Олег Бондарев - Кремль 2222. Тушино
«В принципе, неплохо. По крайней мере, не должно оторваться при малейшем дуновении ветерка!»
Скатившись вниз, нейромант болезненно скривился: приземление отдалось болью в обеих ногах, явно отвыкших от таких нагрузок. Впрочем, никто и не обещал, что будет легко.
«По сути, то, что я до сих пор хожу – уже само по себе чудо, – подумал Громобой, дожидаясь, пока стальной ящер снова поднимется с земли. – Пуля вполне могла угодить мне в позвоночник, и тогда Дети Механизмов прибили бы меня прежде, чем я натравил бы на них Щелкуна – просто для того, чтоб мой дух нашел для себя более подходящий сосуд».
«Рекс» выпрямился, и нейромант, убрав микросварку обратно в грузовой отсек, велел «питомцу» закрыть дверцу.
– Что ж, в путь, старина? – уперев руки в бока и посмотрев на стального ящера снизу вверх, спросил Громобой.
Щелкун, естественно, никак не отреагировал на эти слова «хозяина», хотя, если б нейромант захотел, он бы мог сплясать ему чечетку.
«Но кому нужно это позерство?» – хмыкнул Громобой про себя и первым устремился вперед.
Их путешествие продолжалось.
* * *
– Стой, хомо, – прорычал Гуррб Игорю в спину.
Дружинник замер, как был, с приподнятой над асфальтом ногой. Потом медленно опустил ее на твердую почву и оглянулся на провожатого. Смотрел с вопросом – чего, мол, стоять, Кремль уже вон он, рукой подать.
Судя по взгляду Третьяка, он тоже не понимал, что вызвало недовольный рык дикаря.
Игнорируя взор Игоря, Гуррб повернулся к опальному наемнику и сказал:
– Мы дальше не пойдем.
– Чего это вдруг? – хмыкнул Третьяк. – Еще километра два можно протянуть, засядем прямо у площади…
– Мы дальше не пойдем, – качая головой, повторил Гуррб. – Там стрелы, может, огнестрелы. Со стены хомо стрелять будут. Заметят – хана нам.
– А если его. – Третьяк мотнул головой в сторону Игоря. – За эти два километра сожрут? Что ты тогда кио скажешь?
– А меня прихлопнут? Или братьев? Хомо больше, хомо меньше… Не пойдем. Сам, хочешь, иди.
Третьяк скрипнул зубами. После того, как умер товарищ Федор, ему заметно не хватало поддержки. Порой он даже с надеждой поглядывал на Игоря – как вот сейчас, – но дружинник не собирался вступаться за человека, едва не сломавшего ему нос и уже дважды предавшего Кремль. В итоге Третьяку пришлось выбирать – либо остаться с нео, подальше от крепостных стен, но, по крайней мере, не в гордом одиночестве, либо довести пленного дружинника до самой площади да там и засесть, рискуя, однако, привлечь внимание дежурящих на стенах стрельцов.
– Черт с вами, – после нескольких секунд раздумий проворчал опальный наемник.
Затем он повернулся к Игорю и хмуро сказал:
– Дальше идешь сам. Ждем тебя до рассвета, если не выйдешь, отправляемся назад без тебя. Дружкам твоим тогда, сам понимаешь, хана.
Проклятая фантазия тут же услужливо подбросила ужасающие картины, на которых шайка зловредных кио хладнокровно убивает безоружных и связанных дружинников. Игорю потребовалось все имеющееся самообладание, чтобы не вздрогнуть и не сморщиться от таких ужасных мыслей.
– Все ясно? – уточнил Третьяк, снова привлекая внимание разведчика.
Игорь прочистил горло и хрипло сказал:
– Мне нужно оружие.
– Что тебе нужно? – Наемник оглянулся на сопровождающих нео, потом неуверенно фыркнул. – Оружие? И с чего бы нам тебе его давать?
– А с чего бы и не дать? – невозмутимо пожал плечами дружинник. – Сами говорите, что до Кремля еще надо дойти. Два километра топать, не меньше. А меня, безоружного, даже одинокая крысособака загрызет.
– Ну уж не привирай‑то! – поморщившись, отмахнулся Третьяк. – Крысособака его загрызет, одинокая…
Он уставился себе под ноги, шумно вздохнул.
– Но прав ты, зараза… Прав. Опасно безоружного пускать, еще подохнешь…
Поколебавшись еще несколько мгновений, наемник приподнял кольчугу, вытащил из‑за пояса пистоль и протянул его разведчику.
– Держи.
– Сдурел, хомо? – возмущенно вскричал Гуррб, вытаращив глаза на спутника. – Оружие врагу давать?
– Ты сам предложил тут остаться, – огрызнулся Третьяк, недобро посмотрев в сторону дикаря. – А он правильно говорит: идти с голыми руками два километра по Зоне – чересчур опасно.
– Все равно, – покачал головой предводитель нео. – Дадим ему меч или дубину. Огнестрел не жалко?
Третьяк, кажется, на миг замешкался, обдумывая предложение Гуррба, однако Игорь поспешно вставил:
– Что толку от пистоля, если мои друзья у вас? Даже если я вас бы одолел, как бы вызволял их из плена? Мне в любом случае придется вам эту штуковину принести, хочу я этого, или нет.
– Вот, правильно он говорит, – с некоторым облегчением произнес Третьяк. – Его друзья у нас, чего ему трепыхаться?
– Поступай, как хочешь, хомо, – горестно вздохнув, произнес вожак нео. – Я сказал, что думаю.
– Если б ты еще умел думать… – проворчал Третьяк, вкладывая пистолет в протянутую руку дружинника.
Металл успел согреться в ладони наемника, а потому не обжег холодом. Пальцы Игоря охотно сжали черную рукоять. Он покосился в сторону Гуррба – тот хмуро взирал на Третьяка. Судя по всему, хоть тот и говорил тихо, нео хорошо расслышал его последнюю фразу.
«Хоть бы они поубивали тут друг друга, что ли, – с надеждой подумал Игорь, глядя то на дикаря, то на опального наемника. – Вышел – а тут пять трупов…»
Правда, еще надо было умудриться выйти. Встретят‑то его радостно – насколько это вообще возможно, учитывая, что из всего отряда вернется он один. Будут, конечно же, расспрашивать, что со спутниками приключилось, придется долго рассказывать правду… а потом уже врать, да так мастерски, чтоб никто не почувствовал за его словами лжи. Но что еще хуже – затем он вынужден будет воровать у своих. И вот если его застукают за кражей, пиши пропало…
– Шагай давай! – прикрикнул на него Третьяк. – И помни: времени у тебя – до утра. Потом – все.
– Да понял я, понял, – буркнул дружинник и, развернувшись, побрел прочь.
Взгляды проклятых нео жгли ему спину, но он не обращал на них внимания. Все его мысли были заняты грядущей «операцией». Сказать по правде, Игорь не знал, как лучше поступить. Он мог лишь предполагать, что соврать будет проще, чем выложить все без утайки, ведь князь с воеводой явно не захотят идти на поводу у киборгов. Отдать сволочам желаемое и, поджав хвост, вернуться в крепость? Не наш метод! Отправить три десятка бойцов, чтоб покарали обнаглевших кио и примкнувших к ним нео – вот так должен поступать Кремль! Но, во‑первых, речь шла о далеком Тушино, куда большим отрядом идти сложней, чем маленьким. А во‑вторых, никто не мог дать гарантии, что в случае атаки на логово кио пленники останутся в живых. Да, безусловно, Кремлю по силам справиться с группировкой Реста, но что мешает негодяям во время штурма убить дружинников, находящихся внутри? И тогда вся операция потеряет смысл. Вот почему Игорь не хотел откровенничать с воеводой, вот почему собирался следовать указаниям кио – не потому, что был предателем, а потому, что не желал ненужных смертей. Не для того ведь он выручал Захара меньше месяца назад, чтоб тот бесславно погиб в чертогах у киборгов?
Наверное, именно из‑за этого маниакального стремления всех спасти Игорь теперь и оказался в этой странной роли то ли героя, то ли злодея. Красть у своих для чужих, чтобы своих же от этих чужих уберечь… Пожалуй, даже отец Филарет в этой ситуации крепко задумался бы в попытке найти верное решение… и не факт, что обязательно нашел бы его.
Из ближайшего здания послышался шорох, и дружинник резко остановился, рефлекторно направив пистолет на дверной проем. Только секунду спустя его осенило, что неизвестная зараза вполне могла выпорхнуть наружу и из окна, но дергаться понапрасну Игорь уже не стал. Напротив, застыл, будто натянутая тетива, готовый реагировать на малейший шумок…
Вот из здания медленно высунулся черный нос. Нос подрожал маленько, потом замер ненадолго. Игорь все это время терпеливо ждал. Наконец обладатель носа решился. Пара мгновений – и из‑за угла показалась грязная морда потрепанной крысособаки. Игорь вскинул было пистолет, чтоб пристрелить пса, но, помедлив, опустил оружие: тварь смотрела не зло, а испуганно, даже, отчасти, виновато, как будто извиняясь, что вообще осмелилась показаться разведчику на глаза. Дружинник закусил губу, не зная, что делать. Пристрелить столь трогательную тварь не поднималась рука. Но как же с ней поступить? Бросить так, пройти мимо, позволив ей любоваться на его удаляющуюся спину? А не кинется ли она вдогонку? Жалобные взгляды – это, конечно, хорошо, но против естества не попрешь. Да и голод, как говорится, не тетка…
«Но она одна. Она потасканная, облезлая… и, кажется, может умереть от старости раньше, чем от голода».
