Эдгар Берроуз - Великий воин
Глава XXXI. Конец приключения
Я открыл глаза. Рас Тавас склонился надо мною. Возле меня лежало тело хормада Тор-дур-бара. Слезы застилали мне глаза, слезы облегчения, счастья, слезы радости. Никогда еще не испытывал я такого счастья. И это было счастье не от того, что я вернулся в свое тело, а от того, что теперь я могу упасть к ногам Джанай.
— Вставай, сын мой, — сказал Рас Тавас. — Мы здесь довольно долго. Масса уже заполняет коридоры. Нужно торопиться, чтобы она не отрезала нам выход.
— Хорошо, — сказал я. — Давай возвращаться.
Я сошел со стола и встал на ноги. Чувствовал я себя несколько скованным. Рас Тавас заметил это.
— Ничего. Это пройдет, — он улыбнулся. — Ты слишком долго пролежал мертвым. Я некоторое время смотрел на неподвижное тело Тор-дур-бара.
— Оно хорошо послужило тебе, — сказал Рас Тавас.
— Да, — признал я. — Но лучшую награду, которую я могу предложить ему, это вечное забвение. Мы оставим его здесь, навсегда погребенным в подвале под зданием, где зародилась его жизнь. Я оставлю его здесь, Рас Тавас, без всяких сожалений.
— Но он же обладал огромной силой и был прекрасным воином, — заметил Великий Мыслитель.
— Полагаю, что смогу обойтись своими силами.
— Бог мой! — воскликнул Рас Тавас. — Ты, воин, и меняешь огромную силу и несравненное искусство фехтования на красивое лицо.
Я видел, что он смеется надо мною, но пусть надо мною смеется хоть весь мир. Главное, что я получил назад свое тело.
Мы поспешили назад через туннель, и когда вышли на волю, воины все еще отбивались факелами от наседающей массы. Четыре раза производилась смена воинов с тех пор, как мы спустились с «Рузаара». Мы прибыли сюда рано утром, а сейчас солнце уже готовилось скрыться за горизонтом. Но мне показалось, что я высадился с «Рузаара» мгновение назад.
Мы поднялись на борт корабля, где нас встретили сердечные поздравления.
Джон Картер положил мне руку на плечо.
— Я так бы не заботился о судьбе собственного сына, как беспокоился о твоей судьбе.
Это было все, что он сказан, но для меня это значило больше, чем самая пространная речь. Он заметил, что я ищу глазами кого-то, и улыбка промелькнула на его лице.
— Где она? — спросил я.
— Она не могла выдержать ожидания и пошла в свою каюту, чтобы лечь. Иди и скажи ей сам.
— Спасибо, мой принц, — и через мгновение я уже стучался в каюту Джанай.
— Кто там?
— Вор Дай, — ответил я и, не дожидаясь приглашения, вошел к ней.
Она встала и пошла навстречу мне. Глаза ее были широко раскрыты. В них светился вопрос.
— Это действительно ты? — спросила она наконец.
— Я, — и пошел к ней. Я хотел обнять ее и сказать, как люблю ее, но она, казалось, хотела узнать еще что-то и жестом остановила меня.
— Подожди, — сказала она. — Ты же знаешь, что я совсем мало знакома с Вор Даем.
Я не подумал об этом, но это была правда. Она знала Тор-дур-бара гораздо лучше.
— Ответь мне на один вопрос.
— Какой?
— Как умер Тиата-ов?
Странный вопрос. Какое отношение он имеет к Джанай или ко мне?
— Он погиб в коридоре, который ведет к камере 3-17. Его убил один из хормадов, когда мы убегали из здания лаборатории.
Белые зубы ее обнажились в улыбке.
— А теперь, что ты хотел мне сказать?
— Я хотел сказать, что очень люблю тебя. И спросить, есть ли у меня надежда на ответную любовь?
— Я едва знаю Вор Дая, — снова повторила она. — Тор-дур-бар научил меня любить. Но я теперь знаю, что мои предположения подтвердились. И я принимаю жертву, которую ты готов принести ради меня.
Она подошла, положила руки на мои плечи, и впервые в жизни я почувствовал губы женщины, которую любил, на своих губах.
Десять дней великий флот крейсировал над Морбусом, сбрасывая бомбы на город, на остров, чтобы остановить продвижение массы, грозящей поглотить мир. Джон Картер не желал улетать, пока не станет ясно, что угроза миновала окончательно. Наконец, корабли повернули к Гелиуму По пути мы сделали единственную остановку, чтобы высадить Ган Хада в Туноле.
Когда большие башни Двойного Города показались на горизонте, Джанай и я стояли на палубе.
— Скажи мне, — спросил я, — почему ты спросила, как погиб Тиата-ов? Ты же сама прекрасно знала.
— Глупыш! — рассмеялась она. — Тор-дур-бар, Тун Ган и я были единственными, кто остались живы в том бою и вернулись с флотом в Морбус. И из этих троих ты мог видеть только Тор-дур-бара до того, как встретился со мною. И раз ты ответил мне верно, значит, мозг Тор-дур-бара пересажен в твой череп. Это все, что я хотела узнать. Ведь я знаю, какой благородный человек был Тор-дур-бар, и мне все равно, чей мозг в твоей голове, Вор Дай. Если ты не хочешь говорить, я никогда сама не спрошу. Но я подозревала, что в голове Тор-дур-бара был твой мозг. Это было сделано для того, чтобы легче защитить меня от посягательств Эймада.
— Да, это был мой мозг.
— Был, — рассмеялась она. — Теперь он мой.
Конец девятой книги
Лана из Гатола
Часть первая
Давно умерший
1
Трудно сказать, почему иногда у людей возникает острое желание побыть одному. Я люблю общество. Я люблю быть с семьей, с друзьями, со своими солдатами — и, возможно, потому, что я так люблю общество, временами мне просто необходимо одиночество. В такие времена я могу спокойно обдумать дела государственной важности. Я — человек и в своей жизни делаю много ошибок. Оставшись один, я могу разобраться в них и решить, как избавиться от их последствий.
Когда я ощущал непреодолимую тягу к одиночеству, я брал одноместный флайер и улетал в долины давно высохшего моря или в другие необитаемые места умирающей планеты. Там я действительно был в одиночестве. На Марсе много таких мест, где не ступала нога человека или о которых знают только зеленые гиганты — кочевники окраинных пустынь.
Иногда я целые недели проводил там в одиночестве.
Я побывал и в Затерянном Море Корус, и в Золотой Долине, и в обледенелом Окаре… И все же многие районы Барсума я не посещал, хотя это и не удивительно: поверхность Марса на восемь миллионов квадратных миль больше поверхности Земли, На Барсуме нет больших водоемов. Самый большой океан Барсума находится под землей. Я думаю, вы согласитесь, что шестьдесят пять миллионов квадратных миль — достаточно большая территория, чтобы исследовать ее досконально.
В тот раз, о котором я собираюсь рассказать вам, я полетел на северо-запад от Гелиума, расположенного в восьмидесяти градусах от экватора. Экватор я пересек в точке на тысячу шестьсот миль восточнее Экзума, барсумского Гринвича. К северу и западу от него простирались совершенно неисследованные области, и там я надеялся найти абсолютное одиночество.
Я установил компас по направлению к Хорцу, большому опустевшему городу древней барсумской цивилизации, и полетел со скоростью семьдесят пять миль в час на высоте от 500 до 1000 футов. На северо-западе от Торскаса я заметил зеленых людей и был вынужден подняться гораздо выше, поскольку они обстреляли мой флайер. На выстрелы я не отвечал, так как стычка не входила в мои планы. Затем я пролетел над плодородными землями, орошаемыми каналами, которые наполнялись драгоценной влагой при ежегодном таянии полярных льдов. После этого передо мной снова открылась пустыня, где я не видел никаких признаков жизни: она простиралась на пять тысяч миль между Гелиумом и Хорцем.
Меня всегда охватывала печаль, когда я смотрел вниз, на этот умирающий мир. Там, внизу, когда-то перекатывались волны могучего океана, плавали огромные, гордые корабли — военные, торговые… Тогда молодой и воинственный Марс населяли десятки богатых и могущественных наций… Теперь же здесь простиралась дикая пустыня, погруженная в тоскливое молчание. И это молчание лишь изредка нарушалось радостным воплем убийцы и пронзительным вскриком его жертвы.
Ночами я спал, не забыв убедиться в правильности курса и скорректировав высоту полета до тысячи футов — не над уровнем моря, а над землей, где пролетал мой флайер. Таким образом я обезопасил себя от столкновения с высокими горными хребтами.
На третий день полета я заметил вдали башни древнего Хорца. Древнейшая часть города была расположена на обширном плато. Более новая, но тоже насчитывавшая множество тысячелетий, террасами спускалась к морю, как бы пытаясь догнать его…
Море, на берегах которого возвышался прекрасный город, постепенно пересыхало. Самые последние постройки древней умирающей расы теперь уже разрушились, но старые, обветшалые башни по-прежнему горделиво высились на плато. Они хранили величие исчезнувшей расы белокожих светловолосых людей.
