Олег Верещагин - Там, где мы служили...
— Ник где? — спросил Джек, подбежав, у Кайсы, которая, положив ствол на обрушившуюся стену, выцеливала пулемётчиков.
— Там, — финнка показала чуть в сторону и вперёд. Ник, лёжа за остовом грузовика, поливал огнём храм. Пётр, полулёжа рядом, подавал ленту.
— Ублюдок чёртов, — прохрипел Джек и сплюнул. — Нарывается…
— Никак их не выкуришь, — пожаловалась Елена. — Майкл!
Как раз подползший к углу Майкл положил свою трубу на плечо. Елена, подтянув ремни шлема, предупредила:
— Сразу за выстрелом — бросок вперёд.
Бумп! Из двери храма выплеснулось пламя. Витька увидел быстро удаляющуюся спину Елены и, оттолкнувшись плечом от стены, бросился за ней. Он перескочил через остатки горящей повозки, не останавливаясь, выпустил в клубящийся огонь вперед длинную очередь, споткнулся, ускорил бег. Из огня, стреляя в ответ, выскочили двое, но тут же упали, окутавшись брызгами крови, покатились по ступенькам. Витька подпрыгнул, снова чуть не упал. Джек прыжками поднимался справа, на бегу стреляя из дробовика. Из пролома в стене высунулся ствол винтовки. Витька ударил внутрь прикладом, прыгнул в горящий храм. Попал ногами на что-то живое, оно хрустнуло, дёрнулось, а енеожидано высоченный махди с круглыми глазами замахнулся на Витьку лопатой, но завалился в дрожкую огненную лужу напалма; его застрелил лезущий в то же, что и Витька, окно Дэниэль — лицо у него было остервенелым.
Из глубины храма, от алтаря, из-за рухнувших перекрытий, стреляли махди. Справа в храм через пролома ворвалось 3-е отделение, рассыпалось по сторонам, но один из штурмовиков всё-таки рухнул, прижав руки к животу, попытался встать, выгнулся… Кто-то орал по-русски:
— Всех! Всех нахрен мочи! Мочи всех, ребята!
— Вперёд, разом! — это уже, кажется, был Скобенюк.
На середине храмастолкнулись… Неизвестно, оставался ли ещё Ала Шамзи в своей разорённом, горящем обиталище — но такой жертвой он мог бы быть доволен…
Витка с ходу получил в лоб прикладом и полетел наземь, а навалившийся сверху иштари, от которого ужасающе разило, вцепился мальчишке в горло скрюченными пальцами. Воротник жилета защитил горло, и Витька левой рукой дважды ударил махди в бок ножом, спихнул с себя. Рядом дрались, вырывая друг у друга автомат, Джек и двое мальчишек — заливавшихся соплями и подвывавших от ужаса. Витька, поднявшись на колено, ударил одного из них в пах ножом, тот вскрикнул, зажав рану, упал. Джек выпустил автомат — мелькнул кулак, и капрал тут же подхватил оружие, выпавшее из рук отлетевшего махди. Те из защитников храма, кто ещё оставался в живых, пытались выбраться прочь через развалины, но штурмовики, осатанев от рукопашной, стреляли им в спины, и никому уйти не дали…
— Раненых тащите наружу, — Скобенюк командовал от алтаря. — Начинайте зачистку, пленных сюда, к храму!
Мимо пронесли два трупа в форме Рот. Витька проводил их взглядом, очищая нож от крови. Без удивления увидел того русого паренька из вертолёта — с обалделым видом он стоял у развалин стены, туповато рассматривая свой окровавленный штык.
— Живой? — спросил Витька, подходя. Парнишка посмотрел на него, явно не узнавая, потом кивнул:
— Жи… вой, — он слова проглотил последний слог. — Вот… заколол.
— Кого? — Витька оглянулся.
— Вон… — с явным усилием парнишка указал на уткнувшийся головой в опрокинутую колонну труп. Витька толкнул его ногой, констатировал:
— Готов. Хороший удар… Да не кисни ты так! — и, хлопнув парня по плечу, заторопился — Хелен собирала отделение…
… - Где Ник и Пётр?
Расчёта действительно не было. Все заозирались, а Джек зло процедил:
— Доигрался…
Эрих резко свистнул:
— Ник! — и из-за угла грузовика завопили в ответ:
— Сюда-а!!! Скорей!..
…Ник усадил Петра к облезшему борту машины. Болгарин сидел мертвенно-бледный, но в сознании, губы посинели, глаза запали. Ник стоял коленями в луже крови и накладывал бинт слой за слоем на то, что осталось от ног второго номера расчёта. Белые хрусткие бинты тут же промокали, хотя Ник перетянул ноги Петра тросом.
— Очередью, — бросил Ник, не поворачиваясь, — из крупного калибра…
Застыло всё отделение. Левую ногу Петру оторвало ниже колена на ладонь, правую — в середине голени. Обрубки — с размолотой в кашу розовой костью, в лохмотьях кровавого мяса и ткани — лежали рядом.
На них всё ещё были обуты сапоги.
Именно это заставило Витьку оцепенеть в ледяном ужасе. Мозг отказывался воспринимать эту картину — обутые человеческие ноги отдельно от человека.
— Не повезло, — Пётр облизнул губы. По его белому лицу катились струйки пота, но держался он великолепно. — Это уже не склеишь… — он улыбнулся и, закрыв глаза, начал негромко насвистывать, потом кашлянул и попросил: — Не получается что-то. Елена, спой. Прости, Майкл, но сейчас надо, чтобы спела девушка…
Елена беспомощно огляделась, превратившись из сержанта в на самом деле девчонку — поражённую ужасом и жалостью. Глубоко вздохнула, и её голос, сперва задрожавший, почти сразу окреп, а все постепенно стали поворачиваться к ней, отводя взгляды от Петра, расслабленно лежавшего в луже крови, и сам он с усилием открыл глаза, и ребята из других отделений, вышедшие на крыльцо, застыли…
— …Не ярись ты, враг, и на россов ты не ходи войной.Непокорен росс. Не отдаст тебе он земли родной.Верен меч в руке, и надёжен щит, и стрела остра.Духом крепок росс. И земля к нему, словно мать, добра.Животворны цветы на родном лугу, там, где он родился и рос.И в родном краю, на родной земле вечно жив и бессмертен росс![33]
8
Джек заметил, что с Дэниэлем не всё в порядке, когда они уже довольно давно двигались по улицам. Капрал пригляделся — солдат тщетно пытался справиться с бьющей его дрожью.
— В чём дело? — тихо спросил он, поотстав и поравнявшись с Дэниэлем. Тот поглядел ошалело, буркнул:
— Ничего, всё нормально, — но его сотрясла непроизвольная судорога.
— Колись, — голос Джека был приказным.
— Мне страшно, капрал, — вдруг сказал Дэниэль. Остановился, посмотрел в глаза Джеку, и тот понял, что Дэниэлю в самом деле непереносимо страшно. — Я только сейчас по-по-понял, что со мной может случиться то же, что с Питером. Мне оторвёт ноги, и я буду валяться в луже крови, — Дэниэль ронял слова, как сомнамбула, — а надо мной споют какую-нибудь чушь… Я так не хоче, капрал. Не хочу остаться калекой или умереть, я не хочу… — он затряс головой.
Джек нахмурился. Он желал Дэниэля, но в то же время в нём вспыхнуло опасение — если парень переломится окончательно, то он запросто может подвести в любой момент…
— По-моему, тебе стоит уволиться, — сказал Джек спокойно и тихо. — Ты сможешь пробыть дома ещё полтора года. Придёшь в норму.
— Что? — кажется, в Дэниэле поднялась гордость… и это было плохо, в такой ситуации гордость ведёт к неадекватной самооценке. — Ты хочешь сказать, что я трус?!
— Нет, — Джек положил руку ему на плечо. «Ты просто не годишься для армии вообще,» — хотел сказать он, но сказал: — Ты неплохо сражаешься. Но в таком состоянии можешь погубить себя и нас. Тебе лучше уволиться.
— Значит, я трус?! — заело Дэниэля. — И ты хочешь, чтобы все об этом узнали?!
— Дэн… — Джек улыбнулся и покачал головой. — Я ни слова никому не скажу, но ты подумай.
— Не о чем тут думать! — резко повернувшись, Дэниэль чуть ли не побежал по улице. Джек, глядя ему вслед, вздохнул:
— Хана.
Ему было всё ещё немного жаль Дэниэля. Но сейчас он вспомнил Петра. Ужасно. Вот это в самом деле было ужасно… калека в четырнадцать лет. Что ждёт его? Протезы, которые он станет отстёгивать на ночь. Искусанная подушка. Фантомные боли. Ужас в глазах матери. Девчонка… есть ли она у него? Скорей всего, она не бросит Петра. Но он всю жизнь будет мучиться тем, что он — груз на её плечах… За что? За что всё это?! неужели всё-таки — зря, неужели всё забудется, пройдёт, исчезнет, неужели зря все эти муки, кровь, грязь, нечеловеческое копание в гнилье, потеря кусков самого себя?! Четырнадцатилетние калеки, пятнадцатилетние убийцы, шестнадцатилетние ветераны — кем они будут, вернувшись на улицы своих городов? Какими, какими они будут?! Искалечить можно не только тело…
— Сражаться и умирать, — тихо сказал он. — Пока только сражаться и умирать…
…Витька всё ещё никак не мог отойти от увиденного. Поведение болгарина поразило мальчишку. Такое он раньше видел только в кино. А теперь воочию — что человек с оторванными ногами может улыбаться и просить спеть. Мужество Петра восхищало. Про себя Витька понимал — он бы так не смог…
«А Майкл? — подумал он, перешагивая через глыбу камня. — Майкл — тот смог бы… Его пытали огнём, а он молчал… Мне тоже хочется быть таким — но я…»
