Андрей Валерьев - Форпост. Найди и убей

— Ишь ты! Как ребенок, чесслово, — Володя, неся на плече оба копья, постоянно косил взглядом на пса. — Замученный он какой-то. Тощий. И, наверное, молодой совсем.

— Щенок?

— Нет. Может, год, может, два.

— Неважно, откормлю. — Маляренко шел, счастливо прижимая к себе тощее маленькое тельце. Уши, густо облепленные колючками, смешно болтались. Сквозь ребра Иван чувствовал, как бешено колотится сердце пса.

Собаки у Ванечки не было никогда. Мамина жестокая аллергия на собачью шерсть ставила крест на всех надеждах завести себе четвероногого друга. В детстве Иван с удовольствием выгуливал собаку соседа — умнейшую и добрейшую старую овчарку по кличке Тина. А когда из-за старости и болезни ее пришлось усыпить, долго горевал. У родителей от всех этих дел сердце кровью обливалось, но ничего поделать было нельзя — здоровье мамы важнее.

«Это знак. Это что-то значит. Спасибо, мама. У меня все будет хорошо!»

Возвращение охотников в лагерь произвело форменный фурор. Девчонки бросили все свои дела и, сюсюкая, принялись вырывать собаку из рук Ивана. Обалдевший от такого внимания и такого количества двуногих пес вертелся словно на сковородке, а потом залез Ивану под ноги — типа, спрятался. Алина наклонилась и протянула к нему руки:

— Пойдем, маленький. Покушаем, искупаемся, расчешемся.

Неизвестно, что подействовало — ласковый женский голос или слово «покушаем», — но пес послушно вылез из-под Вани и побежал за Алиной.

— Белый Бим Черное ухо какой-то, — Володя задумчиво почесал нос.

— Ты видел — у него есть тонкий кожаный ошейник. Под репьем, правда, не очень заметно.

— Нет. Значит, кроме нас, сюда попали и еще какие-то люди. Не факт, что они сейчас живы, но факт — что попали. Может, и не одна группа.

Маляренко весело посмотрел на соседа:

— Именно, дорогой, именно.

Солнце покатилось на закат, и жара наконец-то спала. Отдохнувший и немного поспавший Иван лежал, боясь пошевелиться. Сбоку притулился собачонок. Назвать эту кроху псом у Ивана язык не поворачивался. Чистый, вычесанный, выкупанный и от пуза накормленный мясной похлебкой, Бим спал, воюя во сне с разными злыми врагами. Он то тихо рычал, то скулил, то совершенно по-детски плакал. Маляренко осторожно вынес его из палатки, куда тот забрался самостоятельно, и устроил у входа на охапке травы. Осоловевший от немыслимого количества съеденного Бим приоткрыл глаз, тявкнул и снова завалился спать.

Так у Вани Маляренко появилась еще одна родная душа.

Всю следующую неделю Иван орудовал самодельным топором, вырубая в роще самые прямые деревья. Бим, признав Маляренко за единственного и неповторимого хозяина, постоянно крутился рядом, то и дело порыкивая на ближайшие заросли. С таким сторожем можно было махать топором и в ус не дуть, не опасаясь неожиданностей.

Сегодня Ваня как-то особенно крепко упахался: на краю рощи нашлось сразу несколько деревьев, которые так и просились на стройку. Длинные и ровные стволы были в этом царстве кривизны и корявости в страшном дефиците. А тут… Ваня пересчитал — одиннадцать идеально ровных деревьев! Как они назывались, Маляренко не знал, но он твердо решил сегодня их все свалить. И обрубить сучья. И, по возможности, немного перекатить. Работы, как Ваня прикинул, было гораздо больше, чем он обычно делал за день, но мужчину уже охватил азарт. Работать лесорубом Ивану нравилось. Когда огромное дерево со страшным скрипом и грохотом падало на землю, он чувствовал себя просто-напросто былинным богатырем.

Свалив седьмое по счету дерево, Иван вытер пот и, заполошно дыша, упал на задницу. Надо было передохнуть. Плечи уже налились свинцом, а руки дрожали. Ваня посмотрел на чистое, без единого облака, небо и сплюнул Тягучую и густую слюну.

«Надо работать».

К зиме Иван рассчитывал построить для своей женщины дом. Лесоруб жадно допил залпом остатки воды из фляжки и, не обращая внимания на рой разноцветных мошек, летающих перед глазами, попытался встать.

Острая боль пробила грудь. Ваня удивленно посмотрел на темно-красное небо и черно-белые деревья. Потом сердце как-то особенно гулко бухнуло, сбилось с ритма и рухнуло куда-то в живот. Иван Маляренко схватился за грудь и медленно повалился на бок.

Ваня очнулся от того, что что-то теплое покинуло его бок, оставив мерзнуть, и перебралось на ноги, начав шебуршиться и устраиваться там поудобнее.

«Бимка, что со мной?»

Иван захотел поднять руку и не смог — силы оставили его. Очень болело в левой части груди. Было тяжело дышать — каждый вдох давался с болью.

«Бимка, что со мной?»

Пес прекратил крутиться на ногах и, перебравшись к голове, лизнул Ваню в нос.

«Бимка…»

Иван выключился.

«Это утро, наверное. Светло».

Проснувшись, Иван почувствовал себя значительно лучше, хотя ни пошевелиться, ни открыть глаза не получилось. Очень хотелось есть. Он явно лежал в своей палатке, в своей постели. Здесь пахло его женщиной, чистотой и душистыми травами.

«Хм. И собакой».

На ногах привычной теплой тяжестью дрых Бим. За капроновой стенкой звякала посуда и бубнили голоса.

— Сейчас на охоту пойдешь?

«Это Маша».

— Нет. Давай-ка Ваньку истопи лучше. Это полезнее будет.

«Володя».

— Как он?

«Володя».

— Уже лучше. Синева с лица почти исчезла. Что это было? Инфаркт?

«Алечка».

— Да ну! Смеешься? Какой инфаркт? Переутомился человек, перегрелся. Сама говоришь — цвет лица нормальный. Пусть спит. Отдыхает. Ну, как? Ты все еще не передумала детей делать?

«Володя. О чем это он? Какие дети?»

Алина хихикнула.

— Сейчас, пойду его проверю.

«Что это?»

Прохладные губы коснулись его лба.

— Спи, милый, отдыхай.

«Я не сплю! Я здесь!»

Жутким усилием Иван приоткрыл веки, но Алины уже не было. Остался лишь ее запах.

— Машка, иди баню топи! Кому сказано!

«Романов».

Звонко рассмеялась Алина, глухо хохотнул Романов. Через минуту раздался первый сладкий стон. «Я. НЕ. BE. РЮ».

ГЛАВА 8,

в которой Иван улыбается, молчит

и усиленно поправляется

Все врут.

Всю первую неделю Иван лежал пластом. Силы понемногу восстанавливались, но в душе была пустота. Чтобы избежать ненужного общения с Алиной, он удачно притворялся вечно спящим. Да так, что к концу недели Маляренко и сам не был уверен, что глаза сумеют открыться. «Проснувшись» на восьмые сутки, Ваня, «слабо», но «искренне» улыбаясь, поприветствовал супругу, позволил пожать свою ладонь Володе и чмокнуть себя в щеку Маше. Алина прыгала от счастья, осторожно тиская мужа и зацеловывая его лицо. Иван поел с ложечки мясного бульончика и «устало» откинулся на подушку.

— Я отдохну, любимая. Ты иди. Мне Бимка компанию составит.

Пес согласно заурчал и, прекратив принюхиваться к супу, привычно устроился в ногах. Алина еще раз чмокнула мужа в нос и убежала.

«А глаза такие счастливые-счастливые…»

Эмоций не было никаких. Только холод и пустота внутри. Ваня «перегорел», что-то сломалось в его душе.

Какая-то важная деталь вышла из строя, превратив искреннего и открытого человека в лицедея.

«А чего ты ожидал?»

Иван припомнил, с чего начались их отношения, и скрипнул зубами. Похоже, что его акции у этой женщины рухнули.

«Почему? Не понимаю».

Бим поднял голову и долгим, все понимающим взглядом посмотрел на хозяина.

«Первое — поправиться и набраться сил. Второе…»

Что будет идти вторым пунктом его программы, Иван так и не придумал.

«Ладно. Война план покажет!» — решил Ваня и, осторожно повернувшись на правый бок, по-настоящему заснул.

К концу второй недели после удара (Иван про себя называл то, что с ним произошло, ударом, потому что медиков среди них не было, и никто и понятия не имел, что же случилось на самом деле) Маляренко, опираясь на руку Володи и плечо Алины, выполз на свет божий и даже доковылял до Ваньки, где женщина заботливо вымыла его теплой водой, как следует потерев мочалкой. Дальнейшее восстановление пошло ударными темпами. Через три дня Иван уже мог самостоятельно ковылять по лагерю, опираясь на клюку, сделанную Романовым. Поскольку лето было в самом разгаре, и жара стояла несусветная, Ваня придумал перейти на ночной образ жизни, мотивировав это тем, что жару, «в его состоянии», он переносит крайне плохо. Став добровольным ночным дежурным, Маляренко разом убил нескольких зайцев.

Во-первых, ночью было действительно намного легче дышать, и чувствовал он себя заметно лучше. Во-вторых, сильно сокращалось общение с Алиной и другими жильцами лагеря. Видеть щебечущую и порхающую вокруг него жену было, мягко говоря, неприятно. А в-третьих… можно просто посидеть и подумать, глядя на языки пламени. И побыть наедине с самим собой и своими мыслями.