Грэм Макнилл - Повелители Марса (ЛП)
Умиравший от переохлаждения и почти покалеченный обморожением, он упал на колени и застучал замёрзшим бесчувственным кулаком по огромным воротам. Хотя он не слышал, как открылась дверь, и не почувствовал, как кто-нибудь приблизился рядом неожиданно возник человек, закутанный в шкуры животных, бронзовые пластины и жёсткий плащ из промасленной кожи.
Только глаза было видно сквозь покрытый инеем бурнус, жёлтые сферы с машинной схемой позади хищного блеска.
— Первый урок, — проворчал человек. — Никогда не становись на колени.
И Лют больше никогда не становился, ни разу.
Годы брали своё и его некогда стройное и великолепно сложенное тело превратности и потребности войны превратили в неупокоенное приведение, навечно заключённое внутри саркофага с поддерживавшими жизнь жидкостями.
Лют посмотрел на своё тело. Оно было таким же, как он помнил во время первого подъёма, стройное и гибкое — почти высокое для его веса. Он повёл плечами и продолжил идти по снегу к заросшему деревьями горному хребту, где он остановился в первую ночь, когда ещё думал, что восхождение на чёрно-серебряную гору пройдёт гладко.
Эрикс Скамёльд ждал его, сидя у сверкавшего зелёным пламенем костра с подветренной стороны камня размером с голову «Владыки войны». Подобно тому, как Лют пришёл на это место, каким он себя помнил, таким же пришёл и Лунная Синь. Если Лют был высоким и стройным, то Скамёльд обладал телосложением борца: широкоплечий, мясистый и с короткой шеей. Он носил спутанные меха, проволочные тотемы оборачивали его татуированные мускулистые руки. Он был без оружия, но это ничего не значило в месте, где они сами являлись оружием.
Горный кряж напоминал арену, окружённую с обеих сторон густыми дикими лесами высокогорных вечнозелёных деревьев, а дальше всё было во тьме. Опушку засыпало снегом и тысячи глаз смотрели из темноты крошечными огоньками янтарного и чёрного цвета.
Они наблюдали, как Лют поднялся на хребет и остановился напротив Лунной Сини.
— Вы пришли, — произнёс Скамёльд.
— Ты сомневался?
— Такая мысль приходила мне в голову.
— Я — альфа, как я мог не прийти?
— Вы чувствуете, что слабеете и боитесь, что я сильнее.
— Ты не сильнее меня, Лунная Синь.
Скамёльд пожал плечами. — Может быть. Пока мы не проверим — наши слова бессмысленны.
— Чего ты хочешь? Стаю?
Скамёльд кивнул, поведя плечами и оскалившись. — Да, именно это я хочу. Стаю.
— Ты не готов.
— Вот почему вы оставили «Канис Ульфрика», когда стая отправилась на охоту?
— У тебя некомплект экипажа, — сказал Лют.
— Вы забрали его.
— Я — альфа и беру то, что мне нужно. Мне нужен новый модератус.
Скамёльд кружил вдоль опушки, он оскалился, а дыхание превратилось в рычание.
— Когда «Лупа Капиталина» шагала по умирающему миру, я путешествовал в манифольде, — произнёс Скамёльд. — Я видел то же, что и вы. Вы снова вернулись на мир захваченный Великим Пожирателем. Остальные не видели, но я знаю вас лучше любого из них. Вы сломались.
— Хватит разговоров, Скамёльд, — прорычал Лют. — Я — Зимнее Солнце, а ты всего лишь — Лунная Синь.
— Есть только один способ покончить с этим. Кровь.
— Кровь, — согласился Лют. — Но в любом случае наши разногласия закончатся здесь. Соглашайся и мы покончим с этим. Здесь и сейчас.
— Согласен, — ответил Скамёльд, развёл руки и из кулаков выскользнули мерцающие когти.
Зимнее Солнце обнажил когти и атаковал.
Воинственный вой поднялся над чёрно-серебряной горой.
Когти рассекали, зубы рвали.
Кровь пролилась.
* * *Без знакомых звёзд и известных областей Империума полированный картографический купол Виталия превратился в строгое полусферическое сводчатое помещение холодного металла и гулкого пространства. Умирающая корона Арктур Ультра ослепляла «Сперанцу» и мешала увидеть, что лежит за пределами галактической границы, но когда она рассеялась, пустота внутри купола стала заполняться с каждой секундой. Мерцали новые солнца, далёкие галактические туманности прояснялись и причудливо располагавшиеся мёртвые звёзды, которые ранние измерения обозначали давно погасшими, сверкали в обновлённых термоядерных реакциях.
Пустоши межзвёздного пространства, где всё должно было быть холодным и мёртвым, теперь оказались заполненными астрономическими детскими садами, где рождались новые звёзды. В этих новых плодородных регионах посеяли металлы и поддерживавшие жизнь химикаты, словно неизвестный садовник готовил почву для растений.
— А я ещё считал, что показания, полученные нами перед тем, как мы прибыли сюда были неправильными, — произнёс Виталий.
Энтоптические машины, работавшие под полированной поверхностью купола, проецировали вновь открытое пространство вокруг «Сперанцы» всё подробнее с каждым циклом топографов — Виталий не терял времени и, управляя рычагами на обитой деревом панели, каталогизировал всё, что мог.
Линья помогала ему, настояв, что чувствует себя достаточно хорошо, несмотря на полученные на «Томиоке» ранения. Синяки прошли, и не осталось никаких видимых следов столкновения со смертью, но Виталий ощущал, что что-то её сильно беспокоило, гораздо сильнее боли, которую она могла ещё чувствовать.
— Ты видела? — спросил Виталий, указывая на звёздную систему, небесные тела которой вращались вокруг друг друга по хаотичным эллиптическим орбитам. — Спектральная и затменная тройная звезда. Три сине-белых звезды главной последовательности. Две на близкой орбите и похоже совершают оборот вокруг друг друга за девять терранских дней.
— И они в свою очередь совершают оборот вокруг третьей звезды за сто пятьдесят дней.
— Очаровательно, — сказал Виталий. — И подумай, мы даже не знали, что они здесь.
— Кто-то всё-таки же знал, — ответила Линья, сверяясь со старым тысячелетним табулусом астрономических записей. — Но их внесли находившимися на заключительных этапах существования и основывались на показателях света, которым уже были сотни тысяч лет. Они должны были стать сверхновыми.
— И всё же мы здесь, — сказал Виталий, отходя от пульта управления и приближая тройную звёздную систему тактильными движениями щёлкающих металлических пальцев. Звёзды увеличивались при приближении, они были грациозными и упорядоченными, словно часовой механизм первоначальных сил галактики.
Наблюдая за танцем звёзд, Виталий легко мог представить руку часовщика, поместившего их на небеса. Такие вещи он знал хорошо. Древние физические законы, появившиеся в первые мгновения рождения вселенной почти четырнадцать миллиардов лет назад, определяли их движение и свойства. Такие моменты являлись чудом и без участия творца.
— Наши предшественники прослезились бы, узрев то, что видим мы, — сказал он скорее для себя, чем для Линьи. — Флемстид, Маскелайн, Галлей и композитор из Ганновера… как они, должно быть, мечтали о таких вещах, запертые на Старой Земле и тянувшиеся к небесам ради знаний. И всё же я иногда завидую им, Линья.
— Завидуешь им? Почему? Мы знаем намного больше и обнаружили то, о чём они и мечтать не могли, не говоря о том, чтобы понять.
Виталий кивнул и нежно отправил тройную звезду назад. — Всё верно, но думаю, насколько поразительными были те времена. Когда всё что у тебя есть — полированное зеркало в деревянной трубе, и ты сидишь на морозном склоне, прижав к несовершенной линзе неэффективный органический глаз.
— Никаких отличий от Кватрии, — сказала Линья.
— Мы продолжаем работу, но начали её они, — упорствовал Виталий, чувствуя необходимость убедить дочь, какими великолепными были головокружительные дни ранней астрономии. — Они первыми дотянулись до небес. Они отрицали модели геоцентрического мира и двигались к понятиям глубокого времени и расстояния. Они превратили астрономию в науку и поняли наше место в галактике. Боюсь, мы что-то забыли с тех пор.
Виталий отошёл от панели управления и шагнул сквозь формировавшуюся звёздную карту области за пределами галактической границы.
— Так редко у нас появляется возможность просто исследовать, — продолжил он. — Слишком часто наши работы извращаются империалистическими задачами: обнаружить системы, важные с военной точки зрения; найти миры с богатыми материальными ресурсами, регионы-житницы, пояса астероидов для перевалочных баз, или определить систему, подходящую для звёздных фортов. Как часто нам предоставляется возможность исследовать ради простого удовольствия и акта самого исследования? Такую редкую возможность нельзя упустить, Линья, мы должны воспользоваться ей и наслаждаться простыми радостями открытия.
Линья улыбнулась, и показалось, что тяжёлое бремя, если не исчезло полностью, то уже не так давило на её плечи.
