Джефф Ровин - Смертельная битва
— Великий мыслитель и алхимик Гэ Хун писал: «Человек, на долю которого не выпало ни одного несчастья, подобен зверям и птицам, мимо которых проходят охотники, не обращая на них никакого внимания, или на траву и деревья, уцелевшие при пожаре». Ты, отец, был не самым удачливым из людей, и все же тебе повезло больше, чем многим, потому что у тебя был пытливый разум и ищущая душа. Я всегда буду любить и уважать тебя.
Поклонившись на север, в сторону той деревушки под Шеньяном, где родился его отец, Кун Лао постоял какое-то время в молчании, потом поднял свои нехитрые пожитки и решил продолжить тяжкий путь.
«А разве у меня есть выбор?» — подумал он. Мосты в прошлое уже сожжены, и надеяться можно было только на то, что впереди: если до пещер монахов он и не доберется, то, возможно, набредет на какую-нибудь пищу, другого путника, чью-то хижину или реку. Фляжку свою он сможет наполнить из чистого горного ручья, а если повезет с рекой, то поймает в ней рыбу, вместо снастей используя накидку — мокрее от этого она, конечно, не станет.
Юноша снова двинулся вперед, следя за дорогой при вспышках молний, осторожно ступая по грязи, хлюпавшей под ногами, и нащупывая во тьме посохом землю. Он не знал, сколько так прошел и высоко ли в горы забрался, когда внезапная яркая вспышка молнии озарила все вокруг, и в ее неровном свете Кун Лао увидел, что на возвышавшемся прямо перед ним крутом утесе стоит человек.
А может, то был вовсе и не человек?
Юноша остановился. В мгновенном отблеске света молнии ему почудилось, что фигура была очень высока — на голову выше самого рослого мужчины, с которым ему доводилось встречаться. И глаза лучились золотистым светом из-под полей конической соломенной шляпы.
Вновь блеснула молния, теперь ему удалось разглядеть незнакомца получше. Руки его спокойно свисали вдоль тела, голова была чуть приподнята, спину он держал прямо, гордо расправив плечи. Да, внешность явно выдавала в нем человека знатного происхождения… или бога. Свободно спадавшие вниз складки его светящейся белой туники чуть колыхались, будто обдуваемые нежным ветерком, как и концы длинного синего пояса, которым туника была стянута в талии. Странное, нереальное впечатление производила эта картина — плавные, неспешные движения, подобные колебаниям морских водорослей, никак не увязывались с резкими порывами ветра продолжавшейся бури и струями проливного дождя.
Молодой путник рукавом вдрызг промокшей накидки протер залитые дождевой водой глаза. Еще раз взглянув на удивительную фигуру, юноша теперь обратил внимание на то, что обрушивавшиеся с небес потоки воды даже не касались ее. Казалось, вода испаряется вокруг удивительного видения… а может, пар каким-то непонятным образом исходил от него самого. Кун Лао не знал, что и думать.
Вспышка молнии вновь озарила небо, и путник поклонился странной фигуре. Простой крестьянин, он не был знаком с правилами придворного этикета, но знал, что некоторые такие же простые труженики, как и он, бывало, лишались головы, когда не выказывали должного уважения знатным особам. Но теперь он поклонился не из страха перед карой за неучтивость. Статного вида, гордой осанки и роскошных одежд незнакомца, очевидных даже при мгновенных вспышках молний, было вполне достаточно, чтобы любому внушить уважение, но дело было не только в этом. Даже теперь, в непроглядной тьме, Кун Лао явственно ощущал его присутствие, которое одновременно влекло его и пугало, а черты лица незнакомца напоминали молодому человеку что-то до странности знакомое.
Кун Лао считал время по ударам своего сердца и раскатам грома. Поразительная фигура молчала, и юноша не осмеливался произнести ни слова; он так и стоял в ожидании с опущенной в почтительном поклоне головой, дрожа от порывов ветра, свистевшего на узкой горной тропе. Ноги его затекли от холодной грязи, налипшей на кожаные ремешки сандалий.
Через некоторое время золотистый свет, струившийся из глаз величественной фигуры, сменился ярким, холодным, голубым блеском, и непонятное существо заговорило.
— Кун Лао, — отчетливо донеслись до юноши слова его глубокого, вибрирующего голоса, исходившего, казалось, ниоткуда и отовсюду, — ты пойдешь со мной.
Когда молодой человек уставился в непроглядную тьму, вода струями катилась по его круглым, покрасневшим щекам.
— Господин мой, — промолвил Кун Лао, — откуда тебе известно мое имя?
— Я знаю тебя уже долгие годы, — ответил голос. — Я наблюдал за тобой с тех пор, когда ты был еще совсем ребенком.
Позади таинственной фигуры полыхнула молния, и на краткий миг перед Кун Лао неуловимо мелькнул черный шерстяной плащ, ветхое монашеское одеяние с кожаными заплатами. Прошло уже столько лет, но Кун Лао тут же узнал его, поднял дрожащую руку и пролепетал:
— Бродяга…
— Отец твой избранным не был, — сказал тот. — А ты им стал, потому что тебе дано понять двойственность всего сущего.
— Мне? — удивленно спросил Кун Лао.
Непонятное существо кивнуло крупной головой, и голубовато-белый свет, лучившийся из его глаз, проник в самую душу Кун Лао.
— Однажды ты приложил ухо к дереву, потому что тебе хотелось послушать, как бьется сердце земли. Помнишь, Кун Лао?
— Да, — ответил юноша.
— В ту самую ночь небо прорезала лишь одна молния, которая попала в дерево, и оно сгорело. Тебя это очень напугало.
— Да, — сказал Кун Лао, — ужасно.
Внезапно он понял, что дождь прекратился, хотя было по-прежнему темно и холодно.
— Чтобы побороть страх, ты стал думать о той молнии, — продолжала возвышавшаяся подобно башне фигура, — и понял, что, воспламенив дерево, она дала свет… тогда ты и осознал двойственность вещей. Тьма — свет. Страх — смелость. Жизнь — смерть. — На лице незнакомца промелькнула усмешка. — Бродяга — бог.
Брови Кун Лао взлетели вверх.
— Ты… ты и вправду… ты…
Пока Кун Лао тужился произнести невыговари-ваемое, стоявшая на фоне кромешной тьмы неба фигура стала светиться холодным белым огнем, охватившим ее с ног до головы и бросавшим отблески на все вокруг. Яркое ледяное пламя ослепило Кун Лао, он прикрыл глаза руками, но сквозь щелочки между пальцами продолжал смотреть, как огненные языки слились в светящийся шар, который стал вытягиваться и расти, становясь все длиннее л тоньше и вращаясь вокруг своей оси. При этом он покачивался и колебался, как тело огненной змеи, голова которой находилась на уровне плеч стоящего человека.
— Приблизься ко мне. — Гулкий голос, казалось, звучал отовсюду.
— Я… я не могу!
— Подумай хорошенько, Кун Лао. Ты ведь смог прочесть послание, которое я оставил тебе на деревенской площади, и поверил ему, несмотря на то, что другим не было дано его увидеть. Теперь тебе надлежит узнать о нас кое-что еще, и о великом Пан Ку тебе будет поведано. Но ты должен пойти со мной. У тебя должно хватить на это сил.
Продолжая заслонять глаза от нестерпимо яркого света, не в состоянии двинуть ни одним мускулом, Кун Лао сказал себе: «Да, двойственность поистине присуща сути каждой вещи. Оборотная сторона страха перед незнаемым — смелость открытия». Он напрягся и вытащил ногу из чавкнувшей грязи. Сделав шаг, юноша поднял вторую ногу и шагнул еще раз. Так он медленно шел к свету, будто вспоминая ощущения, испытанные им в раннем детстве, когда младенцем учился ходить.
Медленно, шаг за шагом передвигая ноги, он подошел к вибрировавшему и плавно изгибавшемуся на скале огненному столпу. Оказавшись от него на расстоянии вытянутой руки, Кун Лао почувствовал странное тепло, волнами исходившее от этого невероятного огня без пламени. Юноша заставил себя сделать два последних шага…
Как только он подошел к этой молнии, рожденной на земле, она обвила его под мышками, вокруг пояса и ног, охватила все его существо и, внезапно оторвав от земли, взмыла вместе с ним в небо с такой силой и скоростью, что в голове юноши все смешалось и чувства его пришли в смятение. Неистовый полет, должно быть, продолжался лишь краткий миг, а может, был долгим, как жизнь человека. Когда он завершился, Кун Лао увидел строение, которое чем-то манило его к себе, притягивало, приветствовало и возвышало.
Глава 4
Долгие годы утомительной работы Шен Цуна близились к завершению.
Больше десяти лет провел он на острове Шимура в Восточно-Китайском море в развалинах древнего храма Шаолинь, в незапамятные времена построенного на склоне горы Такаси. Все эти годы он изучал древние свитки, украденные его людьми у алхимиков и колдунов всего мира; без устали экспериментировал с минералами и жидкостями, огнем и кровью; упорно искал магическое заклинание, открывающее путь из Земного Мира — царства реальности — во Внешний Мир — царство демонов.
Так много было сложено сказаний… много мифов и преданий… много слухов передавалось из уст в уста. В четвертом веке до нашей эры один греческий философ в своем трактате писал о том, что мир смертных и «силы тьмы» возникли после смерти богини Геи — тело ее превратилось в наш мир, а ее неродившиеся дети, которым было предначертано стать исчадиями зла, оказались в вечном холоде космической пустоты и образовали силы тьмы. Легенда эта соответствовала преданиям о Пан Ку, хотя Шен Цун понятия не имел о том, что Внешний Мир был обязан своим сотворением именно Пан Ку.
