Николай Берг - Остров живых
– А с этим, – бабка посмотрела на Костьку, – что делать?
– Работать будет, – криво ухмыльнулась Ирка.
Пнула лежащего ногой.
– Вставай, недоносок! Как ты мне сказал тогда? Насосешься вдосыт? Пошли, пошли! Сейчас ты у меня насосом будешь, педрила. Вставай! Кому говорю!
– Твой-то ему по башке хорошо рубелем завинтил. Может, и впрямь не придуривает? – засомневалась старуха.
– Некогда. Ну-ка помогите мне! – приказала Ирина.
Вдвоем они выволокли Костьку из дома. Бабка и слова не успела сказать, как грохнул выстрел, и пленный остался без башки.
– Девонька, да ты что ж так-то? – всплеснула руками старуха.
– Нет возможности с ним возиться! – жестко пояснила Ириха.
– Да я не о том. Хоть бы подальше оттащила, совсем же у дома-то рядом. Нехорошо! Натечет же с него! – вразумительно ответила бабка.
– Погорячилась, извините. Все, я за машиной и припасами. А вы к Вите давайте.
И подумала про себя, глядя на удаляющуюся бабку: «Не стоит Вите знать ничего. И мне эти свидетели ни к чему. Рест ин пиз[24], тошнотик!»
На адреналине Ирина быстро добралась до уже остывшего УАЗа. Ездила она неважно, но на такой скорости справилась хорошо, разве что наехала на Витькин коврик передним колесом, сгоряча попыталась вытянуть, но не получилось. Пришлось сдавать назад. Дальше пошло проще.
Витька совсем скис. Лежал бледный, восковой, но диск все же смог набить. Еще восемь винтовочных медных гвоздей осталось.
Бабка покинула его, пошла сарай с рабами открывать. Когда Ирина ввалилась в комнату, Виктор попытался присесть в кровати, но со стоном завалился обратно.
Ирка поставила запыленный карабин к стенке, помповушку пристроила на стул, бросила на пол сумку и щелкнула запорами аптечки, зашуршала медикаментами.
Меня встречает тот самый лекарь по прозвищу Бурш.
– Сразу брать быка за рога и рассказывать? Или поужинать?
Я показываю на печально стоящего рядом со мной пациента, который из-за обмотанной головы может только внимательно слушать, что о нем говорят. Иногда он деликатно стонет, но не слишком интенсивно, потому как небритый Васек еще в Ораниенбауме объяснил пострадавшему, что за такие выходки его мало утопить на сухом месте. Видимо, сапер оказался убедительным, тем более потом они артистично на пару с Крокодилом разыграли репризу, обсуждая, а не отбуцкать ли этого дурака. Судя по реакции, водятел проникся услышанным и решил вести себя тихонько.
– Давайте уж сначала облегчим страдания. А потом с упоением поужинаю.
– Ваши что, вас бросили? – интересуется коллега.
– Решили, что не понадоблюсь. Будут перегонять морским путем три бэтээра. А план по утопленникам уже сегодня выполнен, – отшучиваюсь я.
– Вы останетесь здесь ночевать? – вроде как предлагает он.
– Нет, через час на Петропавловку пойдет борт. Обещали меня забрать.
– Тогда пошли, не будем терять время. Приложи сердце твое к научению моему, понеже украсит тебе бытие! Бахилы натяните на сапожищи. Сейчас и этого безглазого переобуем. Это тот самый умник, который под ваш огонь вылез? – спрашивает врач.
– Он самый.
Кабинет для работы офтальмолога вполне себе чистый и светлый. Электричество вовсю. Здорово! После возни в лагере-заводе, просто полюбоваться лампочками приятно. То, что на окнах шторы, даже и незаметно.
Разматываем бинт. Бурш гасит верхний свет, сажает пациента, у которого опять потекли слезы, за щелевую лампу – сложный прибор на тяжеленной станине, гибрид микроскопа и сильной лампы, дающей узкую полосочку света. Когда эту полосочку прогоняют по глазу, из-за разного преломления света в средах разной плотности, да еще и с увеличением, любая дрянь в глазу отчетливо видна и убрать ее легко…
– Вы работали на щелевой? – осведомляется коллега.
– Только глядел, как другие работают, – признаюсь я.
– Тогда усаживайтесь на место врача, а клиента сажаем напротив. Подбородок пациента на нижнюю рамку, и пусть лбом в верхнюю упрется. Теперь сфокусируйте полоску света на конъюнктиве…
Немного покопавшись, получаю четкое изображение конъюнктивы водятла. Рад, что не ошибся, – первый же прогон полоски показывает аж четыре мельчайших кусочка стекла.
– Ну что, будем тампоном снимать?
– Не стоит, стекло все-таки. Давайте-ка вы копьецом лучше. Дикаина ему капните. Ну и дальше как в московском гербе: держит в руце копие, тычет змея в жопие… С офтальмологической поправкой, конечно, – инструктирует меня Бурш.
Немного неловко видеть здоровенный кусок стекла, который я пытаюсь подцепить ломом – так выглядит под микроскопом тоненькое острие копьевидной иголки и осколочек каленого стекла, но дело идет. Через четверть часа в глазу больше нет ничего неположенного.
Бурш строго глядит на пациента, потом протягивает ему бумажку.
– Вот этот пропуск отдашь комендантше, пристроит на ночь. А паки сделаешь, паки накажу! Вот этой шуйцей! – И показывает ему кулачище. Пациент ежится.
Дальше меня кормят – очень вкусно и, что удивительно, без расспросов. Похоже, что работать приходится ударно. А мне в одиночестве даже как-то и уютнее. Нежное жареное мясо с трогательными перышками зеленого лука, овощное рагу очень по-домашнему сделанное и полчайника чая… И хлеб у них тут свежий, ржаной…
Деревья у крепости спилены. Крепость от этого как-то словно увеличилась, стала грозной и неприветливой, а Заячий остров облысел. На причале, несмотря на уже позднее время, тарарам и ругань. Слышу голос Ильяса, орет громко и злобно. Но таких орущих тут с десяток. Суть становится понятной очень быстро: два БТР доплыли на буксире хорошо, а вот третий утонул совершенно бесславно – благо что на нем не было ничего портящегося от воды и утопло железо это совсем рядом – на мелководье, но все равно досадно. Командиру сейчас не до меня, увидев, кивает и продолжает орать на того самого вальяжного зама Михайлова:
– А кто помпу проверял? Ваш человек сказал, что исправна. Своим ухом слышал! Вот этим левым! Герметизации, оказалось, вообще нет! Дырявый агрегат доплыл, а целый – декиши![25]
– Да хватит вам орать как оглашенному! Достанем, делов-то на час. Вы, к слову, обнаружили воду – тоже словно спали!
Ко мне подходит Павел Александрович. Борт что-то и ему привез. Помогаю тащить тяжелый и длинный тюк.
– Кто б подумал, что опять к этому вернемся. Еще и Александровский парк рубить не ровен час придется, для воссоздания старого назначения – расчищенных секторов обстрела.
– Это вы о чем, Павел Александрович?
Он смотрит удивленно.
– О том, что окружающий Артиллерийский музей Александровский парк долгое время был предпольем крепости и Кронверка. И ничего тут не строили, и никаких деревьев, разумеется, не было. Это уже при Николае Первом сочли, что больше опасности для столицы нет, и потому в секторах обстрела посадили деревья. Но на всякий случай дома было запрещено строить. Деревья-то спилить недолго. Кстати, у Адмиралтейства садик точно по такой же причине образовался. Ладно, пойдемте, там сейчас бенефис намечается…
– Чей бенефис?
– Завтра сводный отряд алебардистов примет участие в возвращении кронштадтского госпиталя. Ваша команда тоже участвует, к слову. Вот ребята и решили сегодня устроить лекцию по холодному оружию. Дункан солирует.
– А оружие от музея?
– Большей частью. Досадно, завтра обязательно что-нибудь поломаем и погнем, а это редчайшие образцы. В дело, конечно, пойдет, что имеет поменьше исторической ценности. Но это между нами. Бойцы получили полный набор легенд, так что сказанное – сугубо между нами.
– Ну а легенды-то зачем?
– Странный вопрос! Легендарное оружие бойца поддерживает. Мораль повышает. Уж вы-то должны знать…
Тихонько пристраиваемся к слушателям. Немало набралось, сотни три стоит и сидит. Дункан, тот самый фанатичный любитель холодного оружия из ОМОНа, блаженствует, окруженный несколькими столами, где сложено всякое смертоубийственное железо прошлого. Лекция уже началась…
– Копье – вот основная ударная сила была, самое мощное оружие. Потому копий так много, самых разных. Мечи – это уже ближний бой. Потому, чтоб вам понятнее было, копье – это винтовка, автомат прошлого.
– А меч, значит, пистолет? – спрашивают из кучи зрителей.
– Да. Или пистолет-пулемет.
– А кинжал тогда что? Ножик?
– Нет, кинжал – это пистолет карманной носки. Оружие последнего шанса, немощное, но зато всегда при себе.
– Дункан, хорош лапшу развешивать! – тормозит его сослуживец.
– Ты помолчи лучше, раз не разбираешься!
Дункан, злобно пыхтя, начинает рыться в сложенных на столах железяках, потом тягает по одной – показывать.
– Вот, глядите, балбесы! Копье – это металлический наконечник на палке. Так?
