Василий Головачев - Ко времени моих слёз
В два часа ночи больница успокоилась. Главврач, срочно прибывший по вызову дежурного врача, порывался позвонить в милицию, но Максиму все же удалось уговорить его не поднимать шум, сославшись на «секретный характер всего дела». В принципе, это была правда, хотя начальство Отдела пока пребывало в полном неведении относительно судьбы Гольцова.
Когда суета наконец улеглась, Максим отослал подчиненных обратно в гостиницу, собираясь довести свое с Шаманом дежурство до конца, и в это время скрипнула дверь, раздались шаркающие шаги и в холл вышел… Арсений Васильевич Гольцов собственной персоной, в халате и шлепанцах.
Чекисты оторопело посмотрели на раненого, который должен был лежать в полной отключке. Даже невозмутимый при любых обстоятельствах Итигилов выглядел озадаченным.
Максим вскочил:
– Вы?! Арсений Васи… вы же должны…
– Я здоров, – глубоким бархатистым – не своим голосом перебил его Гольцов. – Здесь что-то произошло?
– Вас пытались…
– Понятно. Кажется, вы снова спасли мне жизнь. Это уже превращается в норму, даже не знаю, как вас благодарить. Я бы хотел уйти отсюда.
– Вы же… ранены…
Гольцов улыбнулся, распахнул халат: бинта на его теле не было, а на том месте, где совсем недавно красовался послеоперационный шов, виднелся небольшой розовый шрамик.
– Все нормально, я вылечился. Оказывается, это совсем просто. Идемте. Или необходимо получить разрешение местных властей?
Из координаторской выскочила медсестра, в изумлении всплеснула руками:
– Вы куда, больной?! Вам надо лежать!
– Мы его забираем, – сказал Максим. – Здесь ему находиться небезопасно.
– Но он ранен! У него…
– Рана зажила. – Гольцов на мгновение показал медсестре свою грудь со шрамиком. – Не волнуйтесь, я могу ходить самостоятельно. Только верните мне мою одежду.
– Я не могу, гардеробная закрыта… – растерялась медсестра.
– Мы откроем, – сказал Максим, – при вас.
– Но…
– Ведите!
В тоне Максима было столько начальственной уверенности, что медсестра повернулась и безропотно повела их за собой.
Через несколько минут вылечившийся чудесным образом раненый и его сопровождающие покинули больницу.
Максим думал сначала вернуться в гостиницу и дождаться утра, но потом решил не рисковать и вызвал подчиненных:
– Полундра! Всем сбор в холле гостиницы!
В три часа ночи группа собралась в холле. Увидев свободно передвигавшегося Гольцова, члены группы опешили, но задавать вопросы не решились.
– Возвращаемся, – коротко сказал майор. – Так как все в машине не поместимся, двое будут добираться своим ходом.
– Почему двое? – проворчал Кузьмич. – Один только не уместится…
– Останешься ты и… – Максим огляделся, – и ты. – Его палец указал на Писателя.
– Понятное дело – самых беззащитных отобрал.
– Помолчи! – оборвал Кузьмича Штирлиц. – Что случилось, командир? Почему кли… господин Гольцов здесь?
– Он залечил рану самостоятельно. А поскольку мы не знаем, кто его хочет… гм-гм, нейтрализовать и какие силы брошены на это мероприятие, лучше перестраховаться.
– Может быть, мы хотя бы доспим? – неуверенно проговорил Кузьмич. – Ночью ловить тачку до вокзала стремно. Да и там неизвестно сколько торчать…
– Доспите. К обеду чтоб были в Управлении.
– Само собой, – обрадовался лейтенант. – А все же интересно, как ему удалось залечить рану?
Никто Кузьмичу не ответил.
Заняли места в кабине.
За руль Максим посадил Штирлица, сам вместе с Гольцовым сел сзади:
– Поехали.
– Не заблудиться бы, я тут не ориентируюсь, – буркнул Герман Людвигович.
– Сейчас налево, – подсказал Гольцов с отрешенным видом; он о чем-то размышлял, не вмешиваясь в разговоры окружающих, но не терял нить разговора. – На перекрестке еще налево, там дальше я скажу, куда ехать.
Ночное движение в Муроме было несравнимо со столичным, поэтому выехали за город беспрепятственно. Одно время Максиму казалось, что их преследует какая-то белая отечественная «Лада», однако вскоре она свернула, и больше за кормой «Хендэ» никто не засветился.
– О чем думаете? – спросил Максим, когда Муром остался позади.
Гольцов очнулся, провел ладонью по лбу, смущенно улыбнулся:
– Не поверите… детство вспоминал. Такая ночь ясная, звезды… а я часто в школе телескоп брал домой, любил на звезды смотреть.
Шаман, сидевший впереди, рядом со Штирлицем, оглянулся. Его взгляд был полон подозрений, и Максим понял, что бурят чувствует биополе Гольцова. Но доставать сканер и включать не стал.
– Может быть, расскажете все же, почему вас преследуют эти типы?
Арсений Васильевич потускнел, откинулся на сиденье. Молчал несколько минут.
– Вы уверены, что вам это нужно знать?
– Уверен! – твердо сказал Максим. – Это нужно не столько мне, сколько вам. Если мы не будем знать, что происходит, мы не сможем защитить вас от бандитов.
– Это не бандиты – линоры, носители определенной программы. Они люди толпы, люди стаи, которых легко запрограммировать. – Гольцов криво улыбнулся. – А я люблю простых, искренних, скромных и добрых людей, твердых в своих убеждениях. Их нельзя купить или заставить предать, они переходят на другую сторону только добровольно. Часто – не понимая, что делают.
– Я тоже люблю простых и добрых. – Максим загнал нетерпение поглубже, чтобы не спугнуть собеседника. – Люди толпы, как правило, не имеют души, они в какой-то степени биороботы.
Гольцов посмотрел на него с любопытством:
– С чего вы взяли?
– Иногда мне удается почитать кое-какую специфическую литературу, открывающую другие горизонты. Может быть, именно поэтому я и работаю в Отделе.
– Каком отделе?
– Я уже представлялся, вы забыли. Наша служба занимается контактами с экстрасенсами, изучает паранормальные способности людей. На вас мы вышли по указке сверху, начальство вдруг выдало координаты и послало группу в Жуковский.
– Я не экстрасенс.
– Но «Беркут» реагирует на вас!
– Я не экстрасенс, – повторил Арсений Васильевич, не уточняя, что такое «Беркут». – Я экзор.
– Вот и расскажите об этом поподробнее.
Гольцов снова замолчал на несколько минут.
Ровно гудел двигатель, шуршали шины, лучи фар выхватывали впереди асфальт дороги, изредка отражаясь от столбов и указателей по обочинам.
Наконец Гольцов заговорил:
– Я экзор – оператор внешней коррекции… как я им стал, вам знать необязательно, это случилось давно. В мои обязанности входит поддержание психоэнергетического равновесия на Карипазиме, в одной… м-м, в одной из метавселенных Мультиверсума.
Штирлиц оглянулся.
Машина вильнула.
– Не отвлекайся, – недовольно буркнул Максим, прочитавший во взгляде капитана: а не болен ли головой наш клиент?
– Где это? – спросил Максим.
– Вам показать пальцем? – иронически осведомился Гольцов.
Максим покраснел от досады, радуясь тому, что в кабине темно.
– Я имел в виду – на Земле, на другой планете…
– Даже не в соседней галактике. Карипазим действительно является метавселенной, а где она располагается, я не знаю. Думаю – за пределами нашей собственной метавселенной. Я связан с ней лишь энергоканалом. Был связан.
– Что же случилось?
Гольцова в очередной раз охватил ступор, будто он проваливался куда-то, в иное время или иное пространство.
– Я отказался сотрудничать с…
– С кем?
– С Диспетчером…
– Кто это?
– Тот, кто отвечает за деятельность экзоров и линоров… внешних и внутренних линейных операторов.
– И он послал команду, чтобы вас отрезвить? – догадался Максим.
– Команды такой нет, просто в людей всаживают программы…
– И они делают дело! Никто и ниоткуда! А потом снова превращаются в обычных людей… или умирают.
– То есть как – умирают? – не поверил Гольцов.
– Очень просто, перестают дышать. Если вы правы и в этих людей внедрены были некие программы действия, то они вполне могли иметь и финальные файлы самоликвидации.
– Боже мой! – прошептал Гольцов. – Я совсем не думал… Так вот почему погибли те люди…
– Какие?
– Ко мне приходила милиция… тогда, наутро после того вечера, ко мне пришли двое из милиции и сообщили о трупах в машине… я грешным делом подумал сначала, что это вы их…
– Не мы.
– Теперь я понимаю…
– Да уж, дела вокруг вас разворачиваются серьезные. Думаю, вам будет лучше отсидеться какое-то время у нас.
– Я понимаю…
– Только я вас прошу, не рассказывайте нашему начальству о своей… э-э, «внешнекосмической» деятельности. Запросто можете заработать реноме психа.
Гольцов пожал плечами:
– Ну и что? Или вы тоже мне не верите?
Максим усмехнулся:
– Если бы не ваша дочь, наверное, решил бы, что у вас крыша поехала. Но, как говорил классик: «Вселенная более необычайна, чем мы можем представить». Почему бы и нет? Я не вам верю, а в то, что мир наш более сложен, чем принято считать.
