Алексей Гравицкий - В зоне тумана
— Плюнь на нее, старик, — посоветовал Юрка. Мы сидели на лавочке возле института и пили дешевое пиво.
— Не могу. — Я покачал головой. — Люблю ее.
— Ну и дурак. — Юрка приник к бутылке. Кадык заходил туда-сюда, словно именно он принимал живейшее участие в перекачке пива из бутылки в моего приятеля.
— Слушай, может, ты с ней поговоришь? — робко предложил я.
Он посмотрел на меня странно. Потом поговорил и спустя пару дней посоветовал плюнуть и растереть. А еще через неделю я застал их в пустой аудитории. Они целовались, и совсем не по-дружески. Вот тогда меня переклинило.
— Пошла вон, — очень тихо приказал я. Кажется, впервые в жизни Аленка не стала спорить.
Она вышла. Юрка глупо улыбался и лопотал что-то, повторяя через фразу: «Старик, ты пойми, вы ж уже не вместе». Я не помню, как подошел к нему. Меня трясло. Я за одну минуту потерял любовь и дружбу.
— Мы же не поссоримся из-за бабы? — спросил он. Уж не знаю, в каком кино или книжке он подцепил эту фразу, но она оказалась последней.
Я ударил. Он пытался уворачиваться, сопротивляться. Кажется, он не хотел со мной драться. А я в тот момент очень хотел его убить или хоть немного покалечить. Я не видел, что делаю, да и соображал плохо. Перед глазами стояла кровавая пелена.
В себя пришел только тогда, когда в аудитории было уже человек пятнадцать. Четверо держали меня, выкручивая руки за спиной. Двое оттаскивали плюющегося кровью Юрку. Что-то зло говорил декан, яростно размахивая руками. Рядом с ним суетливо переговаривались тетечки из преподавателей. А за плечом декана гневно полыхала глазами Аленка.
Я расслабился, давая понять, что драться больше не полезу. Хватка ослабла, меня отпустили. Декану указали на меня, он начал отчитывать теперь уже персонально. Я не слышал слов. Они потеряли смысл, текли мимо каким-то ничего не значащим гулом.
— Пошли вы все на хер, — выдал я и вышел из аудитории.
Из института меня отчислили. Юрка отделался выговором. По слухам. Ни его, ни Аленку я больше никогда не видел. А потом меня загребли в армию. Не то чтобы я решил геройски погибнуть, чтоб она узнала, кого лишилась. Или чтобы «они все поняли». Вовсе нет. Просто был призыв, а у меня не было справки из института. Да и планов на жизнь не было. Кончились.
Жизнь текла куда-то. Я не сопротивлялся. Делал то, что считал нужным, и плевал на все остальное.
Вот только с той самой драки я не заводил больше друзей и близких отношений с женщинами. Редкими знакомыми вне зависимости от пола больше пользовался, но никогда никого ни о чем не просил. Со временем научился ломать людей и морально, и физически. Научился молчать и разучился улыбаться.
Армия, тюрьма и зона не располагают к улыбкам. А потом кто-то назвал меня Угрюмым. Я не сопротивлялся. Какая разница, как тебя зовут?
— Угрюмый!
Я открыл глаза. Надо мной стоял Мунлайт. Помятый с похмела, но уже при полном параде. Видать, спустился к бармену и устроил небольшой обмен, сдав вчерашний гонорар и заимев новую снарягу и оружие.
Куртка валялась рядом, я был весь мокрый.
— Ты стонал во сне, — поделился Мунлайт и ядовито улыбнулся: — Горячие бабы снились?
— Не твое дело, — пробурчал я.
— Ну и ну тя нах, — фыркнул он. — Собирайтесь, я на улице подожду. Задолбало меня твое гостеприимство.
11
Сборы были недолгими. Я все приготовил заранее, так что Хлюпика расталкивать пришлось дольше, чем собираться. До конца он так и не проснулся, спал на ходу. Интересно, что ночью делал? Или так и лежал в обиженном раздумье?
Рюкзак я ему не доверил. Во-первых, мне совсем не улыбалось в случае чего остаться без припасов и снаряжения. Во-вторых, хватит с него и «Калашникова». Помимо пистолетов и гранат, я прихватил у бармена два АК. Себе и Хлюпику, рассудив, что ему оно тоже не повредит.
Выбор оружия оказался, пожалуй, самым тяжелым. Я буквально разрывался между всевозможными вариантами автоматов, предложенными барыгой-скупщиком. В конечном счете плюнул на терзания и остановился на «калаше». Знакомый с детства автомат Калашникова казался простым, надежным и понятным, как памятник Ленину.
Теперь я глядел, как проснувшийся наконец Хлюпик бодро вышагивает с АК на плече. По моим прикидкам, бодрость эта ненадолго, очень скоро он поймет, что автомат кажется легким только первое время.
Мунлайт ждал снаружи. Между вывеской «Сто рентген» и Ареной, где он вчера выступил чуть ли не звездой сезона. Во рту торчала очередная травинка. Интересно, ему не надоело сено жевать?
Он перехватил мой взгляд и усмехнулся.
— Я раньше курил, — сообщил он, хотя я ничего не спрашивал. — Потом бросил. А привычка что-то во рту мусолить осталась.
— Не боишься? — поинтересовался Хлюпик.
— Чего? — не понял Мун.
— Ну, как, — стушевался тот, — все-таки радиация и все такое.
— Тут везде радиация и все такое, — отмахнулся сталкер. — Или ты за здоровье опасаешься? Тогда я тебе открою страшную тайну: мы все сдохнем.
Мунлайт состоит жуткую рожу и потопал к блокпосту, напевая себе под нос какую-то ерунду, из которой я расслышал только: «Мы живем, чтобы завтра сдохнуть» и многократно повторяющееся «пам-пабам».
С территории «Долга» мы вышли спокойно. Нас узнали, потому пропустили сразу.
— Как жизнь? — поинтересовался вместо приветствия Мунлайт.
— Нормально, — отмахнулся один.
— Зверье достало, — посетовал второй. — Напирает последние дни. Вот собираемся шугануть как следует. Не хотите поучаствовать?
Я решил не вмешиваться. Хлюпик вмешиваться не решился.
— Теперь не раньше, чем вернемся, — покачал головой Мунлайт.
И мы, не прощаясь, прошли мимо. Я шел первым, следом Хлюпик. Мунлайт остался в арьергарде. Только оглянулся пару раз, словно проверяя, не идет ли кто следом. А ведь перестраховка лишней не бывает.
С этой мыслью я повернул в сторону Янтаря. Дорожка там мне знакомая, хоть и опасная. Народу опять же не много шастает. Так что если кто-то решит на хвост сесть, это будет заметно сразу.
Мунлайт косился на меня с подозрением. Я чувствовал, как сверлит меня взглядом, но спросить, в честь чего меня в обход потянуло, не решился. Ну и славно. Объясняться с ним мне не хотелось.
Вокруг с каждым шагом все ощутимее вступала в свои права зона. Как это? Нет, я не рискнул бы объяснять. Слов бы не хватило. Да и нету таких слов, чтобы передать ощущение. Объяснить можно, передать нельзя. Визуально ничего не менялось. Вокруг все те же пасмурные пейзажи. Разве что все меньше и меньше ощущается человеческое присутствие.
Вот оно! Может быть, именно в отсутствие человека обостряются звуки и запахи, которые теряются рядом с себе подобными. Когда рядом люди, пусть даже враждебно настроенные, все просто и понятно. Все легко, потому что знаешь, чего ждать. Когда люди остаются где-то там, далеко, а ты оказываешься один на один с зоной, тогда все меняется. Неуловимо, но меняется.
Вроде все как всегда, но ты начинаешь слышать какие-то звуки, которым нет объяснения, чувствовать какие-то запахи. Тени, на которые не обратил бы внимания, выпячиваются, становятся выпуклыми и загадочными. И ты вглядываешься в них, пытаешься высмотреть что-то. Углядеть угрозу или, наоборот, найти что-то безобидное. А в ответ…
А в ответ — тишина. Жуткая отстраненность. Не безразличие, нет. Ты чувствуешь, что за тобой приглядывают. Ты ощущаешь, как к тебе присматриваются. Ты понимаешь, что тебя впускают, делают частью чего-то большего. Но это большее загадочно и необъяснимо. Оно непредсказуемо, непонятно. Это впустившее тебя, присоединившее тебя пространство будто бы имеет свое сознание. И сознание это недосягаемо.
Ученые могут сколько угодно ковыряться в зоне, пытаться объяснить логически, описать то, что можно пощупать. Их описания и объяснения здесь скудны и наивны, как попытка трехлетнего ребенка объяснить, почему едет автобус. Колеса крутятся, водитель ведет, бензин есть — вот и едет. Если ребенок объясняет это другому ребенку, то он, может быть, и будет выглядеть убедительно. Если ребенок объясняет это инженеру, то выглядеть он будет ребенком, которым и является.
Пытаясь объяснить зону, ученые выглядят такими же детьми. Правда, рассказывают они свои байки «сверстникам», потому что нет в зоне таких «инженеров», знающих все.
Говорят, есть «хозяева зоны». Ходят байки, что есть люди, знающие и понимающие, что произошло. Знающие, как возникла зона. Причастные к ее созданию. Не знаю, верить ли этому сталкерскому фольклору. Наверное, как и любое другое народное творчество, эти легенды имеют под собой фактическую основу. Не знаю. Но даже если и так, то, кажется, в данном случае создание переросло своих создателей.
Может быть, зона и возникла из-за людей, может, даже по воле людей. Но она растет и развивается. Она самостоятельна. И пока ее создатели что-то там себе думают, она живет уже по своим законам. Никому не подчиняясь.
