Михаил Белозёров - Атомный век
— Ты Берзалов, в следующий раз горячку не пори, — веско сказал подполковник Степанов. — Я с таким донесением к генералу пойти не могу. Что я ему скажу? Что вы целуетесь с небесными духами?
— Почему целуемся?.. — возразил Берзалов.
— А как же?! — гнул своё подполковник Степанов. — А между районами существуют коридоры… как их?..
— Кванторы… — каменным голосом подсказал Берзалов.
— А ещё какие‑то «предметы» с жидкостью внутри!
— Именно так, — вовсе упавшим голосом подтвердил Берзалов, не желая отступать от своих слов.
— Бред какой‑то! — с камушками в голосе произнёс подполковник Степанов. — Слышишь, я тебе запрещаю присылать такого рода донесения. Присылай по существу. А всю эту метафизическую чушь оставь, знаешь кому?!
— Кому? — с тяжёлым сердцем спросил Берзалов, и его взяла злость из‑за тупости начальника.
— Тому, кто её выдумал — Аристотелю!
— Есть Аристотелю! — процедил сквозь зубы Берзалов.
— Ну вот то‑то… — уже более миролюбиво сказал подполковник Степанов и ещё что‑то хотел добавить, может быть, даже похвалить. — Что мне от тебя требуется? Эффективность и качество донесе…
Но в этот момент связь оборвалась так же внезапно, как и появилась, словно кто‑то специально отключил тангетку, и никакого ответа они, конечно, не получили. Берзалов несколько раз нажал на кнопку связи. Всё было тщетно. Эфир снов заполнился бесконечным космическим гулом, как будто небо спохватилось и показало всем дулю.
— Алло! Алло! — безуспешно закричал Колюшка Рябцев.
— Вызывай! — приказал Берзалов, поняв, что он больше не услышит любимого голоса начальства, и вылез из бронетранспортёра, поражённый фантастичностью происходящего. У него было такое ощущение, что с ними кто‑то играл в поддавки, но в последний момент, оказалось — в шахматы, и ловко поставил им мат.
Мат будет, если мы вообще отсюда не выберемся, подумал он, вот это будет всем матам мат. Но почему‑то его это меньше всего заботило. Равнодушным он стал к своей судьбе. А вот за бойцов и особенно за Гаврилова ему было обидно, вроде бы он их как бы на казнь вёл.
Гаврилов прибежал с круглыми от восторга глазами. За ними скромно маячил капитан Русаков. Берзалов развёл руками и высказался:
— Вашу — у-у Машу — у-у!..
Они всё поняли, хотя Гаврилов на всякий случай спросил:
— Что там?..
— А ничего, — махнул Берзалов. — Ругают нас, Федор Дмитриевич, сказали что мы метафизики.
— На то оно и начальство, — покорно согласился Гаврилов, выражая тем самым фатализм военного перед лицом обстоятельств в виде начальства, которое всегда право.
Русаков поддакнул с горечью:
— Меня тоже вот так же кинули вслепую. Ничего это начальство не учит. Здесь чёрти что творится! А они — метафизика! Экселенц да экселенц! Дурилки картонные.
Гаврилов пробормотал:
— Дурилка картонная это я… надо было ещё года три назад в отставку уйти, глядишь, лежал бы тихо и спокойно со своей Лоркой в одной могиле и горя не знал.
— Только и успел сообщить, где и мы и как мы, — сказал Берзалов так, будто не услышал горестных речей Гаврилова. Не хотел он его обижать, да и нечего нюни раньше времени разводить. — Вертолёт обещали прислать за Зуевым. Вот с ними и полетишь, — сказал он Русакову.
У Русакова сделалось такое лицо, словно его обманули в лучших надеждах. Даже куртка реглан на нём обвисла от расстройства.
— Полетишь, полетишь. Будешь сопровождать раненого, — подсластил пилюлю Берзалов. — Для тебя же стараюсь.
— Есть сопровождать… — уныло ответил Русаков.
Берзалову стало стыдно. Отдавать приказы капитану ему было как бы не положено. А ещё он подумал, что Русаков сбежит. Самый удобный момент, чтобы сделать ноги, вернуться к нормальной гражданской жизни и греться под тёплым боком у Зинаиды. И правильно сделает, подумал в назидание самому себе Берзалов. Но капитан Русаков никуда не сбежал.
* * *Чтобы не слышать стонов Зуева, Берзалов расположился в летней кухне, где пахло хлебом и травами. Снял наконец с себя влажную одежду, которая уже частично высохла, развесил её сушиться на веревку, а берцы поменял на сухие, которые захватил в бронетранспортёре. Затем растопил плиту, поставил чайник, и через полчаса в кухне сделалось тепло, а потом уже и жарко. Рядом на правах любимцев крутились Кец и Сэр. Берзалов открыл для Кеца банку тушенки и вывалил в чашку на полу.
— Дядя Рома, вот бы Ваньку Габелого найти? — сказал Кец, вопросительно глядя на Берзалов.
— Может, и найдём, — согласился Берзалов. — Кто его знает? Найдём — заберём.
— А вы нас с собой возьмёте туда, на большую землю?
— Возьмём, — растрепал его белые вихры Берзалов и ничего не добавил об этой самом большой земле. Пока задание не выполнено, думать об этом бессмысленно, только душу травить.
Гаврилов пришёл, когда уже стало ясно, что с вертолётом что‑то случилось, но всё равно: все ещё на что‑то надеялись, на чудо, что ли?
Берзалов плеснул ему самогона и выглянул в окон, на небе загорались первые звезды:
— Не прилетит он. Опростоволосились мы в очередной раз.
Гаврилов сел напротив и кашлянул, как умел только он — тактично предваряя разговор:
— Какие наши планы?
Кец вприхлёб пил чай с кусковым сахаром и был похож на маленького, бывалого мужичка, чём‑то смахивающего на Гаврилова.
— Я думаю, что мы на рассвете столкнёмся с американцами, — ответил Берзалов, испытывая ничем не объяснимую уверенность.
— Откуда такие сведения? — удивился Гаврилов и, как всегда, вопросительно вскинул брови.
Он отрезал пару ломтей хлеба и обильно посыпал картошку солью.
— Интуиция мне почему‑то подсказывает, — ответил Берзалов, с удовольствием выпив самогона.
Хороший был самогон: крепкий и пах чёрным хлебом, можно было даже не закусывать. Прекрасно, видать, жилось на хуторе Ёрховым, обильно ели, долго спали и бандитствовали соответствующим образом. В общем, вели свободный образ жизни. Не оглядываясь ни на кого, без обстоятельств, которые бы принуждали к самодисциплине. А в атомный век так не бывает. Всегда, как в боксе, найдётся сильнейший противник. Поэтому и ошиблись, подумал Берзалов. А если бы пристроились к нашим, то может быть, и погибли бы тоже, но не собачьей смертью, а смертью героев. Чего и нам желаю.
— Ага… — произнёс Гаврилов, глядя в ясные очи начальника и, должно быть, не находя там нужного ответа:
— А что с пацаном будем делать? Кое‑кто на него зуб точит.
Берзалов понял, что бойцы через Федора Дмитриевича высказывают свои опасения по поводу того, что командир может отпустить Касьяна Ёрхова.
— Пацана возьмём с собой. Будет проводником.
— Я его караулить буду, — высказался Кец.
Сэр поел и сел рядом, вопросительно переводя взгляд с одного лица на другое. С брылей у него капало, и один раз он коснулся колена Берзалова, оставив на нём жирные пятна.
Берзалов беззлобно произнёс:
— Вашу — у-у Машу — у-у!.. — взял тряпку и вытер псу бороду.
— А если не захочет? — спросил Гаврилов.
Убить хотят, равнодушно подумал Берзалов, в отместку за Зуева. И правильно, рассудил он, за Зуева — святое дело. Судьба пацана его не волновала. Ему нужны были сведения об этом районе. А если пацан ездил на бронепоезде, то он знает всё окрест километров на триста.
— Куда он денется. Не кормите его. Можете не поить. Всё расскажет.
— Ну да, — вроде бы как нехотя согласился Гаврилов. — А вертолётчик?..
Он специально не назвал его по фамилии, словно бы порицая за дезертирство. Да, подумал Берзалов, никогда не предполагал, что придётся решать чью‑то судьбу вот так за кухонным столом. С какой стороны ни погляди — все правы. Прав Русаков, который устал от войны, правы мы, потому что есть такое понятие, как долг. Как верно поступить, никто не знает. Так и не придя ни к какому решению, он встал из‑за стола, чтобы налить чая.
— Не знаю, — сказал он на вопросительный взгляд Гаврилова. — Время ещё есть. А где он сам‑то?
— Да за домом горюет.
— Раньше надо было горевать, — зло сказал Берзалов и, как никогда, ощутил свою правоту, но от этого легче не стало.
Кец совсем по — взрослому вздохнул: разговор старших он воспринимал очень серьезно. Они выпили по кружке чая с сухарями. Берзалов оделся и вышел, но капитана Русакова сразу не нашел. Куда вертолётчик делся? — гадали все: и Архипов, и Юпитин, и даже — Ефрем Бур, которому по статусу не полагалось высказываться на подобные темы, а тем более иметь собственное суждение о старших по званию. Кто‑то даже хотел бежать искать без команды, да не осмелился под строгим взором Гаврилова. А самые ретивые — Гуча и Петр Морозов предложили Берзалову свои услуги, мол, мы всей душой, если что, если надо пострелять — с большим уважением к товарищу старшему лейтенанту.
