Андрей Жиров - Отступление
Георгий лишь горько ухмыльнулся пришедшему сравнению. Вот и весь боевой генерал! На миг прикрыв лицо ладонью, с усилием помассировав глаза, Геверциони решительно отпрянул от кресла, распрямился. Затем совершенно спокойно шагнул к аварийному люку. По дороге закрыв перегородку к кабине. Такая внезапная перемена в поведении не могла не взволновать Раевского - особенно страшил взгляд генерал, холодный и пронзительный, нарочно направленный куда-то в сторону. Да ещё и предусмотрительно закрытая по пути перегородка! И, как оказалось, - не зря...
Остановившись в полушаге, Геверциони внезапно гаркнул:
- Встать, солдат! Смирно!!
Ошалело хлопая глазами, сбитый с толку громовым криком, Раевский чисто автоматически исполнил команду. Отчаянно вытянувшись в струнку.
- Вы здесь совсем, я погляжу, распоясались?!! Молча-ать! - не отрывая пристального взгляда от лица пилота, Георгий все более распалялся. - Все только из под палки умеете! Ну я вам покажу! Лейтенант Раевский!
- Я! - по-прежнему обескураженный, бодро ответил пилот.
- Не слышу радости, боец! - Геверциони подобно грозовой туче навис над лейтенантом.
- Я!! - отчаянно выкрикнул Раевский вновь, лихорадочно соображая, когда он успел наступить Геверциони на мозоль. И самое главное - что теперь будет.
- Значит так... - резко ломая характер диалога, Георгий продолжил ужо совершенно спокойно. - Сейчас я в этой флотской заводи тихой начну организовывать боеспособное войсковое соединение. А что главное в таком славном войсковом объединении?
- Руководство? - с робкой надеждой уточнил Вадим. Маневр, впрочем, не удался.
- Дисциплина, - наставительно подняв палец, пристыдил Геверциони. - А потому из тебя, боец, самого инициативного и, по видимому, очень умного, я сейчас буду делать образцового солдата. Во-первых, запереть лю-юк... К-куда?!!
Раевский от избытка чувств переволновался и бездумно бросился исполнять приказ. Окрик генерала, чудом не перешедший в ультразвук, отрезвил. Застыв как забетонированный, лейтенант вжал голову в плечи, боясь обернуться.
- Это хорошо, что ты осознал, - одобрил Геверциони, - только поздно... Да, поздно. Три наряда. Что надо ответить?
- Есть три наряда... - Раевский чуть ожил и даже нашел в себе силы повернуться.
- Хвалю, гвардеец! Во-вторых, из несгораемого сейфа вытащил комплект карты, пакеты с директивами, шифрами и кодами. В-третьих - все быстро сюда принес. Кругом! Вы-ыполнять!!
Сорвавшись с места, Раевский клял себя последними словами - надо же было так по глупому забыть про универсальный комплект[26] листов карт на все случаи жизни. По-хорошему, он сам должен был сразу после посадки подготовить для командира всю документацию. Если бы тот не решил сделать всё собственноручно. А так как Геверциони при всем желании не догадывался где на борту сейф... Стоп!
Вадим остановился на пол пути, будто ноги внезапно примерзли к полу.
- Т-товарищ генерал...
- Вот ведь!... - от обилия эмоций, Геверциони без замах пнул ближайшую перегородку. Да так зло, что та глухо и жалобно задрожала в ответ. Даже ничего объяснять не потребовалось - генерал по одному выражению прокачал ситуацию. Георгий - профессионал. Потому несмотря на дурацкий, хотя и довольно забавный спектакль, не возлагал на молодого лейтенанта особых надежд. Но все-таки маленький шанс был...
Увы, Раевский как человек на 'Неподдающемся' случайный, кода не знает. Что в принципе логично - такую информацию положено знать не каждому офицеру. А значит остается ждать Ильина. Либо будить Соболевскую. Пришествие Кузнецова, безусловно, было бы эпически неповторимым апофеозом, венцом счастливой концовки, но это уж совсем мечты...
Прикинув, что в такой снежной кутерьме, да еще и в надвигающихся сумерках полковника ждать можно чуть менее чем очень долго, Геверциони решился на святотатство.
- Ладно, Вадим, дуй сюда... - обреченно махнув рукой на разбитые надежды, Георгий поманил Раевского.
Когда тот не без опаски подошел, на всякий случай замерев на расстоянии уставных трех шагов и вытянувшись смирно, генерал лишь раздраженно дернул щекой.
- В общем так... - растягивая слова, Геверциони стал прохаживаться по узкому проходу, подолгу замирая на поворотах. Попутно заметив, что менторская вальяжность, похоже, входит в дурную привычку. Пока что Георгий еще и сам не определился, что 'так...' В очередной раз прокачивал сложившуюся обстановку, так и эдак выворачивая факты, рассматривая их под различными углами, прикидывая вероятности. Но самое главное - уже сейчас разрабатывая тактику и стратегию. Да уж... Тактика и стратегия... Геверциони мысленно рассмеялся пафосу собственной мысли: тут бы с насущными проблемами хоть как-то разобраться, разгрести - ан туда же, в вожди потянуло генерала.
Геверциони даже в малой степени нельзя назвать ни завзятым карьеристом, ни ограниченным служакой, ни у ж тем более честолюбивым, заносчивым 'Бонапартом' - в рамках уставов и кастовых отношений ему всегда тесно, а интриги и амбиции - смешны. Так же Георгий никогда не стремился к власти: управлять, приказывать, подчинять -чуждо да и неинтересно. Единственное, что он на самом деле любит - распутывать хитросплетенные клубки задач, решать внезапно возникающие проблемы. Даже самые дурацкие и невероятные. Особенно их.
Возможно, устроится где-нибудь в тихой гавани гражданской профессии было не худшим выбором - так, наверное, и случилось бы, не возникни в юности на горизонте таинственная кантора с несмываемым ореолом мастерской заплечных дел. Прикинув открывающиеся перспективы, Геверциони много лет назад раз и навсегда решил, каким путем идти. И больше никогда не возвращался к этой проблеме. Не имел такой дурацкой привычки. Именно система дала ему возможность в полной мере раскрыться, реализовать титаническую работоспособность, неординарность мышления, твердую волю. Но система была тем, с чем невозможно спорить и что почти невозможно сломать. Лишь иногда - обойти. Это долгое время было еще одной маленькой радостью. Возможность в рамках правил сделать по-своему, вывернуть наизнанку общепринятое и посадить в лужу тех, кому давно стоило там оказаться. Так Геверциони и жил. Конечно, были и войсковые операции, и полевой опыт - но лишь крохотная часть целого.
Никогда и никому, возможно - даже себе, Георгий не признавал страха - встать на острие. Оказаться однажды в ответе за жизни многих, когда за хитроумными задачами и стратегическими маневрами в полный рост люди - из плоти и крови, со своими страхами и мечтами, чувствами, семьями, надеждой и верой. В такие минуты Геверциони лишь сильнее сжимал зубы, кляня слабость. Но вместе с тем трезво понимал главное: разницу между аналитиком и полевым командиром.
Георгий никогда не принимал участия в планировании войсковых операций. Справедливости ради - и не должен был. Ну а сила побеждать в 'штабных играх на картах' лишь простое следствие. Если для окружающих жажда победы истолковывалась как талант, желание выслужиться или просто тонкое издевательство над противником - что вполне соответствует духу Геверциони, то сам генерал причину осознал давно: обучится тому, чего боишься или не любишь. Чтобы в случае нужды не клясть себя за малодушие.
Но даже в оперативных штабных играх Георгий не мог абстрагироваться от навязчивых мыслей. Каждый шаг в сознании неудержимо горела мысль: 'Красные или синие фигурки - не пешки'. Для Геверциони за ними всегда представлялись живые люди. К которым нельзя применять правила шахматного боя, нельзя жертвовать, разменивать - будто между прочим. Победа не любой ценой - такова единственная приемлемая стратегия. Потому как уж очень многие руководствовались правилом прямо противоположным. И очень наглядно видны результаты деятельности наиболее передовых представителей подобной 'философии'. Так что каждому своё, а для себя Георгий сформулировал главную цель: сохранить как можно больше, спасти, защитить.
Над этой как будто постыдной слабостью не раз потешались претерпевшие, вымещая накопленную желчь. Говорили, что он не настоящий - игрушечный офицер. На что Георгий лишь согласно, обескураживающее кивал, посмеиваясь над собственной 'темностью' и 'дремучестью'. И, не проявляя и тени озабоченности, уверенно выигрывал. Чаще всего. А затем, оставляя обескураженных насмешников переживать очередной провал, удалялся обратно - в логово - к привычным интригам и головоломкам.
Самое смешное, что Геверциони искренне соглашался с насмешниками. И всегда, все время страшила его возможность однажды оказаться без права выбора. Самый холодящий душу кошмар - поднять упавшие знамя, потому что нельзя уже будет по-иному. Потому, что просто больше ничьи руки не будут на то способны. Поднять - и повести людей вперед. А это значило бы, что, будучи не на своем месте, он непременно - неизбежно - допустит множество ошибок, которые не сделал бы профессионал. И на его совести, на его неумении окажутся сгоревшие, растерзанные войной человеческие жизни. Вина, за которую не кто-то другой, а он сам не найдет оправдания.
