Андрей Чернецов - Конь бледный
Каримов понюхал окровавленные пальцы и брезгливо тряхнул ладонью. Алые брызги полетели в сторону следующей пары, приблизившейся к ристалищу. Одна из капель попала в лицо Чадова, запачкав ему лоб. Журналист утерся, но только размазал кровь в большое пятно.
Так, с темно-красным пятном над переносицей, Степан и вступил в свой второй бой. Странно, однако парень готов был поклясться, что его лоб как будто горел огнем. Этот зуд раздражал, мешал сосредоточиться.
…Струйка вязкой крови, кажущейся в темноте черной…
Ни с того ни с сего заслезились глаза. Словно туда кто насыпал перца.
Парень потер их кулаками и пропустил тяжелейший удар в челюсть. Щелкнул зубами, ощутив, как рот наполняется чем-то солоноватым.
Нужно сосредоточиться. Но головная боль становилась все сильнее, пока не разорвалась внутри черепа световой вспышкой.
Из света вынырнуло большое темное пятно, угрожающе двинулось на молодого человека. Он присел, уходя с линии удара, а потом, выставив перед собой руки с растопыренными веером пальцами, устремился вперед, как утопающий, рвущийся из глубины на поверхность. Пальцы угодили во что-то твердое, преодолели сопротивление и завязли уже в мягком и горячем. Степан сжал кулаки и дернулся назад.
Поскользнулся на ровном месте и чуть не упал. Однако вовремя сгруппировался и всего лишь опустился на колено.
Туман в голове начал рассеиваться. Уже почти полностью оправившись, увидел, как сверху на него рушится соперник. Принял массивное тело на кулаки и с силой отшвырнул от себя. «Шкаф» долетел до веревок-ограничителей и повис на них.
Наконец-то организм Степана вновь обрел равновесие, и журналист сфокусировал взгляд на противнике.
Что это?!
Вся грудная клетка мордоворота была разворочена так, будто ее располосовал своими когтями хищный зверь. Чадову как-то пришлось видеть в Индии человека, разорванного тигром. Картина не из приятных.
Неужели вот это сделал он? Похлеще, чем исход поединка с «Модником».
— Третий круг! — изрек рефери. — И пусть победит достойнейший!
Степан и Мирза медленно двигались и выжидали.
Был бы противником Чадова кто-то другой, этой заминки не было бы, все решилось бы очень быстро. Но против него стоял шиванат. Боец талантливый, сильный, резкий. Неприятель, которого, вне всякого сомнения, стоило опасаться.
Как видно, подобные мысли посещали сейчас и Каримова, потому что он тоже осторожничал.
Бойцы вились на месте неспешно и аккуратно, стараясь не сделать ни одного лишнего движения, глядя друг другу прямо в глаза и пытаясь уловить там мимолетный проблеск неуверенности или замешательства. Проблеск, которого хватит для того, чтобы одной моментальной атакой решить все.
Когда встречаются два сильных бойца, сказал как-то Голдин, то побеждает тот, у кого лучше техника. Когда у обоих техника на одном уровне, то побеждает тот, у кого больше опыта. Когда оба одинаково опытные, то побеждает тот, у кого сильнее дух. «А если и дух у них одинаково сильный?» — спросил тогда Степан наставника. Голдин усмехнулся и ответил: «Тогда победит тот, кому в тот день больше повезет».
Журналист смотрел на Султана и понимал, что это именно тот самый случай. Их техника более-менее равна, опыта у Степана немного больше, но бандит быстрее. Дух? Да и с духом у его противника все в порядке, отметил про себя парень. Оставалось одно — надеяться на удачу. Ну или чуть-чуть ей помочь.
Чадов сделал неловкое движение и чуть подался вперед, как будто споткнулся. Его противник не заставил себя ждать. Как стрела, выпущенная из тугого монгольского лука, он кинулся вперед, далеко выбросив перед собой левую руку. Рука с раскрытыми подобно китайскому вееру пальцами летела прямо в глаза Степана.
Это был первый удар классической «Золотой связки Чертынхана». Связки, от которой нет защиты, если ее не знать.
Давным-давно в свите хана Бабура, того самого основателя династии Великих Моголов, был нукер по имени Чертынхан. И однажды в бою с воинами коварного Шейбани-хана он бросил меч и стал драться голыми руками. Вечером того же дня, когда воины Бабура делили добычу и перевязывали раны, Бабур подошел к своему верному нукеру и сказал: «Знаешь, когда ты бросил меч посреди сражения, я уже было подумал, что ты струсил, и хотел самолично отрубить тебе голову, но ты проявил недюжинную доблесть и дрался голыми руками, как настоящий лев». «Да, о повелитель. Бой был очень жаркий, а я в своих тренировках всегда больше уделял внимания искусству руки, нежели искусству меча. Когда совсем тяжело, руками мне драться сподручнее».
Эта удачная придумка Чертынхана вошла в шиванат лет четыреста тому назад под именем «золотой связки» и с тех пор непременно изучалась всеми поколениями учеников. Степан ее тоже знал, и знал прекрасно, но дело в том, что у каждого бойца шиванат она своя. Первый удар всегда один и тот же, а вот что дальше… Дальше уже можно только гадать, какой сюрприз приготовил тебе твой противник. Если только ты сам не приготовил ему своего собственного, коронного сюрприза.
Журналист точно просчитал этот выпад Султана.
Сделал легкое движение вперед, как будто потерял равновесие, в надежде на то, что опытный боец, заметив оплошку противника, использует ее на все сто. Каримов ее использовал. И Степан этого ждал.
Пулей вылетела рука бандита, но еще быстрее журналист метнулся наискосок влево, хватая своей левой рукой, как тисками, кисть противника у запястья, а правой подбивая того под нос.
Следующее произошло в мгновение ока.
Рывок вперед, запрокидывание головы Султана и подбив пяткой левой ноги под его колено — слились в одно движение. Бандита словно вихрем подхватило. Он беспомощно взбрыкнул ногами и со всего размаху рухнул на землю вниз головой.
По рядам зрителей прошел стон.
Чадов смотрел на лежавшего у его ног соперника, и зверь в груди требовал: «Добей! Добей! Смерть!»
Повинуясь этому приказу, нога парня уже поднялась, чтоб опуститься на беззащитный кадык Султана, но тут сквозь кровавую пелену, застилавшую мозг журналиста, пробился крик батюшки:
— Сгинь! Сгинь, нечистый! Именем Господа велю, убирайся прочь!
Злобный рык был ему ответом.
— Очнись, парень! — воззвал глас, вопиющий в пустыне. — Да воскреснет Бог, и расточатся врази его!
На душе отпустило. Перед глазами возник пылающий взор отца Иоанна. Этот взгляд подействовал на Чадова, как ведро холодной воды. Мысли прояснились.
Уже совсем другим взглядом он посмотрел на вставшего на четвереньки Султана и подал ему руку, чтобы помочь подняться. Бандит не оттолкнул руку помощи.
Встал, отряхнулся, угрюмо зыркнул на священника и журналиста и вдруг заулыбался.
— Ты лючший, — по-дружески беззлобно ткнул бывшего противника в грудь. — Учитель был прав, нах.
И добавил, адресуясь уже к обоим:
— Вы пабедили, значит, свабодны!
И тут Зона вздохнула…
Глава десятая. В вихре иллюзий
Локация неизвестна
Стены узкого тоннеля плавно колыхались. Они были живыми, их мягкое покачивание убаюкивало. По стенам бежали многочисленные мелкие узоры, удивительные письмена на неизвестном нечеловеческом языке. Иногда узоры складывались в сложные абстрактные картины, проекции безумных снов противоестественных потусторонних существ. Здесь не было ни пола, ни потолка — один лишь бесконечный тягучий путь вперед. Невидимая сила влекла все дальше и дальше, унося к неведомой далекой цели. Хотя, возможно, путешественник, безразлично созерцающий тоннель, все это время находился на одном и том же месте, а безумный мир просто двигался вокруг него. Путешественник был стержнем этого таинственного места, единственным четким ориентиром, осью вечно противоборствующих добра и зла, которые не в силах существовать друг без друга…
Неожиданно в тоннеле появился змей. Изумрудное полупрозрачное существо, медленно извивающееся в причудливом завораживающем танце. Змей был проводником, и душа путешественника интуитивно потянулась к нему. Живые стены вокруг заволновались, замысловатые узоры пришли в неистовое движение. Теперь разобрать удивительные картины было невозможно, потому что они слишком быстро сменяли друг друга…
То было эхо ментальной памяти, проекция материнской утробы, воспоминания о том, как лишенный истины комок жизни стремится из темного мрака к свету — прелюдии неминуемой смерти.
Раз родившись, ты обречен на страшный конец, который невозможно отсрочить. И с каждым новым вдохом ты все ближе и ближе к той непостижимой тьме, которая терпеливо ждет за последним порогом, который так просто переступить раньше времени.
Изумрудный змей не обманул, выведя к свету, и путешественник неожиданно осознал, что имеет имя, осознал, что он человек, человек, страстно желающий жить: потерявшийся, обманутый, блудный сын, возвращающийся к жестокому предательскому миру…
