Вячеслав Бакулин - S.W.A.L.K.E.R. Звезды над Зоной (сборник)

– Иванов… – задыхаясь, прохрипел шеф.

– Да, Георгий Сергеевич? – отозвался клерк.

– Ты что тут делаешь? – держась за сердце, спросили его.

– Так, работаю! – широко улыбнулся Женя. – С девяти утра, все по расписанию! Презентация на вашем столе, с цифрами за последний квартал. Думаю, наши скандинавские друзья будут довольны.

– Они не приедут, – закашлялся Георгий Сергеевич, поправляя очки, съехавшие с носа. – Там у них какой-то волк солнце проглотил, а еще здоровенная змеюка из моря вылезла прямо в Стокгольме средь бела дня. Короче, совсем перепились, черти…

– Жаль, презентация вышла отличная… – расстроился Женя.

– Плевать, я тебе премию и так дам за трудовую выслугу, примерную дисциплину и отсутствие опозданий на службу. Целых полторы тысячи рублей, – отмахнулся начальник, пытаясь отойти от кулера. – Странный какой-то привкус у нашей воды… И вообще, все сегодня будто с ума посходили.

– Говорят, конец света наступил, – робко произнес Евгений, боясь показаться дураком. – Я, конечно, это допускаю, ведь мог в праздники и не заметить: понимаете, выпивал лишнего…

– Да я тоже, – покивал Георгий Сергеевич, тяжело обрушившись в свое большое черное кресло. – Но я бы точно заметил, я же все-таки умнее тебя.

– Само собой, – быстро закивал Женя, возвращаясь за свой ноутбук, в котором энергии оставалось всего на четыре часа работы. – Чтобы два умных человека с высшим образованием, и не заметили конец света? Ну уж нет!

А в это время за окнами офиса наступило царство Антихриста, но телевизоры не работали, поэтому Евгений об этом так и не узнал.

Игорь Авильченко, Юлия Зонис

Сыт(н)ый

Если долго смотреть на еду, еда посмотрит на тебя.

1. Гораздо позже и северней

Старик-трактирщик сидел на завалинке, привалившись спиной к нагретой за день глиняной стене. Трактир был выстроен близ развилки у старого каменного моста. Навес у входа, увитый замиренным виноградом, давал приятную тень. Вокруг красноватых кистей винограда, еще полностью не убранных, вились дикие пчелы. Вечерело. Сквозь распахнутую створку ворот в высоком заборе старик наблюдал за небольшим караваном из двух телег, который неторопливо прополз по мосту и свернул на дорогу к трактиру. Торговцев сопровождал всадник на крысухе.

«Хорошо-то как, – вдруг подумалось старику. – Хорошо жить, встречать день за днем, сколько бы там их еще ни осталось».

– Здрав будь, Епифаныч! – Трубный глас подъехавшего всадника вывел пожилого трактирщика из задумчивости. – Угостишь ли товарища старого своим знаменитым первачком?

Подъехавший мужик соскочил с радостно зашипевшего животного, поскреб натертый в дороге зад и шагнул к хозяину.

– А отчего не угостить гостя дорогого, – хитро прищурившись, поднялся с завалинки старик. – Проще пареной репы, кхе-кхе. Вижу, Сафон, хорошо идет торговля? Вон и плащик новый, и душегрейка богатая. Шипострел, гляжу, прикупил. А с тобой там кто? – Трактирщик кивнул в сторону подъехавших телег, запряженных гнедыми лошадками.

– На торговлю не жалуюсь, спасибо. Товар твой раскупают исправно. А со мной сыновья. Решил их к делу пристраивать, пора уж. Мир показать, да и с тобой зазнакомить.

– А и то дело, – старик засунул большие пальцы рук за опояску. – Петро, Егорка!

На крик из корчмы выскочили два паренька.

– Сынки, давайте-ка, помогите гостям с лошадками, а мы пока с Сафоном по чарочке примем.

Трактирщик пропустил гостя вперед, и оба зашли во внутреннюю прохладу.

– Ну что, с тебя история, да чтоб не слыханная мной, – Епифаныч, покряхтев, устроился на скамье близ входа.

Сафон расположился за столом напротив. Как по волшебству, появилась хозяйка, светловолосая женщина в простом домотканом платье. Красивое лицо ее почти не портил небольшой шрам на щеке. Споро расставив на столе закуску из соленых огурцов, репы, квашеной капусты, помидоров и зелени, а также глиняный кувшин с двумя оловянными чарками, неторопливо удалилась.

– Ну, будем здравы!

Чокнулись, захрустели разносолами.

– Эх, забористый!

– Давай уж, не томи, рассказывай, – старик внимательно посмотрел на гостя.

Привычный ритуал встречи до сих пор не приелся ни одному из них. Гость огладил густую бородищу, откашлялся и начал:

– Ездил я тут по торговым делам в соседнее селение к мужичку одному, за картошкой. Митрофан Сергеевич, мож, слыхал?

Старик потер лоб:

– Это не тот, которого народ Картофлянычем кличет? Все с картошкой возится, говорит, что лучше ее природа не придумала…

– Да, тот самый, – кивнул Сафон. – Так вот, приезжаю, а его нет дома. Да и дом весь такой покосившийся, в копоти. Я к людям, где, мол, и что? А мне говорят: «Мол, так и так, улетел». У меня глаза на лоб: «На чем? У него же Жар-птицы отродясь не водилось!» «Какая птица, – говорят мне. – Он себе корабль вырастил из картошки». Бают, целый год растил, а потом улетел. На Марс или Луну, а может, куда еще. Так вот – он с тех пор еще не возвернулся. Небось местечко себе получше нашел. Все о принцессах, помнится, мечтал. Может, и нашел тех принцесс – кто ж знает…

– Ой знатно люди брешут, а ты и разносишь по весям.

Выпили и по второй.

– Я так смекаю, все было проще пареной репы, – крякнул Епифаныч и отер губы рукавом. – Слыхал я об этом Картофляныче, мир его праху. Полагаю, что решил он самогон гнать из картошки, да разве, мечтая о прынцессах, что-нибудь стоящее сделать можно? Вот задумался, не то да не туда сыпанул, порядок заведенный нарушил – тут его аппаратик-то и рванул. Да хорошо, говорят. Видели, мол, в ночи аж огненный шар над его домом поднялся. Все село набежало, избу затушили кое-как. Так что до прынцесс только зад его, небось, и долетел. А на что прынцессам его зад – поди угадай.

Разлили и по третьей. Вернувшаяся хозяйка водрузила перед гостем дымящееся блюдо с тушеной репой да жареную утку-гадюшку. Некоторое время купец с аппетитом жевал, а трактирщик, знай, подливал в чарки свою знаменитую продукцию.

Скрипнула дверь, и вошли сыновья Сафона.

– Знакомьтесь, этот, что постарше, – отец указал на неулыбчивого, схожего с ним детину, – Иван, а тот, что помладше… – Вперед выступил светловолосый и голубоглазый. – Василь.

Оба степенно кивнули хозяину и, покосившись на висевший в красном углу трактира Крестос, сели рядом с отцом. Засуетилась хозяйка, поднося горшки с кашей из репы, хлеб, молоко крис-козы, пасущейся на заднем дворе.

– Вот младшенький мой все хотел историй твоих, Епифаныч, послушать. Особенно про Дубы Лукоморные и прочие страсти лесные. Охоч он что-то до такого стал. А я, – Сафон поднялся, – пока схожу, посмотрю, как там лошадки да крысуха.

Дожевывая кусок утки, купец вышел.

– Дубы Лукоморные, говоришь, кхе-кхе. Эт проще пареной репы, – старик пододвинул блюдо с зеленью и захрустел луковицей. – Хотя лично не видел. И век бы их не видать…

2. Гораздо раньше и южней

…Картофляники готовила Федоту мать. Не какие-нибудь плоские, унылые, серые, как картон, егерские драники, а именно картофляники – ароматные, кругленькие, как котлетки, поджаристые, с яйцом и с сыром. Стоя на кухне и повязавшись цветастым передником, мать терла на мелкой терке картофель и сыр, выдавливала в смесь пару долек чеснока, добавляла муку, яйцо и соль с перцем. Потом скатывала аккуратные шарики, смазывала маслом свой любимый железный противень, укладывала на него получившиеся котлетки ровными рядами и – в печку на полчаса. По дому скоро распространялся сытный запах жареной картошки и расплавленного сыра. Маленький Федотка, даром что на улице рубился с друзьями в «Витязей и Горынычей», тут же бросал игру и прибегал на кухню, шумно топоча ногами по истершимся половицам. Ему не терпелось открыть дверцу печи и проверить – как оно там? Скоро ли? Мать несильно шлепала баловника по ладошке – обожжется, не приведи Крестос. И вот еще минута, еще, еще… Федотка от нетерпения приплясывал на месте. Живот подводило, во рту скапливалась слюна. Мать тем временем жарила на сковороде золотистые кольца лука, а другой рукой (и как у нее получалось?) смешивала дольки замиренных помидоров со сметаной для салата.

И, наконец, – вот оно! Большое блюдо с синей каемочкой, самое Федоткино любимое, нагруженное румяными картофляниками, посыпанными сверху жареным лучком. Какая у них была хрустящая корочка! Как приятно было переваливать их – сколько угодно, ешь от пуза – в тарелку с салатом! От помидорного сока со сметаной картофляники чуть подмокали, но все равно – до чего же здорово было нанизывать их на вилку и, дуя, обжигаясь, отправлять прямо в рот! А мама улыбается, ерошит светлые Федотовы волосы, и улыбка у нее такая радостная, родная, своя…

…Улыбка их старшого, который упорно требовал, чтобы его величали «егермейстером», была щербатой, желтозубой и мерзкой, как заворот кишок.