами их и не разглядеть будет».
Теперь они идут молча, грунт подсох, склон ведёт их вниз, кажется, даже поклажа на плечах полегчала. А ещё поднялся ветерок, и духота как-то сама собой растворилась. И при этом солнце ещё не накалило округу… В общем, идти было не так сложно, как в первый день. А ещё уполномоченный всё время думал о том, что рассказал ему про Люсичку Шубу-Ухай.
«И что же стало с его детьми? Вообще, сколько было у неё детей, а сколько раз она меняла своё тело? Свои обличия? Интересно, а где её дети от Миши сейчас? Они живы? Или она их…».
Это был, конечно, ужасный вопрос, но теперь, узнавая об этой женщине всё больше, уполномоченный уже ни в чем не был уверен.
Глава 22
Постепенно солнце залило всё вокруг. И его одежда стала просыхать. Он всё ещё опасался шестиногих, но чем дальше шёл, тем больше сомневался, что эти существа решаться бродить по этой зелёной скале. Только за первый час пути он видел тут четырёх пауков. Но ни пауки, ни возможное преследование зурганов не отвлекали его от мыслей. А мыслей у него в голове было предостаточно. И все они – ну почти – так или иначе касались их общей знакомой.
– Миша.
– Что? – проводник остановился и стряхнул со штанины клеща.
– Слушай, а Церен ты давно видел?
– Давно. Уж и не знаю, какая она сейчас.
«Лучше тебе и не знать». Горохов вспомнил женщину, которая была очень похожа на умирающую и из которой ко всему торчали какие-то трубки. И пока уполномоченный вспоминал Люсичку, Миша вдруг добавил:
– От неё недавно ко мне человек приезжал.
– Человек от неё? – переспросил Горохов.
– Ага, привет передавал. За месяц до сезонов воды как раз…
«Два месяца назад… Привет передавал? Ну да, конечно,
