Дмитрий Бондарь - Здесь птицы не поют (СИ)
Он еще что‑то говорил, а Рогозин не слышал, полностью сосредоточившись на своих собственных переживаниях, на чувствах, постепенно возвращавшихся, на чистоте лесного воздуха, ворвавшегося в легкие. Но не успел он сделать и десятка полных вдохов — выдохов, как какая‑то необъяснимая сила заставила его подскочить и наброситься на черное тело обращенного. Он пинал неподвижную тушу монстра ногами, молотил кулаками, под руку попалась какая‑то полусырая жлыга и Рогозин сломал ее о тело мертвеца. Затем оглянулся, отыскивая взглядом откатившуюся голову, и нашел ее за деревом — по иссиня — черному следу, оставленному жидкостью, что вылилась из обрубка шеи. Схватив мертвечину за остатки волос, он подбросил голову вверх и точным ударом ноги — как заправский футболист — отправил ее кувыркаться куда‑то в кусты. Боль от этого действия отрезвила его и заставила остановиться.
Рогозин, наконец, полностью пришел в себя, сказал, тяжело дыша и ощупывая ноющую ногу:
— Я обделался, как младенец.
— Нет, нет, — ответил Юрик и тоненько засмеялся. — Ты не обделался. Только обоссался. Я бы на твоем месте весь на дерьмо изошелся…
— А ты ведь знал, скотина, что это за тварь! Поэтому и подставил меня?
— Нет, Витька. Откуда мне про нее знать? Сказки старые слышал. Но они и близко не похожи на… вот на это, — якут пнул дохлое тело монстра в бок.
— В следующий раз ты будешь приманкой.
— Нет, — сказал Юрик. — Не — е-ет, нет… Я не смогу! Я видел все, я не смогу!
— Долго‑то так почему? Кажется, он весь день меня убивал.
— Я только с пятого раза ему башку отрубить смог, — пустился в объяснения Юрик. — Первый раз ударил — клинок завяз, я тянуть стал, а он меня лягнул. Больно, сука! Зато клинок вырвать удалось. Отлетел я вон туда, вскакиваю и к вам, а у него на шее уже даже рубца нет! Ну я, паря, еще раз — хрясь! — промазал, едва тебя не зацепил, потом еще раз, еще! Только с пятого удалось чисто срубить. Намахался так, будто сто верст в лодке против течения прошел. Устал. И кровь из пальца пошла. Смотреть надо.
Рогозину почему‑то вспомнился Гюго с его живописными рассказами о трудностях отделения головы от тела даже для профессионального палача. Виктор устало почесал свою шею, непроизвольно вздрогнул.
— Я тебе это запомню, дружище, — мрачно пообещал он приятелю.
— Запомни паря, навсегда запомни, — легко согласился якут. — Я тебе сам при случае напоминать буду.
— Задницу помыть нужно. Смердю как бомжара какой‑то.
— До реки дойдем, там вода всю грязь смоет, — пообещал Юрик. — Недалеко уже здесь. Мне тоже нужно руку перевязать.
Пошли так же, как прежде — крадучись, вздрагивая нервно при каждом шорохе, при малейшем порыве ветра.
Кое‑как добрались до реки, нашли у берега место, укрытое с трех сторон от чужих взглядов, и Рогозин полез в воду — как был: в одежде и обуви. На этом настоял Юрик. Он сказал, что камни и скалы нагрелись достаточно, чтобы очень быстро высушить одежду прямо на Викторе, а если вдруг появятся абаасы, то лучше убегать от них в тайгу в одежде, а не нагишом.
Вода была даже на вид холодная.
Рогозин крепко сжал челюсти и опустил левую ногу в тихую заводь. И сразу посинели губы.
— Черт, — прошипел Виктор, — как же они эту реку переплывали, а? У меня мошонка уже где‑то возле горла застряла.
— Испугаешься, еще и не в такую реку полезешь, — усмехнулся якут. — Вспомни, как мы сами недавно по воде шли целый час. Холодно тебе тогда было?
Рогозин опустил в воду вторую ногу. И сразу отцепился от камня, сполз вниз и замер, стоя по пояс в воде. Глаза его стали круглыми. Постоял так несколько секунд, привыкая к ощущениям. Но привыкнуть к такому было почему‑то в этот раз невозможно — то ли адреналин кончился, то ли вода и в самом деле стала куда холоднее позавчерашней.
— Нет — тт, т — т-тогда не х — х-холодно б — ббыло, — простучал Рогозин зубами. — М — м-может, т — т-теперь ледник какой раст — т-таял?
— Возможно, — Юрик озирался вокруг, ни на чем надолго не фиксируя взгляд. — Ты, Витька, давай‑ка побыстрее купайся, а то мало ли… И сохнуть тебе еще.
— На х — х-ходу вы — вы — высохну. С — с-сколько до — до лагеря?
— Километра три — четыре по берегу. Не успеешь. Мы сильно к северу взяли, чтоб не наткнуться на…
Чего опасался Юрик, Рогозин знал не понаслышке, поэтому дослушивать не стал, а набрав в легкие воздуха, присел, рассчитывая пробыть под водой с полминуты. Выдержал секунд десять, вскочил и, едва ли не в едином прыжке залетел на теплый камень, лег на живот и прижался щекой к согретому солнцем шершавому боку валуна.
— Т — т-т — т-вою м — м-мать! — прошептал Рогозин. — К‑как же вы з — з-здесь живете?!
— Умеем, паря, — отозвался Юрик. — Раньше говорили, что якут нарты без колдовства не запрягает. Чтобы не замерзнуть, чтобы не заболеть, чтобы не потеряться, чтобы не увидеть злых духов — от всего наговоры были.
— А теперь? — Рогозина отпустила трясучка, одежда была еще мокрой, но по телу уже бежали волны тепла.
Легкий ветерок уносил ощущение принизывающего холода.
— А теперь есть радиостанции, ТЭЦ, автомобили, вертолеты, пуховики, — рассуждал Юрик. — Колдовство большинству людей больше не нужно. Мало знающих шаманов осталось. А великих — вообще нет. Нет, есть один, но он не из моего народа.
— Савельев?
— Да, паря. Это — великий шаман. Если сумел так все устроить, что…
— Юр, давай сожрем что‑нибудь, а? — перебил его Виктор.
— Давай, — согласился компаньон. — Пора уже, далеко ушли, много сделали.
Ножом он пополам разрубил высокую банку, сунул в руки Рогозину одну из половин, а сам принялся вычерпывать содержимое второй.
— Послушай, Юрик, — вдруг вспомнил о несказанном Рогозин, — почему из всех, кто был в пещере, ты выбрал именно меня? Взял бы Семена — он человек умелый, опытный, возможно, он был бы полезнее? Почему ты выбрал меня?
Юрик посмотрел вдаль, воткнул нож в тушеное мясо, отправил кусочек в рот и ответил:
— Ты, Витька, единственный, о ком я точно знаю, что в него не вселился абаас. Я был с тобою все это время, видел, что ты делаешь и только тебе могу доверить свою спину — каким бы нелепым придурком ты ни был. А остальные… я не знаю, паря, — люди ли они до сих пор?
И, считая, видимо, тему исчерпанной, Юрик невозмутимо продолжил поглощать волокна мяса, тщательно пережевывая каждое.
— А может быть, это инопланетяне? Ну там, в нашем старом лагере? Геша в этом уверен, — выгребая пальцем из банки кусочки мяса, спросил Виктор.
— Что делать инопланетянам в такой глуши? Им в большие города нужно. В Якутск или там в Москву. Там власть, там люди — с ними разговаривать надо. А здесь?
— Базу можно устроить на первое время. Осмотреться, попривыкнуть.
— Не, ерунда это, — ничего не объясняя, Юрик замолчал.
— Да я тоже думаю, что никакие это не инопланетяне. Не стали бы инопланетяне первых попавшихся в монстров обращать. Или стали бы?
— Откуда мне знать‑то, Витька? Я ведь не инопланетянин. Абаасы это. Даже не сомневайся. А Геша — дурак, ничего не знает. Только языком молоть умеет. Идти дальше, однако, нужно. Ты как? Идти готов?
Рогозин прислушался к себе, но ничего особенного не обнаружил — ничто не болело, не ныло и не было никаких предчувствий.
— Вроде готов…
В реку полетела чисто вылизанная половина банки, и сразу Юрик поднялся на ноги.
Рогозин смотрел на него и почему‑то думал, что за последние дни этот двужильный якут сильно изменился. Раньше он выглядел обычным горожанином — слегка потрепанным жизнью, немножко образованным, чуточку суеверным, но ничем из толпы, кроме раскосых глаз и тонких усиков, не выделявшийся. Теперь же перед ним стоял и зорко вглядывался в противоположный берег настоящий следопыт. Изменилось все: пластика движений, речь — из нее словно выдавили все «городские» слова, изменились повадки. Если раньше для Юрика мифы его родины были возможностью подшутить над приятелями — инородцами, то теперь он, кажется, свято уверовал в истинность каждого слова во всех древних сказках. Он и сам стал таким, каким должен был быть герой любой из них: хитрый, смелый, предусмотрительный и храбрый до безумия. Нормальному человеку ведь не придет в голову воевать с неизвестным? А Юрик, кажется, этой возможностью с некоторых пор прямо таки упивался.
— Веди меня, мой Вергилий, — Рогозин тоже встал и сразу под налетевшим ветром почувствовал жуткий холод от все еще мокрой одежды. — Какой из кругов ада мы осмотрим в этот раз?
— Первый, паря. Только лишь первый, — Юрик подмигнул правым глазом.
В этот раз маршрут потребовал определенной проворности: они двинулись вдоль речного берега, представлявшего собой нагромождение скал, камней, валунов и остатков полусгнивших бревен. Часто приходилось прыгать, карабкаться, подтягиваться и тянуть товарища — сил требовалось расходовать много, и уже через час Рогозин почувствовал, что высох полностью.
