Михаил Белозеров - Черные ангелы
— Так, прошу предъявить ордер на пребывание в нашей газете! — заорал Лука, сдергивая с головы свою 'карапузу' и возмущенно шевеля усами, как голодный таракан.
— А это видал, дорогуша! — Акиндин сунул ему под нос кукиш.
И пошло и поехало. Лука стал надуваться, как индюк. Если он в упор не видел Быка, то Акиндин для него вообще не существовал.
— Вон! — заорал Лука, указывая на дверь.
Акиндин подскочил, готовый ринуться в драку, исход которой был очевиден: Луке не поздоровилось бы. Самое интересное, что Пионов равнодушно взирал на свару. Но надеяться на его выдержку было все равно, что срыгнуть в жерло вулкана.
— Спокойно, мальчики! — вдруг произнесла Люся. — Вы не все знаете. Это не для печати. Даете слово!
— Даю… — выдавил из себя Алфен. Он уничижительно посмотрел на возбужденного Луку, который слез с дивана и встал в позу боксера. Не в редакторских интересах было затевать бучу с полицией.
Мне стало смешно. Лука в полусреднем против супертяжа Пионова и полутяжа Акиндина. К тому же я догадался, кто у нас сексот — конечно, Таня Малыш, недаром она крутилась рядом с начальством. Она одна читала мою статью. Но я не собирался никого разоблачать.
— У нас есть сведения, что в страну готовится вторжение… — произнесла Люся.
— Кого? — Лука удивился быстрее, чем все остальные, и я подумал, что он наверняка что-то знает.
— Не кого, а чего… — торжествующе ответил Акиндин. — Есть такие слова, которые не следует произносить, дорогуша, хотя они так и вертятся на языке.
— Помолчи! — грубо предупредил его Пионов. — Это все, что мы можем вам сообщить. У нас негласное предписание проверять всех подозрительных.
— Это он-то подозрительный?! — изумился Лука и указал на меня пальцем.
— А это нам решать… — устало ответил Пионов, и я впервые ощутил в его голосе неуверенность.
— Прекрасно! — воскликнул главный. — Мы подадим на вас в суд!
— Да? — равнодушно переспросил Пионов, почесывая шрам на голове. — Хм… Это, конечно, меняет дело, но тогда у вас могут быть неприятности.
— Ничего не меняет! — заорал Алфен, опрокидывая стул, на котором лежали толстые папки с бумагами. — Пошел в попы, служи и панихиды!
— Возможно, — согласился Акиндин. — Но в присутствии адвокатов…
— Правильно! — поддержал его Лука. — В присутствии наших адвокатов!
Аргумент был очень серьезным. Почему-то все сразу успокоились. Но оказывается, это была всего лишь разминка. Акиндин пожелал узнать, работаю ли я легально и платил ли работодатель налоги. Алфен вздохнул и полез в сейф. Лука торжествующе улыбался. Я поразился наивности Акиндина. В чем, в чем, а в прагматичности Алфена даже я не мог усомниться. В течение всей процедуры Люся только кривилась, а Пионов хранил невозмутимый вид. Когда Акиндин сунул нос во все документы, Пионов заявил:
— Поедешь с нами…
— Арест без ордера? — удивился Лука так, словно поймал их за руку.
Но от него отмахнулись, как мухи. А я понял, что здесь что-то не то. Не за тем они приехали, чтобы уличить меня и главного, а за тем, чтобы под каким-то предлогом забрать меня с собой. Они вывели меня из редакции. Я демонстративно заложил руки за спину и шел, как бывалый арестант. Из старых-старых фильмов я знал, что так ходят важные государственные преступники. Еще им на ноги вешали кандалы. Когда мы проходили по коридору, из комнат высыпал народ. Зоя Вениаминова истерически охнула, зажав рот руками, а Вольдемар Забирковичус и Сашка Губарев дружно подмигнули мне. Я был уверен, что они обо всем доложат Лехе даже в том случае, если он очень увлекся очередной пассией и забыл обо все на свете.
Меня не повезли в шестой участок на Новосмоленскую набережную, где за краем земли блестел залив. Через несколько минут, когда мы свернули на Английскую набережную, я понял, что мы направляемся к Тане Малыш. Во дворе стояла 'скорая'. Дверь подъезда была нараспашку. В фойе сновали какие-то темные люди. Мы вошли в квартиру. Здесь царил такой бедлам, которого я в жизни не видел: мебель была перевернута, под ногами скрипело стекло, на полу валялись вещи и посуда из серванта. Меня втолкнули в кухню, и я плюхнулся на табуретку.
— Где ты был сегодня в три? — спросил Пионов, усаживаясь напротив, и я почувствовал, что что-то произошло.
— Во дворце спорта… А что случилось?..
Не мог же я им сообщить, что был свидетелем смерти летчика Севостьянова. Они бы с меня шкуру спустили.
— Случилось, дорогуша… — многозначительно произнес Акиндин. — Кто в кони пошел, тому и воз везти.
— Убили вашу заведующую редакцией… — поморщилась от его прыти Люся.
Он нее пахло, как от бывалого курильщика, а два пальца на правой руке были желтыми от табака.
— Не может быть! — воскликнул я.
— Может… — произнес Пионов. — Выворачивай карманы!
Они обыскали меня. На стол полетели: допотопный револьвер, обойма с патронами, планшетник, черный ключ с брелком, который я не успел вернуть блондинке, мой портмоне, блокнот с ручкой, платок и коробка спичек.
Акиндин брезгливо рассортировал вещи. Кончиком пальца он пододвинул к себе револьвер, портмоне и обойму. Я знал, что по закону имею право носить оружие, если применяю его при самообороне, и не особенно беспокоился. Люся внимательно наблюдала за моим лицом. Разумеется, я сделал вид, что меня интересует только портмоне и револьвер. Когда Акиндин снял его с предохранителя и понюхал ствол, я предупредил:
— Осторожнее, у него мягкие курок…
Акиндин испугался и осторожно положил револьвер на стол. Он явно не умел обращаться с подобным оружием.
— Ты что, дуришь нас?! — то ли спросил, то ли воскликнул Пионов.
— Никак нет, — по-военному ответил я. Эту странную фразу я тоже взял из старинных фильмов, и она у меня выскочила совершенно случайно.
Люся невольно улыбнулась, пряча лицо. Пионов как-то неопределенно сказал:
— В общем, так… учти, мы все знаем.
— Даже не сомневаюсь, — заверил я его, изображая на лице святую простоту.
— Что ты искал у нее в квартире?
Я сделал искренний вид, подумал и сказал:
— Блокнот.
— Вот этот? — он взял его и повертел в руках.
— Да, — признался я.
— Врешь?! — сказал он.
— Почему вру? Не вру…
— Ладно… — он наклонился над столом так, что стол заскрипел под его тяжестью и взял в руки планшетник.
Я уже знал, что планшетник раскрывается только в том случае, если брелок с черным ключом находится у человека в кармане или в руках. Пионов поиграл шариком, поглядывая на меня, потом его заинтересовала голограмма, и он с минуту рассматривал ее то на свет, то поднося к носу. Оказалось, что у него неважное зрение.
— Что это такое? — спросил он.
— Понятия не имею, — сказал я. — Нашел на улице…
— Ты что ударился в детство?
— Ага… — ответил я с иронией.
— Подожди, подожди… — вдруг произнесла Люся. — Детство, говоришь?!
Она забрала планшетник у Пионова и покрутила его в руках. Акиндин с глупым выражением на лице взялся помогать в качестве эксперта.
— Я видел такие, дорогуша…
Она его отшила:
— Не суетись!
Акиндин сел на место.
— Ты чего лыбишься? Ты чего лыбишься! — накинулся он на меня.
— Ну ладно, — миролюбиво сказал я, глядя ему в лицо, — ну не поймали, ну бывает…
Честно говоря, он мне уже надоел, а его вечные прибаутки вызывали рвотный рефлекс. Представляю, как мучились его напарники.
— Ты знаешь, что я с тобой сделаю? — спросил он, приподнимаясь.
— Держи свою игрушку, — сказала Люся больше из-за упрямства по отношению к Акиндину, чем из-за служебного рвения. Я с облегчение сунул планшетник в карман. — Лучше с умным потерять, чем с дураком найти, — подмигнула мне она и пристально посмотрела на Акиндина, который, как всегда, ничего не понял.
Они занялись блокнотом. Пионов сказал:
— Я его забираю!
— На каком основании? — спросил я. — Я что, арестован?
— Это можно сделать в любой момент, — заверил он меня.
— Но тогда сделайте! — возмутился я. — А блокнот я не отдам. Это инструмент моего ремесла.
— Как хочешь, — сказал Пионов, — сам напросился. — Он вынул из чехла наручники и надел на меня. — Так тебе легче? — осведомился он, отдуваясь. Его огромный живот мешал ему нормально двигаться. Он пыхтел, как бегемот во время гона.
— Так справедливее, — ответил я.
— Ну и целуйся со своей справедливостью, — заметил он и принялся листать мой блокнот.
Акиндин участливо спросил:
— Ты в Бога веруешь?
— В какого? — удивился я.
— Пожалел волк кобылу, оставил хвост и гриву! — торжествующе произнес он, намекая, что я убийца.
— Наш чин не любит овчин? — спросил я.
— Чего-о-о?.. — опять не понял он.
— Я к тому, что не надо радоваться раньше времени.
В этот момент в кухню втолкнули сонного Леху. Он был в зеленых армейских трусах и босой. От его прически с перышками не осталось и следа — укатали сивку горки. Следом появилась фитилявая консьержка. На этот раз она предпочла темный атласный халат. На ногах у нее были тапочки-пуфики.
