Андрей Валерьев - Родина
'Блин!'
Вспомнился тропический остров. Море, песок, пальмы. Вспомнилась загорелая и стройная девчонка-нимфоманка.
'Интересно, они там ещё живы?'
Макс закряхтел.
— Кошечкин. А медсестричек или горничных у вас тут нет?
Куратор оторвал лоб от стекла.
— У меня тут сорок два бойца охраны, экспедитор, электрик и шесть грузчиков. Выбирай.
Несмотря на жестокий облом с самодеятельностью, Макс не смирился. Он сгрёб все газеты и журналы со столика в его комнате, запихал в свою сумку моток туалетной бумаги из санузла. Туда же пошло мыло и новенькая зубная щётка.
'Ничё, не разоритесь. Новые купите'
Простыня и тонкое шерстяное одеяло превратилось в скатку и пристроилось, как и полагается, через плечо. Выкрученные лампочки вместе с демонтированными светильниками, отправились в пластиковый пакет. Его небольшая и уютная комнатка выглядела, как после бомбёжки. Макс был готов в дорогу.
Иван Иваныч, одетый в костюм биологической защиты, долго ржал, глядя на Ходока, с ног до головы обвешанного разными котомками и авоськами, но потом хлопнул его по плечу и повёл Макса в новенький ангар на заднем дворе. Ангар был мелкий — метра четыре в ширину и столько же в высоту. Зато длиной — метров шестьдесят. Пол был закатан асфальтом. Под сводом потолка висел ряд ламп. Подпол показал на перспективу.
'Ехай туды'
— Понял?
— Понял. — В промёрзшем помещении хлопками включились лампы. — Это чё за…?
Максим остановился — перед ним стоял странный уродец о четырёх колёсах. Маленький кургузый грузовичок. Колёса у него были мелкие, как у запорожца, а кузов был два метра в длину и всего метр в ширину.
— Знакомься! Номер первый!
Кошечкин хлопнул перчаткой по крашеному белой краской металлу кузова. Кузов прогнулся и с жестяным звуком встал на место.
— Нормальный аппарат. Фуйня называется.
— А?
— Грузовичок однотонка. Китайский. Фуй Муй… как-то… не помню если честно. Здесь на АЗТМе договорились, загнали им партию — вот они и изгаляются.
— А это чего?
За двухместной кабинкой, занимая без малого треть куцего кузова, стоял грубо сваренный, грубо отшлифованный и грубо покрашенный параллелепипед. Воняла эта конструкция чем-то неуловимо знакомым. Из далёкого детства.
— Движок это. На дровах работает.
— На дровах?! — Авоська выпала из руки. — Как я на ЭТОМ ездить буду?
— Да не грузись ты. Туда тебе только тронуться, а дальше не твои заботы. Обратно на велосипеде. — Кошечкин показал на притороченный к заднему бамперу складной велосипед.
— Тоже китайский?
Иван вздохнул.
— Ну канешна. Десять таких уродцев тебя ждут. Сначала их попробуем, потом десять электромобилей отправим. Пусть ребята сами решают, что для них лучше.
Как потом выяснил Максим, в остаток кузова влезало килограмм девятьсот. При этом сама машинка садилась так низко, что колёса регулярно шоркали об арку. Но делать было нечего. Максим спокойно уселся в крошечную кабинку. С мрачным удовольствием подумал о том, что немаленькие мужики на той стороне быстро раскурочат эту конуру и завёл двигатель.
В уши привычно влипли наушники. Макс замер. Потом посмотрел на себя в зеркало.
'Это не я. Я был на Витаре. Была тёплая осень и я пел. Потому что — любил'
Рука сама вывернула ключ из замка зажигания.
— А сейчас я никого не люблю. И песен я тоже… не пою. Кошечкин, ну его нахрен это пиво. Принеси водки.
Глава 9
Прикладная политэкономия
Дубровка
Март 14 г.
— Слышишь, как она кричит? — Володя был мрачнее тучи. Он метался между окном и дверью, горя желанием выскочить на улицу и заткнуть эту безумную бабу. За забором виднелись головы дежурной охраны, которые, впрочем, особого рвения в службе не показывали.
— Сволочь, ненавижу! За что? — Женщина повалилась на грязный истоптанный снег, скрывшись с глаз обитателей дома за забором. Оба охранника тоже исчезли, но потом появились вновь, унося убитую горем мать к своей сторожке. Слышимость сразу резко упала. Сквозь глухие рыдания ещё можно было разобрать 'кровиночка', 'убийца' и 'будьте вы все прокляты'. Максим, которому адресовалась вся ругань, только вздрагивал и невидящим взором сверлил самодельную столешницу.
— Максим, — Звонкий голос Елены развеял чёрную вату проклятий. Все посмотрели на хозяйку хутора. — Максим, ты ни в чём не виноват! Даже не вздумай себя корить!
Укасов поднял бледное лицо.
— Я ведь ей тогда пообещал. Перед самой первой переброской. Помните те бумажки? Рецепты. Я же ей пообещал.
Сашка тихонько выматерился.
— Вот уж точно сказано — от любви до ненависти…
В комнате повисла тяжёлая вязкая тишина. Всё взрослое население Дубровки молча сидело, не зная что сказать и лишь когда через пару минут со двора донёсся заливистый собачий лай, звонкие детские крики и смех, все облегчённо выдохнули.
— Знаешь, Макс, — Славка задумчиво изучал свои ногти, — а ведь эти, которые там грузы собирают, совсем не дураки.
— В смысле?
— Они правильно делают, что не отправляют сюда товары по заявкам.
Все недоумённо уставились на бывшего экономиста. Тот раздражённо поморщился.
— Мужики, не тупите! К нам… да, Макс! К нам всем сейчас относятся плохо, потому что ты им не даёшь того, чего они просят.
— Требуют.
— Ну требуют. А представьте себе, что будет, когда ты дашь им всё, что они хотят. Да ты только хуже сделаешь! Ты у них заберёшь всё. Их кусок хлеба.
— Не понял. Как это? Я же им…
— Ты сюда что эти два месяца таскал? Кроме солярки.
Максим пожал плечами.
— Да я, если честно и не интересовался. Шесть грузовичков, десяток электрофургончиков, а что там внутри…
— А внутри были кабели, трансформаторы, лампы и прочая хрень которую мы здесь делать пока не можем. Ты понял? Объясню на простом примере — Серёга-бригадир, который нам дома ставил. Знаете, с чего его семья живёт?
Мужики посмотрели на Бахмутова с жалостью, словно на умалишённого.
— Он дома строит.
— Ага, ну конечно! Я с ним разговаривал недавно. У него жена и две дочери носки вяжут. Причём не тёплые, из шерсти, а из льняных ниток — тонкие, летние. И колготки детские да женские. Вкалывают — будь здоров и денег больше него втрое выручают. Соображаете? И тут ты, такой красивый…
Макс грустно хрюкнул.
… привозишь баул с китайскими носками. Хлопок. А. Нет. Колготки польские. 'От Парижа до Находки'… и всё. Их труд никому не нужен. Да Серёга после такого 'подарочка' не то, что дома нам достраивать не будет. Он собственноручно тут нам всё спалит!
Монолог Славки впечатлил. Об этой стороне челночного бизнеса Максим как-то не задумывался. Получалось что если, к примеру, привезти дешёвых турецких кожаных курток. Хорошего качества и отличной выделки, то…
'Ой, ё!'
— Слав, а сколько здесь, например, кожевенных мастерских?
— Я три знаю. В Заозёрном, в Андреевке и на хуторе на севере ещё есть. А что?
— Ничего. А, например, из кожи здесь что-нибудь шьют?
Саня похлопал его по плечу.
— Я всё понял. И ты, вижу, тоже. Шьют здесь очччччень многие. И дублёнки тебе сюда возить не стоит.
— Я про куртки подумал.
— Да какая разница!
Славка посмотрел на Максима, на Александра и довольно подмигнул.
— Знаете, парни. Есть тема…
Поняв, что никаких ништяков с Ходока поиметь не получится, поселенцы довольно быстро к нему потеряли интерес, лишь три десятка человек продолжали, как на работу приезжать в Дубровку в надежде получить заветные лекарства. Более того, получив назад свои письма и заявление Макса о том, что связи нет и не будет, общественное мнение резко качнулось в другую сторону. Обожание сменилось глухой, затаённой злобой. Все прелести которой ощущал на себе не только Ходок, но и все остальные жители хутора. Даже присланная охрана поглядывала волками, заставляя мужчин быть постоянно при оружии.
И никому не было интересно, что начавшаяся массовая электрификация Заозёрного — целиком заслуга Максима, сделавшего за два месяца пятнадцать перебросок. Центр посёлка был уже весь опутан проводами. В окнах домов горели яркие лампочки, а возле Управы и торгового центра даже были установлены уличные фонари. Электрики работали как проклятые, успевая за один день подключить к сети по полтора десятка домов. Народ воспринимал это как само собой разумеющееся и наседал на Шевцова, требуя ускорить работы по освещению и оказать нужное влияние на Ходока.
— Нам в музыкальный класс нужно пианино! Я писал ему заявку ещё зимой, на Новый год! Вы поймите, Пал Палыч, это же не рояль, а всего навсего…
— Я ему песка отсыпал почти сто пятьдесят грамм — ружьё заказал. А он… нет, песок, конечно, они вернули, но что ему — тяжело было ружьё купить?
