Блок - Борис Вячеславович Конофальский
Та-та-та-та…
И это было верным решением: ему показалось, что в тумане в сторону от того места, куда полетели пули, рванула по воде тень. Может, её и не было хорошо видно, но то, как она быстро била по воде ногами, было слышно не только Горохову…
Бах… Бахх…
Стреляет Шубу-Ухай и сразу переламывает своё ружьё, чтобы перезарядить его. Перезаряжает быстро и тут же вскидывает оружие снова.
– Ты слышал? – спрашивает его Горохов.
– Ага, – отзывается охотник. И тут же продолжает: – Надо идти, Андрей, на свет выходить… Тут плохо…
«Тут плохо…».
Уж лучше было и не сказать; хорошо, что вода везде. Не давала подкрасться незамеченным. И они пошли, пошли быстро, насколько, конечно, это было возможно. И снова в тумане кто-то хлюпал в воде… Вот только было это не очень близко, и угадать направление было невозможно. Поэтому они не стреляли, патроны желательно было поберечь. А потом они как-то, не уговариваясь, выработали способ движения, который позволял им прикрывать друг друга.
Сначала шёл Горохов, Миша оставался на месте, держа оружие наготове; затем Андрей Николаевич останавливался и ждал с поднятой винтовкой, когда проводник его догонит и обгонит, пройдя вперёд. И, уже остановившись, будет ждать его. Так они и пересекли последнюю воду и выбрались на склон, на котором тумана было уже заметно меньше, чем в низине. Но и здесь они ещё несколько десятков метров поднимались вверх, поочерёдно прикрывая друг другу спины.
А дальше, выше по склону, солнце уже растворило туман окончательно, и тут Миша, обернувшись, вдруг замер и сказал с придыханием:
– Вон они. Зурганы!
Андрей Николаевич тоже обернулся: на противоположном склоне он увидал существо… Большое насекомое? Типа прыгуна… Но нет…
Тот был похож больше на саранчу, а эти… Он не мог как следует их рассмотреть…
Горохов полез в кобуру, чтобы достать оптику, а Миша, не поняв его движения, вдруг говорит:
– Только не стреляй в них.
– Не стрелять? – Горохов взглянул на проводника, а потом подносит оптику к глазу и разглядывает ближайшего.
О… какие-то гигантские термиты по виду. Чуть свисающее брюхо, как у термита, четыре лапы огромные, суставчатые, суставы выше корпуса, а передняя часть тела была поднята вертикально, передние лапы сложены были на груди, а головы, при их крупном теле, были совсем небольшие, не больше, чем у человека. Вот только головы это были вовсе не человеческие. Двое стояли на склоне, а ещё один взобрался на крутую, почти отвесную скалу, на которую человеку было не влезть.
Нет, ничего подобного он в своей жизни не видел. А существа так и стоят перед ними, словно желая, чтобы их получше рассмотрели.
– Миша, – говорит наконец уполномоченный, протягивая прицел охотнику: на, смотри. – Если ты притащишь такого в Институт в Соликамске, тебе за него кучу денег дадут. Даже за дохлого.
– Нет, не стреляй, нельзя, они разозлятся, – отвечает ему Шубу-Ухай, но прицел берёт. – Не надо их злить.
– Не надо? – Горохов ухмыляется. – Так они на нас охотятся со вчерашнего дня.
На это Миша ничего ему не говорит, и тогда уполномоченный поднимает винтовку на вытянутую руку, чтобы шестиногие её видели, и кричит что есть силы:
– Не ходите за нами, иначе я всё-таки убью кого-то из вас! Слышите?!
И тогда происходит странное: из тумана на противоположную от людей сторону низины выскакивает ещё один зурган. Существо очень быстро взлетает к своим собратьям, становится рядом с ближайшим сородичем, смотрит на людей и тоже поднимает переднюю лапу, как и Горохов, вот только ничего не кричит в ответ.
А потом тот, что стоял на скале, скатывается с неё вниз и направляется прочь по склону, уходит очень быстро, и все остальные шестиноги тут же уходят следом за первым.
– Они поняли, – Миша наконец отдал Горохову оптику.
– Что они поняли? – уточнил уполномоченный. – Поняли, что я убью их, если не отстанут?
– Нет. Они поняли, что мы поняли, что они нас понимают, – сформулировал проводник.
Горохову потребовалось несколько секунд, чтобы разобраться в смысле сказанного. Потом он усмехнулся и произнёс:
– Ладно, пусть так, главное, чтобы не шли за нами.
– Не пойдут, – с какой-то детской уверенностью произнёс Миша. – Они ушли; может, мы прошли их землю, а может, признали в нас охотников, таких же, как и они.
Андрей Николаевич смотрит на охотника, усмехаясь под маской, все эти теории охотника кажутся ему… ну, как минимум, наивными. Но жизнь давно научила его не спорить с людьми верующими и не подвергать сомнению всяческие суеверия. И он только говорит проводнику в ответ:
– Хорошо, если так.
И они начали очередной подъём на склон. Но эти странные Мишины догадки природной и профессиональной настороженности уполномоченного не убавили. Помня, с какой лёгкостью шестиног, прятавшийся в тумане, взбежал на холм, он оборачивался назад каждые двадцать шагов и винтовку при этом на предохранитель не ставил. Впрочем, продолжалось это недолго.
Несмотря на скользкий и вязкий грунт, на плато они поднялись достаточно быстро и уже наверху, восстанавливая дыхание, они смотрели назад, на противоположный склон, и Горохов подтвердил правоту проводника:
– Да, возможно, ты был прав, Шубу-Ухай, кажется, они ушли.
А вместо того, чтобы покивать: да-да, я был прав, Миша вдруг говорит ему с некоторой застенчивостью в голосе:
– Слушай, Андрей… – и замолкает, как будто стесняется продолжать.
– Ну, что? – Горохов хочет знать, о чём завёл разговор проводник.
– Ты, это… – проводник всё ещё мнётся.
– Ну, говори же!
– Ты не зови меня Шубу-Ухай, – просит Миша.
Андрей Николаевич молчит, но вопрос напрашивается сам собой, и Миша без вопроса поясняет:
– Просто так звала меня Церен. Только она осталась в живых из тех, кто знал это моё имя.
– А-а, – Горохов поправляет лямки рюкзака. – Ну хорошо, Миша, не буду. Ну что, пошли?
– Да, пошли.
Они прошли десяток шагов, ну или, быть может, два… И тут перед ними открылось зрелище, которого уполномоченный не видел ни разу в жизни. Склон, по которому они должны были идти вниз, вовсе не был чёрен, как чернеет от плесени пустыня во время сезона воды. Покатый спуск, тянувшийся на несколько километров и терявшийся где-то внизу, в ещё оставшейся от утра туманной дымке, был полностью, полностью зелёный. Всё, насколько хватало глаз,
