Хозяин Заброшенных земель - Дмитрий Лифановский
Мы с Сольвейг двинулись в путь ранним утром, когда над заснеженными вершинами только-только занимался рассвет. Снегоход решили не брать, в лесу за пределами аномалии у нас имелся припрятанный транспорт, экспроприированный при налете на Чердынку.
Девочка бодро шагала рядом, бойко переставляя снегоступы. Она практически полностью оправилась от раны и даже немного окрепла и возмужала. Сольвейг, вообще, сильно изменилась, побывав в бою, а потом еще и отказав княжичу. И сложно сказать, что в большей степени послужило толчком к перерождению — неприкрытая грязь и кровь настоящего боя или решимость пойти наперекор Наследнику Лодброков. Только теперь вместо настороженного, готового при любой опасности нырнуть в укрытие мелкого зверька, рядом со мной шагала хищница. Пусть совсем юная, не опытная, но чувствующая свою силу, глядящая на мир жестким, уверенным взглядом и осанкой истиной аристократки, в которой легко угадывалось подражание Радомире.
Первым делом заглянули на минные поля. Аккуратно прошлись по засыпанным снегом тропинкам. Проверили состояние мин, обновили плетения, кое-где артефакты пришлось заменить — даже со стабилизирующими полями аномалия делала свое дело, приводя в негодность тонкие магические кружева. Сольвейг внимательно следила за каждым моим действием, время от времени задавая короткие, точные вопросы по существу. Умница!
И я тоже молодец! Угадал с ученицей и помощницей. Надо будет по возвращению в Або отправить Сольвейг в трущобы, обеспечив, конечно, соответствующей охраной. Пусть вербует мне своих бывших приятелей. Если в этих крысиных закоулках удастся найти еще пару-тройку человек, обладающих хотя бы половиной способностей ученицы, я окажусь в изрядном профите.
Сольвейг уже вполне уверенно работала с артефактами. Сосредоточенно прикусив губу, она на автомате проводила диагностику и в случае необходимости исправляла разрушенные или потерявшие силу под воздействием аномалии плетения.
— Помнишь, где кидали следящую сеть?
Кивнув, она подняла на меня серьезный внимательный взгляд.
— Дуй туда. Проверишь, если надо обновишь.
— Сама⁈ — глаза полыхнули радостью сменившейся неуверенностью.
— Сама, — улыбнулся я, приободряя, — И не бойся, тебя сам Наследник к себе в экипаж звал.
Девочка расцвела:
— Я не подведу! — и рванула по извилистой тропинке в самую чащу.
— Сольвейг!
— Да⁈ — она напряженно обернулась, опасаясь, что я передумаю и остановлю ее.
— Осторожней. Если что кричи. И арбалет наготове держи.
— Хорошо, учитель, — она скинула с плеча оружие, взвела, и уже не так быстро зашагала к поляне, на которой мы установили сигналку. Очень уж там удобное место, чтобы сконцентрировать силы перед нападением на наш лагерь. Есть еще несколько таких же, но часть мы уже проверили, а часть предстоит обойти. А я пока осмотрю подходы со стороны реки. Благо, их не много. Только тот, кто никогда не был в настоящем лесу, может думать, что пройти там можно, где угодно. Даже звери, для которых тайга родной дом, ходят постоянными, нахоженными тропами. На этих тропках мы и ставили мины.
Лес был тихим, лишь изредка ветер шелестел ветвями, сбрасывая с них тяжелые комья снега. Я шел, внимательно осматривая местность, проверяя артефакты и обновляя защитные плетения. Мысленно строя планы на будущее, в которых немалое место отводилась Сольвейг. Девочка действительно изменилась, стала сильнее, увереннее. Я гордился ею.
Вдруг тишину разрезал резкий, испуганный вскрик. Сердце сжалось. Все-таки зря я отпустил ее одну. Тут аномалия! Но места эти исхожены нами вдоль и поперек, и никогда не встречали никого опаснее крупных и злобных зайцев, которые для Сольвейг с ее нынешней подготовкой не противники. Я бросился на звук, не раздумывая, снег хрустел под ногами, ветки хлестали по лицу, но я не обращал на них внимания. Мысль о том, что с девочкой что-то случилось, гнала меня вперед, а сердце колотилось в груди, как молот.
Открывшаяся мне картина, заставила на мгновение замереть. Сольвейг стояла в центре небольшой поляны, окруженная стаей черных волков. Их глаза горели холодным, хищным блеском, а зубы обнажились в тихом рычании. И они уже начали вокруг беззащитной добычи свой смертельный танец.
Ученица держалась с удивительным для ее возраста хладнокровием. Она стояла, слегка пригнувшись, держа наготове арбалет. Из прокушенной губы, на подбородок стекала тонкая струйка крови. Глаза девочки горели решимостью. Но я видел, как побледнело ее лицо, как дрожат пальцы, сжимающие оружие. Она была напугана, но не собиралась сдаваться.
Я шагнул вперед, готовясь броситься в бой, но вдруг мой взгляд упал на, выскочившего передо мной вожака. Матерый волчара гораздо крупнее остальных, с густой черной с седыми подпалинами и проплешинами шрамов шерстью и мерцающими янтарем умными глазами. Я замер.
— Лютый!
Мой старый друг. Волк, которого я спас год назад от своих же сородичей. Мы расстались здесь, в этих лесах, и я думал, что больше никогда его не увижу. Бродяга тоже узнал меня. Его взгляд смягчился, он сделал шаг вперед, склонив лобастую голову. Остальные волки замерли, словно ожидая команды. Я медленно подошел ближе, не сводя взгляда с Лютого. Он смотрел на меня, его губы подрагивали, кривясь в усмешке, а в желтых, хищных глазах мелькала почти человеческая ирония.
Мы стояли так несколько секунд, словно вспоминая прошлое. Я чувствовал, как в моей груди что-то сжимается, как будто старые раны напомнили о себе. Лютый был не просто волком. Он был другом, товарищем, с которым мы делили и радости, и горести. Мы сражались бок о бок, и он не раз спасал мне жизнь.
— Лютый, — произнес я тихо, почти шепотом, опускаясь в снег. Медленно ступая, он подошел ко мне, ткнувшись носом в грудь. Не сдерживаясь, я обнял огромную волчью голову. — Лютый, — повторил я и почесал его за ухом. На моей руке сомкнулись острые зубы, — А ты все так же суров и по-прежнему не любишь телячьих нежностей, – усмехнулся я, аккуратно высвобождая запястье и потрепав волчару по жесткой шерсти на холке. В ответ раздался предупреждающий рык, а со стороны Сольвейг послышался сдавленный писк.
«Спасибо, что не тронул ее» — мысленно поблагодарил друга.
«От нее пахнет тобой», — раздалось у меня в голове, — «Твоя самка?»
«Ученица»
«Сильная самка будет. А где другие?» — передо мной возникли образы княжон и боярыни.
«Остались в своей стае»
«Ты их отпустил? Почему?»
«Хочу стать сильней» — вряд ли Лютый поймет другие резоны.
«Дурак! Одиночка не может быть сильным. Нужна стая»
«У меня есть стая»
«Видел», — в его мыслях послышалось презрение, —
