решении этого дела, так как председатель врачебной комиссии была золовкой его жены. Семейство опять поахало, поохало, собрало все оставшиеся деньги, отнесло в ломбард невеликое материно золотишко и пустило под нож вторую животину. Эту было особенно жалко, ведь она больше остальных давала молока, зато, на свою беду была самой крупной и мясистой. С превеликими трудами, хождениями и унижениями перед хитропопым соседушкой, но заветную справку удалось все же заполучить. Так что, коров в хозяйстве сильно поубавилось, а сена из-за этого — не слишком. Только-только отдышались, а тут новая напасть — определили к ним на постой лейтенанта-артиллериста. Его воинская часть располагалась неподалеку от их дома, находящегося, как на грех, на самом краю городка, там, где хрущевские малометражки плавно переходят в частный сектор, в котором так «посчастливилось» проживать семейству Селивановых. И ведь не откажешь, потому, как подошла их очередь принимать у себя, в течение года, поистине «дорогого» гостя, да и местные власти искоса посматривали на семью после истории с «немочным» отпрыском. К чести «гостя», постояльцем он оказался нечванливым и неизбалованным в еде, чего поначалу опасалась принимающая сторона. Да и деньжат, на свое содержание, он нет-нет, но отстегивал, что не могло не нравиться всем домочадцам. Лишь одно тревожило всех, это то, как смотрел молодой пан офицер на Иванову внучку Анну, красивую стройную и длинноногую девицу девятнадцати лет от роду и с косой в руку толщиной. Там действительно было на что посмотреть. На нее уже лет пять, как начали заглядываться все окрестные парни, постоянно устраивая драки за возможность привлечь к себе ее внимание. Но никто из местных не смог затронуть струны души неприступной красавицы. Она жила в своем мире, созданном из девичьих грез и женских романов, что обычно печатают из плохо склеенных листов низкосортной бумаги «карманного» формата. В Москву, которая всегда служила Меккой для желающих проявить себя в том или ином виде искусства, при сложившихся обстоятельствах, попасть было практически невозможно. Поэтому она уже дважды подавала документы в Киевский национальный университет театра, кино и телевидения имени Карпенка-Карого (КНУТКТ) на факультет актерского ремесла, но каждый раз проваливалась из-за нехватки всего лишь нескольких баллов. На неоднократные неофициальные предложения, кого-либо из членов приемной комиссии, решить вопрос в положительном ключе, при некоторых издержках в потере девственности, та лишь гордо отворачивалась, скрывая слезы горечи и обиды. Наконец отцу с матерью надоело каждый год снаряжать непутевую дочь на покорение своевольной и капризной Мельпомены[119] и они дружно решили, что нечего искать судьбу где-то за тридевять земель, а пора бы уже доченьке остепениться, найти работу хотя бы той же сцепщицей вагонов на станции (дед обещал подсобить с протекцией) и не маяться всякой дурью. Девушка почти уже смирилась со своей незавидной участью увядания в провинции с лишением грез, выплаканных в подушку, как на горизонте ее внимания оказался ОН. Молодой, высокий и статный, с благородным профилем, выдававшем в нем кучу предков шляхетских кровей, со жгучими, пробирающими до самого нутра глазами, лейтенант, волею случая, занесенный к ним на квартирование, полностью овладел ее сердцем и помыслами. Сначала она и сама себе не хотела в этом признаваться, украдкой бросая на него свои взгляды, краснея до корней волос, если их взгляды пересекались. Однако, она довольно быстро поняла, что и он пользуется любой возможностью, чтобы обратить на себя ее внимание. Эта «перестрелка» глазами, которую уже было трудно скрыть от домочадцев, и подавала надежды и одновременно внушала опасения, родителям Анны. С одной стороны, пристроить засидевшуюся в девках и слегка помешанную на своих мечтах дочурку за красавца офицера, подающего, по его же собственным уверениям, надежды на скорый карьерный рост, было бы и неплохо. К тому же, иметь в семье офицера было бы весьма кстати с политической точки зрения, так как менее удачливые соседи, не сумевшие выхлопотать для своих чад спасительные справки, потеряли бы повод постоянно тыкать данным фактом в глаза. А с другой стороны — еще посмотреть, как и чем дело обернется. На командировочного надежи было маловато. Сегодня он здесь, а завтра, глядишь уже совсем в другой стороне, и ищи его, как ветра в поле. Или того хуже, нарвется на снайперскую пулю, и вся недолга. «У него может в каждом селе по невесте. Восемь месяцев уже торчит тут, а все только глазами зыркает, да разговоры все ведет задушевные, совсем дочке голову заморочил. Ирод проклятый. Тилигент, чертов!» — рассуждал про себя Петр, все больше хмурясь с каждым днем. Мать, конечно, тоже со своей стороны, все стращала «кровиночку родненькую», чтобы, значит, до свадьбы не давала, но та только фыркала, в том смысле, что де не маленькая и сама разберется.
Молодой лейтенант, в свою очередь, тоже ощущал двусмысленность своего положения. Одно дело вести вечером под навесом у сараюшки жаркие речи о любви и построении планов на дальнейшую жизнь, а с другой стороны официально просить руки и сердца у родителей запавшей в сердце девушки. И вообще, Стефан, с начала боевых действий все сильней и сильней стал задумываться над всем происходящим. И действительно, тут было над чем хорошенько подумать… Еще шесть с половиной лет назад он и не думал, что как-то свяжет свою дальнейшую жизнь с военной службой. Сразу после школы, в 2013 году, он поступил, без особых затруднений, во львовский политех, ныне гордо именуемый «Национальным Университетом «Львовская Политехника», намереваясь, по примеру отца, сделать карьеру в строительстве силовых агрегатов. Но все карты судьбы спутал очередной Майдан, случившейся в столице, куда он по призыву волонтеров вместе с такими же желторотыми первокурсниками и ринулся на спасение свободы и демократии. Там, скача на январском морозе, не столько от ненависти к продажным властям и «москалям», которых на гиляку[120], сколько от банального холода и желания согреться, он и не подозревал, что мирная по началу акция сопротивления выльется, в конце концов, в настоящие уличные бои с погромами и расправами с несогласными в подворотнях. Опьяненный духом свободы и вседозволенности, почуявший свою силу от способности сбросить ненавистный режим «донецких», еще вчерашний первокурсник, а ныне «звеньевой» бригады таких же буйных, но мало что понимающих в жизни юнцов, он был горд сознанием своей значимости в происходящих событиях. Это уже много позже он осознал, что ими нагло воспользовались, чтобы просто поделить власть между старыми и новыми элитами, к коим он никак не относился. И никак тогда до него не доходило, что марионетка неспособна настолько сильно задрать
