Алексей Щербаков - Интервенция
– Тут по Петроградке один трамвайчик весело покатался. Так вот, я знаю, где его искать. Я думаю, тебе, как журналюге, такая тема понравится.
Джекоб недоверчиво оглядел гостя. За время пребывания в Петербурга к нему приходило множество людей – и чего только они не предлагали. Один, к примеру, точно знал, где находятся ценности, которые спрятали аристократы и купцы во время революции. Особенно часто мусолили имя великого князя Феликса Юсупова, не забывая многозначительно напомнить: «Тот самый, убийца Распутина», а потом как бы вскользь бросали, что Юсуповы были одной из самых богатых фамилий в России. Впрочем, Воронцовых, Демидовых и прочих известных личностей тоже поминали. Рассказывали и про клады более поздних времен. Два потасканных типа, к примеру, один за другим приперли дурно нарисованную схему парка в Ораниенбауме, где советские якобы закопали в землю при немецком наступлении некие предметы искусства, а потом почему-то забыли откопать. Один говорил: все свидетели умерли в блокаду, другой вообще нес какой-то вздор.
Целый взвод можно было собрать из визитеров, которые обещали показать бункер, где спрятаны секретные документы НКВД (КГБ, ФСБ), публикация которых вызовет мировую сенсацию. И так далее – в том же духе. Не говоря уже о том, что предлагали купить автографы обоих Петров и Екатерин, Николая II (этих было больше всего) и картины Казимира Малевича. Один тип за умеренную цену толкал даже рукопись «Братьев Карамазовых»[57].
Обычно Васька не давала подобным посетителям высказаться до конца, а кричала:
– Вали отсюда, разводчик хренов, нашел, кого разводить! Ищи лохов в другом ауле!
Посетители, впрочем, не обижались и шли в другой аул, где такие, как Васька, не водились. В итоге почти все журналисты потратили бездну редакционных денег на финансирование питерских мошенников.
Но на этот раз подруга журналиста молчала.
– Почему вы не обратились в штаб? – спросил визитера Джекоб, решив прощупать гостя.
– Потому что я не дурак. Если даже они и согласятся дать деньги, к ним потом умрешь ходить за премией. Я думаю, власти, они и в Америке власти. Такая же бюрократия. А могут и ваши гэбисты привязаться. Подобная публика тоже всюду одинаковая. А с работниками пера всегда можно договориться. Они не жмоты и вообще честные ребята. У меня много было друзей-журналистов, я ваши обычаи знаю.
– А вы, простите, кто?
– Зовут меня Сергей Кукушкин, в прошлом я – водитель трамвая. Нет, не того, о котором ты подумал. С тем хрен кто управится. Да и не нужен ему водитель. Просто до того, как все развалилось, я трамвай водил по улицам Питера. Может, слышал – у нас был самый трамвайный город в мире.
В представлении Джекоба трамвай был эдакой игрушкой для туристов, вроде как в Сан-Франциско, где трамваи использовались для экскурсий. Но журналисту приходилось слышать, что в Петербурге эти электрические вагоны до последнего времени оставались обычным видом городского транспорта. Да и многочисленные трамвайные пути говорили сами за себя.
Тут с дивана поднялась Васька. Дело было утром – и она не нашла нужным сразу подниматься с кровати ради очередного визитера. Выглядела она колоритно – в одной длинной майке, с заспанной похмельной физиономией, выглядевшей совершенно по-азиатски.
Увидев ее, Кукушкин вздрогнул и подался на стуле назад. Девица же смотрела на него спокойно.
– Яшка, этот парень точно не разводчик. Трамвайщики, они, знаешь, такие… С понятием ребята, короче.
Такое Джекоб слышал от своей подруги впервые. Поэтому он отнесся к визитеру серьезно:
– Так чего вы хотите, Сергей?
– Штуку американских рублей. Я вам показываю место, где этот самый трамвай стоит, и могу кое-что про него рассказать.
– Трамвай и сейчас там? – удивился Джекоб.
– А куда он денется? Разве что снова отправится погулять, да ведь все равно в родное гнездо возвратится.
– А живыми-то мы оттуда вернемся? – спросил Джекоб, вспомнив, что подобную фразу он слышал про очень небезобидных созданий.
– Не боись, я вчера там был. И вообще, что может быть опасного в трамвайном парке? К тому же заброшенном.
– И где этот парк находится?
– На Выборгской. Это на той стороне Невы. Так что тачка нужна, пешком шлепать долго и нудно.
Джекоб знал по опыту горячих точек, чем могут закончиться поездки в места, которые войска не контролируют. Мало приятного оказаться заложником, за которого похитители требуют десять миллионов баксов, вывода войск и луну с неба, и ждать, когда они, сбавив цену до пятисот долларов, утомившись переговорами, отрежут тебе голову и пришлют в штаб. Случаев таких полным-полно.
Но тут вроде журналистов пока не похищали. Да и то сказать: решил разбираться – надо разбираться. А трусы не работают военными корреспондентами. Так что имело смысл рискнуть. В конце концов, живем один раз.
Редакция вручила Джекобу толстую пачку денег на непредвиденные расходы. А если все-таки обманут – так Джекоб был единственным журналистом, которого в этом городе еще не развели. Пора когда-то начинать. Да и в любом случае их медиахолдинг не обеднеет от потери тысячи долларов.
– Поехали! – принял решение Джекоб.
Риккардо сел за руль, Сергей рядом, Джекоб с Васькой поместились на заднем сиденье. Кукушкин несколько опасливо косился на девчонку, пока она не хлопнула его по плечу:
– Парень, не парься! Я тебя сегодня есть не буду!
Как ни странно, после этого трамвайщик несколько успокоился.
Риккардо выехал на набережную Робеспьера, и тут у Джекоба отвисла челюсть. Здесь на набережной, напротив городской тюрьмы, еще вчера стояли две безобразные скульптуры. Журналист слыхал, что их запузырил какой-то шибко известный – и здесь, и в Америке – русский служитель муз. Он изваял их в память о жертвах сталинского тоталитаризма. По мнению Джекоба, конечно, Сталин был чудовищем, и все же не стоило в память о его жертвах ставить на всеобщее обозрение такую бездарную гнусь. Особенно в городе, где было с чем сравнивать.
А теперь скульптуры были разрушены. Это был не взрыв – да и какой может быть взрыв! В двух шагах от штаба он не остался бы незамеченным. Тут было нечто другое. Головы у статуй, которые в цельном виде претендовали на сходство с египетскими сфинксами, отсутствовали. Казалось, что их откусила какая-то чудовищная пасть. Да и бока у скульптур были истерзаны в клочья.
– Добрались до этих выродков, – злорадно хмыкнул Кукушкин.
– Кто? – спросил журналист.
– Да уж нашелся кто-то. Тебя как зовут-то?
– Джекоб. Можно – Яков.
– Ты вот, Яша, в горы ходил? Знаешь, как там бывает – маленький комочек снега кинешь, а в результате идет такая лавина, что сметает города. Я вот боюсь, лавина-то и пошла. А в нашем городе найдется кому разобраться с этой мерзостью. Эти ублюдки тут чужие. Понимаешь? Их навязал нам скульптор, Шемякин, во время очередного своего приезда из Америки. А они нам нужны?
Помолчав, Кукушкин продолжил:
– Тебя, наверное, интересует, кто я такой, шибко умный для работяги? Я вообще-то Педагогический университет закончил, факультет истории. А там очень неплохо учили, не хуже, чем в Универе. Но учителем работать в России – дело дохлое. Зарплата копеечная, а кушать-то хочется. А тут увидел я объявление: набор на курсы водителей трамвая. Стипендия – в два раза выше учительской зарплаты. Да и зарплату после окончания курсов обещали нормальную, гарантированное трудоустройство и все такое прочее. Как при социализме. Я и пошел. Прикольно вышло, кстати. Когда в парк на работу явился, так думал – увижу суровый рабочий класс. Ага. Там такой пролетариат… Маркс с Энгельсом увидели бы – в обморок бы упали. А Ленин с Троцким вообще бы повесились. Такая солянка! Рокеры, байкеры, панки, хиппи с гитарами, какие-то там буддисты… В общем, было весело, пока весь этот бардак не начался. Да и я втянулся. Работа, конечно, трудная, но мне нравилось. Да и насчет зарплаты не обманули. Нормальная зарплата. И больничные оплачивали. А где еще в России оплачивали больничные?
– А почему ты не уехал, когда тут все полетело к черту? – спросил Джекоб.
– Уехать? А куда? Да и на кой хрен? Это мой город. Мне от него деваться некуда.
Машина, миновав Литейный мост, катила по узкой улице, посередине которой были проложены трамвайные рельсы.
– Видишь эту колею? Я тут знаю каждый метр. Сколько раз по ней на своей колымаге мотался. Вон на том углу я с «мерседесом» поцеловался.
– И что?
– А ничего! Трамвай – он ведь как танк. Одним «мерсом» на белом свете стало меньше. А связываться с нами никто не рисковал. А нас ведь был свой, трамвайный ОМОН. Вот этот, в «мерседесе», неученый был, полез качать права. Ну и что? Подлетели эти орлы, провели воспитательную работу с помощью дубинок и ботинок. Жлоб признал, что был неправ.
Солдаты миротворческого контингента сюда не совались. По сторонам тянулись бетонные заборы, за которыми виднелись заводские здания из красного кирпича. В воздухе чувствовалась не то чтобы опасность, но какое-то странное напряжение. Недобрые были места. Очень недобрые. И Кукушкин подтвердил это ощущение:
