Джо Холдеман - Бесконечная война
Но нас занимали более насущные проблемы, когда крейсер выскочил из поля Сад-138 на 0,75 световой скорости. Невозможно было сказать сразу, опередили нас тельциане или нет. Поэтому мы послали вперед запрограммированный зонд, который должен был «осмотреть местность». При обнаружении чужих кораблей или других признаков активности противника в системе он должен был нас предупредить.
Зонд улетел, мы погрузились в резервуары на три недели, пока корабль тормозился и выполнялись противоракетные маневры. Ничего особенного, только чертовски тяжело сидеть три недели в резервуаре — потом все пару дней не ходили, а перемещались, как в доме престарелых.
В случае сигнала опасности мы как можно скорее перешли бы к одному g и начали бы разворачивать штурмовики и робоснаряды, оснащенные нова-бомбами. Или мы до этого не дожили бы: тельцианам удавалось накрыть корабль всего через несколько часов после входа в систему.
Нам понадобился месяц, чтобы добраться до ближайших окрестностей Сад-138, где зонд уже отыскал для нас подходящую планету.
Это была необычная планета, размерами немного уступавшая Земле, но более плотная. И не абсолютно замерзшая — частью благодаря внутреннему теплу, а частью Дорадусу — самой яркой звезде в облаке, сиявшей всего в одной трети светового года от нас.
Но самое странное — планета не имела географии. С орбиты она очень напоминала слегка выщербленный бильярдный шар. Наш домашний физик, лейтенант Джим, объяснил, что планета, судя по «комнатной» орбите, относится к числу бывших «бродячих». Пока не попала во владения коллапсара и не присоединилась к прочим кускам камня, составлявшим систему Дорадуса.
«Массарик И» был оставлен на орбите (для лучшего наблюдения), и катерами перевезли на поверхность строительные материалы.
Все были рады выбраться наружу, хотя планета не отличалась гостеприимством. Атмосфера — жиденький ледяной ветерок разреженного водорода и гелия. Даже в полдень здесь было слишком холодно, и все другие газы оставались в жидком состоянии.
«Полдень» — это когда Дорадус находился в зените, ослепительная искра. Ночью температура падала от двадцати пяти по Кельвину до семнадцати, что нас очень затрудняло — незадолго до заката водород начинал конденсироваться, и все становилось таким скользким, что оставалось только сесть и ждать, сложив руки. На заре прозрачненькая радуга вносила единственное разнообразие в монотонный черно-белый пейзаж.
Грунт был коварный, покрытый гранулками замерзшего газа, перекатывавшимися медленно с места на место под дуновениями бриза. Ходить приходилось осторожно и не спеша, из четырех людей, погибших при строительстве базы, трое просто упали на грунт.
Всем не очень понравилось мое решение строить сначала защитный периметр и противовоздушную систему. Но это соответствовало инструкциям, кроме того, они получали два дня отдыха на корабле за один «рабочий» день. Не так уж щедро, должен заметить, потому что корабельные сутки равнялись земным, а планета совершала оборот за 38,5 часа.
База была закончена менее чем за четыре недели. Мощное укрепление. Периметр диаметром в километр охраняли двадцать пять автоматических лазеров, простреливавших местность до горизонта и реагировавших на любой достаточно крупный объект. Иногда при соответствующем ветре гранулы замерзшего газа слеплялись в снежки и начинали катиться, но далеко они никогда не укатывались.
Дальние подступы к базе, скрытые за горизонтом, охраняло минное поле. Мины реагировали на возмущение местного гравиполя. Чтобы взорвать такую мину, один тельцианин должен подойти к ней на двадцать метров, десантный катер — на километр. Мин было 2800, в основном ядерные заряды по 100 микротонн. Пятьдесят из них — сверхмощные тахионные заряды. Они были разбросаны кольцом, за пределами эффективного огня лазеров.
На территории базы мы полагались на личные лазеры, микротонные гранаты и тахионный ракетомет, который в бою еще не испытывался. Как последнее средство мы могли применить стазис-псше и массу допотопного вооружения к нему, достаточного, чтобы отразить нападение Золотой Орды, а кроме того, имелась спасательная шлюпка. Если мы потеряем все машины, выигрывая битву, двенадцать человек могут вернуться на Старгейт.
Не стоило заострять внимание на факте, что все остальные останутся здесь ждать смену или свою смерть.
Жилые помещения и координационная помещались под землей. Но все равно, несмотря на относительную безопасность, не было отбоя от желающих выполнять работу снаружи, пусть и тяжелую. Я не разрешал выходить на поверхность в свободное время — иначе пришлось бы постоянно контролировать, кто вышел и кто вернулся.
В конце концов пришлось дать разрешение на вылазку каждого солдата — несколько часов каждую неделю. Смотреть там было не на что — плоская равнина и в небе Дорадус — днем, а ночью гигантский овал Галактики. Но это лучше, чем потолок из плавленого камня.
Развлекались они тем, что ходили к периметру и швыряли снежки под огонь лазеров. Старались привести автомат в действие как можно меньшим снежком. По-моему, это все равно что смотреть на капающую из крана воду, но вреда от этого не было — энергии нам хватало.
Пять месяцев мы прожили спокойно. Новых проблем не возникало, а в положении пещерных троглодитов мы чувствовали себя безопаснее, чем прыгая от коллапсара к коллапсару. По крайней мере, пока не покажется противник.
Потом случилась история с рядовым Граубардом.
По очевидным причинам держать оружие в жилом помещении запрещалось. Но при их навыках даже драка могла стать дуэлью, а кротостью никто не отличался. Сотня нормальных обыкновенных людей перегрызлась бы в наших пещерах через неделю, но этих ребят отбирали специально по способности уживаться в ограниченном жизненном пространстве.
Все равно случались драки. Граубард едва не прикончил бывшего своего партнера Шона, когда последний сделал ему рожу в очереди за едой. После недельной изоляции (то же самое получил Шон) психиатр провел с ним сеанс, и я перевел Граубарда в четвертый взвод, где он не встречался бы с Шоном каждый день.
Когда они наконец встретились в холле, Граубард приветствовал Шона свирепым ударом ступней в горло. Диане пришлось заменить тому трахею. Граубард провел еще более интенсивное собеседование с психиатром — проклятье, я не мог перевести его в другую группу! — и две недели вел себя образцово. Следующая их встреча в коридоре завершилась с более равным счетом — два сломанных ребра у Шона и разрыв мошонки у Граубарда плюс четыре выбитых зуба.
Замаячила перспектива уменьшить состав группы по крайней мере на одного.
По уставу я мог приговорить Граубарда к казни, поскольку мы находились на боевом положении. Так, наверное, и нужно было сделать, но Чарли предложил более гуманное решение, и я согласился. Мы решили отправить его на «Масарик II», больше у нас не было места, чтобы держать его в постоянной изоляции. Я получил согласие Антопол и велел отправить стервеца за борт, если он будет ее беспокоить.
Мы устроили общий сбор, чтобы объявить о создавшейся ситуации и напомнить о дисциплине. Я только начал говорить — группа сидела передо мной, офицеры и Граубард — за моей спиной, и тут этот ненормальный решил меня прикончить.
Как и все остальные, Граубард пять часов в неделю был обязан тренироваться в стазис-поле. Под тщательным наблюдением солдаты учились пользоваться шпагой, копьями и прочим на муляжах тельциан. Каким-то образом Граубард протащил в жилой отсек чакру — индийский метательный нож в виде диска с острым, как бритва, краем. Это хитрое оружие, но, если уметь им пользоваться, оно служит лучше обыкновенного ножа. Граубард был экспертом в этой области.
В долю секунды он обезвредил стоявших с ним рядом людей: ударил Чарли в висок локтем, одновременно раздробил ударом ноги колено Холлибоу, выхватил чакру и метнул ее в меня. Чакра успела покрыть половину расстояния, прежде чем я среагировал.
Инстинктивно я выбросил руку, чтобы перехватить ее, и едва не лишился четырех пальцев. Лезвие рассекло мне кисть, но я все же отбил нож в сторону. А Граубард уже бросился на меня, оскалив зубы. Я никогда не забуду его лица.
Наверное, он не понимал, что «старый извращенец» всего на пять лет старше его, что у «старого извращенца» рефлексы ветерана плюс три недели кинестезии с обратной связью в «коробке». Мне было его почти жаль.
Он поджимал правую ногу. Я знал — еще шаг, и он прыгнет. Я прикинул расстояние между нами и, когда обе ноги его оторвались от пола, без милосердия ударил ступней в солнечное сплетение. Он потерял сознание прежде, чем упал.
«Если вам нужно будет убить человека,— сказал тогда Кинок,— я не уверен, что вы сможете». В небольшом зале собралось больше 120 человек, и тишину нарушали звуки капель крови, падавших на плавленую скалу пола. «Хотя вы знаете тысячи способов, как это сделать». Ударь я на несколько сантиметров выше и немного под другим углом, он был бы уже мертв. Но Кинок не ошибался — у меня действительно не было этого инстинкта. И если бы я убил Граубарда защищаясь, пришел бы конец всем проблемам, которые теперь только умножились.
