Матабар IV - Кирилл Сергеевич Клеванский
— Хватит…
Милар услышал плач и крики своей матери. И хлесткие, звонкие удары отцовского ремня. Тот бил сильно. И метко. Целился бляшкой. Всегда бляшкой. Тяжелой, железной, с гравировкой герба Империи.
— Он не любил ни её, ни тебя, ни твоих братьев и сестер, солдат. И ты это знал… скажи мне, знал же?
— Замолчи…
Милар мотал головой.
Выстрел. Раздался выстрел. Это он стрелял. Из отцовского револьвера. В спину ублюдку.
Бам-бам.
Бам-бам.
Пуля за пулей. Щелчок за щелчком.
В спину. Не в лицо.
Потому что боялся.
Потому что…
— Это не моя история, ведьма, — процедил сквозь зубы Милар. — Мой отец любил нас. Он был офицером кавалерии. Погиб, сражаясь за родину. Хватит… не моя история.
— Но ты её видел, — шептала дева. — Видел и ничего не сделал.
Да… Милар видел. Видел, как каждый день, в соседнем доме гас свет. И знал, что каждый вечер, пьяница, вернувшись обратно, бил своих жену и дочерей. Хлестко и метко. Гербом империи.
Милар боялся что-либо сделать. Не находил в себе силы. Его отец к этому моменту уже давно погиб. Остался лишь он, старший сын, мать и братья с сестрами.
Милар ничего не мог поделать… ничего…
— Нет, не так ведьма, — снова возразил капитан. — Все не так.
И снова видение сменилось.
Вот он, четырнадцатилетний юноша, ворвался в дом. Громадный, под метр восемьдесят, толстый, но все еще мускулистый пьяница вновь занимался своим любимым делом. Брызгая слюной, с маслянистым взглядом пьяных глаз удар за ударом, бил поясом с бляшкой по уже не дергающейся женщине. По её лбу текла кровь, заливая пол и доски.
А рядом, рыдая, весь в синяках и ссадинах, плакал ребенок. Лет десяти. Мальчик.
Милар бросился на спину пьяному ублюдку. Началась драка. Кулаки, зубы, хрипы, крики и все, что попадалось под руку — в ней было все. И так случилось, что под руку Милару попался…
— Ты ведь выстрелил, да капитан?
— Нет, — стойко возразил капитан. — Нет. Его ременная бляха. Я вбил герб Империи в глотку этому ублюдку. Вместе с его зубами. А когда пришли законники, я не сбежал. Я дождался суда, ведьма. Моя мать рыдала. И братья с сестрами тоже. А я не сбежал. Хватит, тварь. Что дальше? Заставишь меня вспомнить мразей, которых я ловил на границе? Или ублюдков, которых давлю в городе? Валяй, мерзость. Напомни мне обо всех. Я буду только рад еще раз их всех перестрелять и перерезать. А тех, кому повезло оказаться за решеткой, я, так и быть, оставлю на суд Светлоликому.
— Но ты ведь боишься, солдат, да? — и вновь голос ведьмы изменился. Он звучал легко и спокойно. Мило и нежно. Тепло и по-домашнему. Так же, как звучал голос жены Милара. Как звучал голос его дочери. — Ты помнишь Эрланга? Помнишь, как он спился? Бывший солдат. Единственный, кто выжил из его отряда во время войны Наемников. Точно так же, как и ты единственный, кто выжил в момент облавы на лабораторию дельцов Ангельской Пыли? Помнишь? Помнишь, как страшно тебе было? Страшно снова не обнять жену, не увидеть рассвет, не подышать морским воздухом? Помнишь.
— Замолчи…
— Смотри, солдат. Смотри. Ведь это ты, не так ли?
И Милар увидел. Как он поднимается по лестнице домой. Как открывает дверь квартиры. Как видит лица своих родных и любимых. Их простое счастье в глазах. Их беззаботные улыбки. Они ничего не видели. Они ничего не знали. Ничего о том мире, что таился во тьме за углом. Не знали, с чем ему, Милару, приходилось сражаться каждый божий день.
Ничего не знали.
И будто издевались над ним своим невежеством. Давили ему на нервы своими улыбками и смехом. Эти лентяи. Эти дармоеды. Паразиты. Ему и так приходится каждый день бороться с собственной жизнью, а теперь еще и они⁈ Тащить на себе еще и их⁈ Да он с самого детства живет как в клетке. Не для себя. А для кого-то еще.
А чего он хотел сам? В какой момент он потерял себя в пучине дней, наполненных лишь болью, страхом и кровью?
Нет, он преподает им урок!
Милар видел.
Видел, как поднимается по лестнице.
Как открывает дверь.
А там, в их уютной, пахнущей домашней едой и любовью квартире, в его укромном уголке покоя, где он спасался от бурь внешнего мира, происходит ужасное.
Он увидел самого себя. Стоящего над Эльвирой, его любимой женой — его утешением; его храмом. Рядом плакали дети. Маленькие искорки счастья, которое Милар выцарапал, вырвал, завоевал у ублюдочной судьбы.
А он… другой он хлестко и метко бил Эльвиру.
Кровавая пелена застелила взгляда Милара.
— Ублюдок! — взревел он и выхватив наградной револьвер отца, выстрелил в собственную спину.
* * *
Все произошло слишком быстро. Ардан успел поставить щит, но не специальный. Неожиданность, усталость, а может присутствие демона — кто знает. Но Ардан воздвиг первое военное заклинание, которое научился ставить инстинктивно.
Универсальный Щит Николаса-Незнакомца замерцал радужной пеленой. Как и всегда — не остановив, а отклонив пулю, тот направил её прямо в доспех демоницы.
Ардан мог бы, наверное, помешать созданию исполнить задуманное, если бы не капитан. С затянутыми белесой пленкой глазами, дерганными, рваными движениями, совсем как у тех дев-кукол, капитан снова взвел курок, намереваясь второй раз выстрелить в напарника.
Ард, не обращая внимания на глубокую царапину на левом плече, поднял посох и ударил им о землю.
— Милар, — произнес он, вкладывая в слова силу и волю. Столько, сколько мог наскрести. — Очнись!
И, может у него осталось больше сил, чем сам Ард знал, а может Милар и сам боролся с влиянием демона, но капитан очнулся. Белесая дымка слетела с его глаз как раз в тот момент, когда демоница, чей доспех окутал серый туман… ничего не сделала.
Но пуля, ударив о её доспех, попросту развернулась и, с прежней скоростью, нисколько не потеряв в инерции, ударила в обратном направлении.
Попав… аккурат в муляж ключницы. Лей-узел заискрил, а мгновением позже погас. А вместе с ним — и свет Лей-ламп.
— Блять, — коротко выругался Милар.
Ардан, не теряя времени, развернулся и выставил зеркало перед собой. Вернее — попытался.
Демоница взмахнула латной перчаткой и прямо под ногами
