Прямо за углом - Эдуард Катлас
Это тоже был хороший вариант. Поэтому железные ножи, небольшой каменный топор на костяной рукояти, минимальный комплект одежды я положил в тайнике, найти который, не зная место, будет практически невозможно. А сам решил переходить в следующий мир где-то неподалеку, но не в самом тайнике. Обнаженным. В таких случаях слишком много осторожности не бывает.
* * *
Зов пришел скоро, но к этому моменту я многое успел. Все починил, все поправил, успел развить кое-какие проекты хозяина этого места. Вырыл еще один пруд, пользуясь всем тем, что подсмотрел у него, и своими собственными знаниями. Запустил в него рыбу.
Одиночество навевало желание чем-нибудь заняться.
Дошло до того, что я собрал споры лишайников и раскидал их в контрольных местах, которые мне понравились. Низинки, достаточно влажные, если погода позволит, лишайник может там прижиться.
В последние дни стал чаще ходить на реку. Поводом становилась рыбалка, но на самом деле — я вглядывался в воду, в свое отражение в ней. Иногда мне казалось, что где-то у себя за спиной, в искривленных волнами отражениях, я уже вижу новые миры.
Когда зов стал невыносим, я разделся, сложил одежду в жилище, и ушел к месту, которое выбрал для перехода.
Надеюсь, хозяин порадуется, что у него появился гость.
Я буду возвращаться сюда.
Если никто не помешает, когда-нибудь мы встретимся все равно.
II. Интерлюдия. Забвение
«Если слишком долго смотреть в бездну, бездна начинает смотреть в тебя». Я не случайно не люблю копаться в себе. Не случайно старался обходить стороной любые размышления над природой своих возможностей.
Я просто ими пользовался, адаптировался, старался не зацикливаться на проблемах, связанных с моими перемещениями, и вовсю использовал дар в свою пользу.
Чуть притронувшись к своей сущности, попробовав взять ее под контроль, получить новые навыки, я получил именно то, чего неосознанно боялся.
Мой дар начал показывать зубы, свою изнанку. Словно согласился со мной, ухмыльнулся и произнес: «хочешь знать, как все это работает? Хорошо, я покажу».
Лучше бы не показывал. Тем более я понимаю, что показали мне лишь самый край.
Я что-то разбудил в себе, и вряд ли теперь смогу заставить это что-то заснуть вновь. Этакий медведь-шатун, голодный и крайне опасный, зашевелился внутри меня. И обратно в берлогу его уже не затолкать.
* * *
Судя по всему, я очнулся на камне, который лежал на краю пропасти. Может быть, и выжил бы, если бы не шевелился. Или делал это осознанно. Но я очнулся, словно после сна, не вполне еще понимая происходящее, с сумбуром в голове, и приподнялся, чтобы осмотреться. Не понимая, где нахожусь, и кто я вообще. Валун качнулся и полетел вниз. Вместе со мной. Секунд пять летели, пропасть была глубокая.
Понятия не имею, что это за мир. Не знаю, смог бы я в нем выжить, если бы даже не шевелился, или меня выбросило бы в более удачном месте.
За секунды полета я успел лишь подумать, что не надо бы мне шевелиться после пробуждения. Любого. Кажется, я так и не понял, что вообще не просто проснулся, а очнулся в новом мире.
Но вот зарубку на память — постараться не дергаться сразу после того, как проснулся, сделал.
* * *
Судя по всему, мой дознаватель многое не договаривала, когда начинала меня учить. Новые способности, даже такие мелкие, как умение ускорять или оттягивать переход, не давались сами по себе. С ними шел довесок.
Думаю, я просто начал раньше приходить в сознание.
А умереть во враждебном мире, не успев очнуться, значительно проще.
Я открыл глаза в лесу. Густом лесу, солнца было даже не видно, лишь полусумрак где-то высоко в листве.
Мгновение перед болью я думал, что я очнулся в пещере мира холмов. Там также темно. Но такой боли там не было.
А боль пришла быстро. Уверен, что раньше в этом месте я даже не очнулся бы. В сумраке я заметил лишь то ли корни, то ли лианы, которые умудрялись шевелиться. Думаю, они и пробивали мое тело, еще даже не способное двигаться после прыжка. Лианы пробивали меня насквозь, их зазубренные кончики гарпунили меня изнутри. И тут же, как только им это удавалось, лианы начинали закручиваться вокруг меня, как усики на растениях.
Шансов не было.
Теряя сознание, которое не успел еще толком и обрести в этом месте, я успел лишь подумать сквозь боль, что видимо, в этом мире кто-то жил. А мне — просто не повезло. Не могла же такая хищническая адаптация возникнуть у растений без наличия жертв.
С другой стороны, может быть, мне наоборот повезло. Кто знает, что здесь за животные, если у них такие хищники.
И зарубка на память, полностью противоречащая предыдущей — как только очнулся, шевелись не то сожрут.
* * *
Боль, жгучая боль в легких, думаю, я охрип от крика, только не слышал этого. Судя по всему, слух тоже уничтожен полностью. Инстинктивно открыл глаза только для того, чтобы не увидеть ничего. Размытые пятна, но даже они, возможно, мне померещились. Глаза разъело что-то ядовитое еще до того, как они успели что-либо увидеть.
Что добавить в памятку? Не попадать в подобные места. Вот что.
* * *
Хотел управлять своим даром. Получай.
Кроме этой вереницы смертей, было еще что-то. Я начал четче ощущать и те места, в которых я даже не успевал очнуться. То, о чем раньше я только подозревал, превращалось почти в уверенность. Меня просто крутили, как патрон в барабане огромного револьвера, дожидались, когда барабан остановится с мягким щелчком, спускали курок. Я умирал. Раньше эти смерти не ощущались, просто я проскальзывал через непригодные миры и просыпался в дружелюбном.
Мир Великого Червя, мир радиоактивных руин, — да все они были просто ласковыми, приветливыми оазисами.
Зарубка на память — подобных мне надо искать в психбольницах, там, где такие существуют. Невозможно остаться в рассудке, умирая так много и так болезненно.
Я орал, даже не осознавая этого. Еще не придя в себя, еще не открыв глаза. Наверное, это задержало туземцев. Когда глаза я все-таки открыл, на меня были нацелены три копья, но боли не было — острые, как иглы наконечники остановились у самой кожи.
В глазах копьеносцев светилось торжество, теперь смешанное с некоторым недоумением. Наверное, не все орут, когда в них тыкают копьями.
Затем легкое замешательство закончилось, и все три копья пронзили
