Террариум 3 (СИ) - Гром Макс

Степан, хорошенько выдохнул.

Но это был ещё не конец.

— Как относитесь к нашей борьбе, к Ежову Николаю Ивановичу?

— К вашей борьбе… положительно, так ведь Джонатан?

— Да. — На этот раз уверенно ответил сталкер.

— А вот про Ежова Николая Ивановича, простите, но ничего не слышал. Советская власть искоренила всю информацию, про этого… видимо очень великого человека.

— То, что вы за нас, это хорошо, а вот что про нашего великого вдохновителя не знаете, это плохо. Ну ничего, мы вам всё про него расскажем. Потому что в борьбе с той шоблай, что захватила власть в нашем прекрасном советском государстве, нужно значь матчасть, знать за что, за какие идеалы мы боремся. — Сказал офицер.

— Правильно говорите. А как к вам обращаться? — Спросил Степан.

— Товарищ политрук и исключительно так.

— Тогда, товарищ политрук, будем рады служить Ежовскому движению и истинным идеалам коммунистического государства. — Отдал честь Степан.

Джонатан посмотрел на него и тоже быстро отдал честь.

***

Ехали спокойно. Не мёрзли, не голодали.

Сидели Степан и Джонатан в телеге на мешках с крупой, да в шкурах прятались. Всю снарягу им вернули, вместе с оружием, и даже немного своих патронов сыпанули.

Степан за патроны ежкистов поблагодарил, а Джонатану сразу же сказал, чтобы тот оружием особо не светил. Если политрук хорошенько рассмотрит их пушки, то всё, им конец. Ведь оружие у них не советское, заграничное, с таким охрана ГУЛАГа ходить не может, а они по легенде, именно политзаключённые и нужно, чтобы эти иголочные ублюдки так и продолжали думать.

Бывший разведчик положил хлебный сухарь за щеку и начал думать, как им выбраться из этой жопы. Рассмотрел колону, сосчитал количество бойцов у ежкистов, посмотрел, чем они вооружены, сколько из них на конях, на лыжах, и понял, что задачка вырисовывается не из простых.

У противника было пятьдесят человек. Двадцать человек личного состава вооружены автоматами, остальные — кроме двух человек — оснащены самозарядными винтовками. Оставшиеся двое пулемётчики, с ручными пулемётами. Двадцать человек на лошадях, семнадцать на лыжах, остальные в телегах и в бронекарете.

Степана и Джонатана двое. Оба без лыж и коней. Огневого прикрытия нет. Запасов пищи нет. Даже гранат всего три на двоих. Короче, они влезли в неведомые глубины, очень чёрной задницы. То есть надо думать ещё. Всё идеально продумать. Просто взять и побежать нельзя, нашпигуют свинцом сразу. Ну а как же тогда быть? Как сбежать?

— Что приуныли товарищи? — Спросил подъехавший политрук.

— Да так товарищ политрук. Про женщин тех думаем. — Ответил Степан.

Политрук ещё не до конца доверял новичкам, поэтому постоянно подъезжал и спрашивал какую-нибудь хрень. Например, «Чего такие кислые мины?», «Почему на вас надето это, а не то?». И раз за разом, одно и тоже, как на допросе. Правильно всё делает. Степан и сам бы так поступил, ибо нехер доверять всем подряд.

— А чего с ними? — Спросил политрук.

— Ну, мы оставили их там… без всего. — Ответил Степан и посмотрел в сторону зада колонны.

— Они враги товарищ. Враги. А врагов, что надо? Правильно, уничтожать. Но я вот с ними ещё по-хорошему. Протянут, если захотят.

Степан не хотел отвечать хоть что-то на слова этого человека. Боялся, что с языка сорвётся что-нибудь не подходящее, едкое. Поэтому он просто кивнул.

— А ты парень, что думаешь о тех женщинах? — Спросил политрук у Джонатана.

— Я-то?.. Да… ничего.

— Это правильно. Нечего о них думать. За вас о них кто-нибудь другой подумает. — Политрук улыбнулся и поехал к голове колонны.

— Хорошо ответил. Скомкано, но быстро. Значит с тобой можно работать. Будут обрабатывать. — Сказал Джонатану, Степан.

— То есть, обрабатывать? — Спросил молодой сталкер.

— Пропагандировать. Втирать тебе свои идеи. У них это конечно погрубее чем у СКГ, но тоже эффективно.

— И как они пропагандируют?

— Ну так, расскажут тебе свои идейки, да о том какие все кругом плохие, да какие в Сталинграде худые люди у власти сидят. А там сам решай, вникай, верь, или пулю в лоб. — Степан сейчас наговорил себе на расстрел. За такое и власти СКГ к стенке спокойно могли поставить, а уж эти. Поэтому он Джонатану это всё по-тихому, шёпотом сказал, на ушко.

А солдатики, что за их телегой шли, своё рассказывали.

— Надоело уже по деревням шастать. — Начал боец с большим носом и кривыми зубами. — Мне бы на реальное дело. В Сталинград или на худой конец в Жуковск. Всю эту мразоту зажравшуюся давить. Они там говорят уже в квартирах трёхкомнатных живут, в кирпичных домах, с отоплением, и даже поговаривают с водопроводом.

— Да, зажрались бляди. Вот товарищ Железняк правильно делает. — поддержал разговор, примерный, аккуратный боец. — Как положено, со всеми на ровне живёт, из общей кастрюли ест. Как предки наши делали. Я вот слышал, как раньше было, до того, как СССР развалили враги. Встаёшь ты такой ночью пописать в коммуналке, выходишь в коридор, а из соседней двери… сам товарищ Сталин выходит. В трусах, да в майке, в тапочках, с газеткой — всё как положено. Значит тоже в туалет. И ведь пропустит вперёд. Вы ведь равные по правам, и ты можешь не смотреть на то что он вождь. Во как.

— М-да. Вернуть бы те времена.

— Вернём. Всё вернём. И блядей тех повесим, чтобы патроны казённые на эту грязь не тратить. Чтобы помучались суки, за то, что сделали с советским народом. И врагов всех будем держать в ежовых рукавицах, чтоб не рыпались. Отчистим от них страну. А потом и за остальные возьмёмся.

Даже Наполеон таким бы планам позавидовал.

— Да! Нечего советскому человеку всякую мразь боятся. Пускай другие его боятся, как крысы по углам разбегаются, когда человек советский идёт. — Сказал кривозубый.

— А я бы кашки поел. — Сказал ещё один, с козлиной бородкой. — Да с мясцом. Жрать охота, не могу.

— Эх, Терентий, тебе лишь бы пожрать. А о государстве кто за тебя думать будет? — Спросил опрятный.

— Ну так я и буду. Только вот поем и сразу начну. На голодный желудок плохо думается. Это ведь ещё у буржуев сказано, что пролетариев нельзя откармливать, а то они как нажрутся, так сразу начинают права качать, думать не только о голоде, но и о своей паршивой жизни.

— Ты откуда это всё… Ну, знаешь? — Спросил опрятный и взглянул в глаза товарищу.

— Так я ведь учителем раньше был. Преподавал в младших классах. — Ответил солдат с козлиной бородкой и улыбнулся.

— Понятно. — Сказал опрятный и отвернулся от товарища. И тут появилось что-то у него на лице. Омерзение, разочарование. И глазки его смотрели не вперёд, не под ноги, а чуть в сторонку, на товарища политрука.

Степан перестал наблюдать за солдатами. Тут всё было понятно. Бывший разведчик облокотился на край телеги и поднял голову. Захотелось ему посмотреть на небо. Его трудно было разглядеть через переплетающиеся ветви громадных деревьев, но, когда это удавалось на душе становилось спокойней. Небо было ясное, голубое, без единого облачка. Жаль, что скрывалось оно за ветвями и людей не освещало яркое солнце, и им приходилось вечно ходить в полумраке леса.

***

Колонна шла до ночи. Уже давно стемнело, холод чувствовался даже через толстую одежду. Но офицерами было принято решение, пройти как можно больше. В итоге они прошли на десяток километров дальше и наконец остановились, начали разжигать костры и греть кашу с мясом. Солдаты отогревались. Подносили руки поближе к огню, не боясь обжечься.

Товарищ политрук сам развёл себе костёр. Солдаты только хворост ему подносили. Разжигал костёр он ловко, быстро, видно было что опыт у него имелся.

Степана и Джонатана, он посадил к своему костру и ещё десяток бойцов из штурмовой группы в придачу.

— Простите товарищ политрук, можно обратится? — Спросил Степан.

— Конечно, обращайтесь товарищ. — Политрук протёр очки и надел на раскрасневшееся от холода лицо.