Юрий Волгин - Хирург. Бегун. Беглец
Густав сильно, до рези в глазах, зажмурился, и в абсолютной тьме запрыгали белые точки. Он попытался вспомнить какой-нибудь не слишком важный момент из своего детства, но не получилось. В памяти всплывали только важные, знаковые моменты, забыть которые было вообще никак нельзя.
Тогда он попробовал пролистать время своей юности по отдельным годам. Но, к удивлению, так ничего и не вспомнил.
«Не может быть!» — подумал странник.
Но все обстояло именно так. Любой год, какой бы он ни брал, будь то шесть лет или одиннадцать, не вызывал никаких чувств и образов. Память прожитых лет превратилась в смазанную ленту одинаковых слайдов. Вот они едут, вот заезжают в город, вот выезжают, вот едят, вот спят, вот ищут пропитание, одежду и воду.
Но чем отличался один год от другого, Густав не помнил.
Он провел языком по внутренней стороне нижней губы, ощутив припухлость давнишнего шрама.
«Где я его получил? Когда? Когда бежал, споткнулся и упал? А было ли это вообще? Сколько лет мне тогда стукнуло? С матерью или уже без нее? С отцом или в одиночестве? Я не помню, не помню!»
Странник вскочил, накинул на плечи одеяло и принялся мерить комнату шагами. Прожив около четверти века, он помнил о себе столько же, сколько помнит о себе какая-нибудь плесень или мох. Он абсолютно точно мог бы расписать свою жизнь за прошедшие года три, максимум четыре, но то, что случилось до этого, скрывал плотный густой туман. И туман этот невозможно было рассеять, странник не знал, чем вызвать воспоминания.
— Что, если ничего вообще не было? Что, если меня не было? — потрясенно прошептал он и вскрикнул, потому что, сам того не замечая, рванул волосы там, где находился шрам.
Брезгливо поморщившись, Густав сел и глубоко вдохнул.
— Так, — сказал он себе, — давай размышлять логически.
Его отражение в зеркале ответило:
— Давай.
Странник закрыл ладонями лицо и с минуту молчал, сосредоточенно роясь внутри себя.
— В принципе все не так уж и плохо. Я кое-что помню. Некоторые моменты. Но сколько их? — спросил он у своего отражения. — Можно посчитать на пальцах.
Он раздвинул пальцы и посмотрел через них.
— Да, по пальцам, только ведь между ними пустота. Я помню хлебные крошки, но не знаю, как выглядит весь хлеб. Что со мной происходит? Амнезия? Передатчик? Легион?..
Густав отнял руки и раздраженно сплюнул собственный волос, прилипший к губам.
«Возможно, — подумал он, — что я просто устал. Мне надо хорошенько выспаться, утром на свежую голову я все спокойно вспомню».
— Что же ты хочешь вспомнить? — спросило отражение, и в его глазах отчетливо виделся страх. Ужас кролика, встретившего удава, о котором до этого лишь слышал всякие байки от своих собратьев. Встретившего удава в первый и последний раз в жизни.
«Надо просто вспомнить хоть что-то».
— И что это изменит? Даже если ты что-то вспомнишь, допустим, этого не вернуть, не переделать, не поменять. — Отражение было неумолимо.
«Но в том-то и дело! — Густав отвернулся от зеркала. — Мне не нужно что-то менять, меня элементарно интересует сам факт того, что со мной было, потому что это часть моего „я“. Это часть меня. И я ее потерял. Ведь забытье — почти как смерть, которой ты не заметил».
— А если бы ты и вправду не заметил? Подумай, что бы переменилось тогда? — Отражение умело говорить даже в те моменты, когда Густав его не видел. Это было удобно, но и нервировало. Странник уже жалел, что вызвал его, потому что звучало оно убедительно и казалось совершенно правым.
«Ничего бы не переменилось, я бы просто продолжал жить».
— Ну, это как правила языка — если часть предложения можно опустить, то к черту эту часть предложения!
«Нет такого правила».
— А ты представь, что есть.
Густав сорвал одеяло с плеч и швырнул его в зеркало. Одеяло повисло, зацепившись за угол, закрыв отражение, но голос остался. Внутренний голос, Густав это ясно понимал, зная своего извечного собеседника так же хорошо, как и корабль.
— Ты зациклен, странник! Живи проще! — глухо крикнуло отражение.
«Я не могу проще!»
— К черту «не могу»! Просто вспомни что-нибудь хорошее, вспомни: когда ты нарушал собственные правила, разве это не было прекрасно, разве ты не чувствовал себя счастливым?
«Я не могу ничего вспомнить, неужели тебе не ясно?»
— Чушь! Меня-то ты помнишь, такое не забывается. И это тоже часть ребуса, потому что твой мозг, странник, работает как следует. К чему удерживать в себе то, чего давно нет? Если это и было тобой, твоей жизнью, то это была скучная жизнь, ненужная. Вспомни, как ты помогал незнакомым людям. Или когда сказал Еве, что любишь ее. Помнишь? Это ведь прямое нарушение твоих правил!
В одеяло на зеркале с внутренней стороны ударил бесплотный кулак, всколыхнув его, и костяшки проступили под белой тканью, тут же исчезнув.
«Это вышло случайно, — подумал Густав. — Я помню случайности. Я никому не помогаю, никого не люблю, я уже сто раз пожалел, что это было со мной».
— Упертый ты мудак.
Одеяло неожиданно соскользнуло с зеркала. Густав подошел и поднял его, снова накинув на себя. Посмотрел на отражение — оно молчало, так же, как и он, глядя серыми глазами в его серые глаза.
«Спрятался?»
— Спрятался?
Все, сеанс окончен, можете сдавать 3D-очки. Умное отражение исчезло, его место заняла тупая копия, способная лишь повторять движения странника. А это означало, что диалог пришел к логическому завершению, доводы исчерпаны, остались лишь оскорбления и ругань. Уж он-то знал!
Странник накрылся одеялом с головой, как монах, и подошел к окну. Пальцы на ногах замерзли, и он по-детски поджал их. Из окна были видны его заснеженный корабль, чернильные очертания домов, искрящийся фейерверк мелкого снега, который ветер сдувал откуда-то и легкими вихрями проносил мимо.
Густав протяжно зевнул.
По белому снегу пробежало какое-то мелкое темное животное, возможно кошка. Потом еще четыре, сплоченной цепочкой. Они обогнули корабль, оставляя следы, и исчезли в подвале дома напротив.
Все-таки кто-то в этом городе жил, не боясь магистрали. Густаву приятно было это осознавать, потому что, каким бы он ни был одиночкой, факт того, что ты находишься в действительном мертвом, абсолютно пустынном городе, его не воодушевлял. Опустошенная планета на самом деле опустела, сильно, местами выскобленная до кости, но жизнь в малых количествах теплилась практически всюду. На оси же аорт ее фактически не осталось.
И как Ира еще не сошла с ума? За хирурга странник не беспокоился — у него есть любимая работа. А вот у жены, что было у нее? «Козотрепка», стрекоча винтами, уносилась прочь на долгие часы, и Ира оставалась в одиночестве на многие километры вокруг. Дикие кошки — отличная компания, если хочешь свихнуться в сжатые сроки.
Странник еще раз зевнул и направился к кровати. В этот момент дверь комнаты распахнулась, и в нее ворвалась та, о которой он размышлял еще секунду назад.
— Он умирает! — Ира смотрела на пустую кровать.
Он не мог разглядеть ее лица, так как свет падал из коридора, но по голосу явно чувствовалось, что девушка не в себе.
— Кто умирает? — щурясь, спросил странник. — Мы же похоронили его, тебе кошмар приснился, Ир?
Девушка медленно повернула голову к страннику.
— Кир умирает, — сказала она. — С ним что-то страшное.
— Твою мать, — выпалил Густав и уронил одеяло.
Он остался в одних трусах, но Ира не обратила на это внимания. Пока он в спешке натягивал на себя одежду, она стояла в дверях, отколупывая краску с металла. Когда Густав собрался, на двери уже красовалось пятно.
— Где он? — спросил странник, выбегая в коридор.
— У себя, наверху. Я уснула, а когда проснулась, его рядом не было. Поднялась, а там…
Ира спешила за Густавом, который, естественно, бежал быстрее. Бежал, как только мог, оставляя позади многочисленные ступени, пролеты, ступени, пролеты, и вот она — приоткрытая дверь мастерской.
Он ворвался туда, тут же вспыхнули автоматические лампы освещения, и первым, что увидел Густав, был хирург, лежащий возле диванчика. Хирург был бледен как полотно, и под его головой растекалась малоприятная лужа рвоты.
Странник проверил пульс — он бился слабо, еле прощупывался.
— Принеси воды, — приказал он Ире. — Холодной. И быстрее.
Она убежала, а он поднял Кира, прислонил его к дивану и приоткрыл ему рот. Оттуда вылилось еще немного желтой жидкости вперемешку со слюной. Язык вроде бы находился на месте, удушение хирургу не грозило.
Странник встал, оглядываясь в поисках какой-нибудь подушки, которую можно было бы подложить под шею хирурга, как тот вдруг икнул и открыл глаза, осмысленно смотря на Густава.
— Привет, — сказал он. — Выпить хочешь?
