Сергей Извольский - Гиены в средней полосе

- А выпить нет ниче?

Выпить нашлось. Леха, правда, сначала переглянулся с доктором, и только лишь после того, как тот кивнул, достал початую бутылку водки. Разлил в уже изрядно попользованные пластиковые стаканчики, и мы выпили в тишине, не чокаясь. Доктор кстати тоже выпил. Не совсем потерянный человек, мелькнула мысль. В моем стаканчике плавали черные крошки, то ли пепел, то ли еще что, но внимания я обращать не стал. Закусывать было нечем, запил чаем. Переждал резкий кисловатый привкус во рту, убедился, что обратно не проситься, и только после этого прилег. Хорошо-то как, мало того что чаем согрелся, так еще и от выпитой водки тепло внутри растекается.

Леха, прихватив с собой дробовик, пошел сопровождать доктора в другой вагон, проведать раненых, как я понял из их реплик. Стало тихо, лишь потрескивал огонь в печке. Хотя стоило подумать о том, что тихо вокруг, сразу услышал и храп за стенкой, и поскрипывание вагона. На улице поднялся ветер, и начал подвывать в щелях, пока негромко. Сон как назло уже не шел. Дрему согнал, теперь не заснуть, все же весь день в отключке валялся, а выпитая водка наоборот взбодрила. Привыкшее к комфорту тело реагировало на все неровности металлического пола, наброшенных тряпок было явно мало. А года три назад и никаких тряпок вместо матраса не надо было, мог с удовольствием на голом полу спать. Поворочался с кряхтеньем, нечаянно разок сильно толкнув Костика, но тот просыпаться даже и не думал. Повернувшись в очередной раз, я наконец улегся поудобнее набок, вытянув руки. Если так заснуть, то пару часов как минимум можно проспать, пока ничего не отлежишь. И тут, довольно вздохнув, вдруг вспомнил про Аню. Попытался мысли эти отогнать, не получилось. Собрался с духом, проанализировав все свои чувства и переживания за сегодняшний день. Получалось, что смерть Олега тронула меня как никогда раньше, а про Аню я даже и забыл. А самые сильные эмоции я испытывал оттого, что необходимо было на людях хоть как-то показывать горечь утраты, хотя горечи то никакой и не было. Аню было просто жалко, отстраненно жалко, ну не повезло девчонке. Мне стало стыдно за свою душевную черствость, а когда я понял, что все мои душевные терзания вызваны жалостью к себе, в связи с необходимость переживать и кого-то жалеть, от стыда захотелось под землю провалиться. Я закусил губу и чуть не взвыл. Блин, куча трупов, а мне насрать. Только себя жалею.

Вдалеке раздался громкий звук выстрела, и мы с Саней встрепенулись. Несколько секунд мы просто смотрели друг на друга. Так дуплетом громыхнуло еще раз. Приподнялся заспанный Егор, и проснулся один из спутников доктора, мужик лет так около тридцати - тридцати пяти, с обильным вкраплением седины в темных волосах.

- Что случилось? - это он к Сане обратился, который уже суетился у рюкзаков.

- Да Леха стрелял вроде, они с Доком раненых пошли проведать, - уже договаривая, он вытащил из рюкзака длинный чехол и извлек из него двуствольное ружье, с вертикальным расположением стволов. Алекс, пойдешь со мной? Посветишь если что? - посмотрел он на меня, отвлекшись от патронташа, который достал из того же чехла.

Я кивнул, и в который раз за сегодня пытаясь унять нервную дрожь, пошел к окну, разбирать выход. Догнавший меня Саня сунул мне в руки длинный, сантиметров сорок, тяжелый фонарь, такой и как дубину можно пользовать, мелькнула мысль.

- Только кричите если что, - напутствовал нас Егор. Темноволосый друг доктора собрался с нами.

- Не включай фонарь пока, - буркнул мне Толстый.

Снег падал все так же обильно, на нос снежинки просто огромные приземлялись. На полпути встретили Дока с Лехой, перепугав друг друга. Оказывается, у вынесенных из вагонов трупов суетилась стая то ли волков, то ли собак бродячих, уточнять они не стали. Леха завалил нескольких, остальные скрылись. Кричать не решились, и лишь предупредив народ в вагоне аккуратней ходить до ветру, скорей двинулись к нам успокоить, прекрасно понимая, что и мы выстрелы слышали. Постояли, посовещались, стоя на уже припорошенных снегом путях. Совещались все больше Леха и Саня, который по итогу голосования направился в тот вагон караулить, забирая с собой ружье. Николай, спутник доктора, чье имя я узнал в ходе обсуждения, добровольно принудительно пошел с ним. Ну а больше и некому, у меня там друган обиженный должен козни строить, у Егора подруга вроде как у нас спит. Буржуйка оказывается Лехина, так что ему просто полагается у нее греться. Костик остается, но он контуженный.

Вернувшись из этого ночного забега в ширину, я устроился на то место, где до этого лежал Николай. Между делом хотел одеяло дернуть, под которым валялся в отключке, но доктор его уже приспособил тем двум мужикам, которые тоже в отрубе были. Может и не в отрубе, просто спали крепко. Ну и ладно. В рюкзаке моем еще и спальник имеется, и пена, очень бы хотелось все это достать, но будить всех ради того чтоб себе приятно сделать, у меня не получится. Но на удивление удобно устроился, что разные измышления меня догнать не успели, заснул сладко, и с удовольствием. В сон как провалился.

А выбирался с трудом. Находясь в полудреме, проснувшись от холода, лежал, подтянув колени чуть не к подбородку, стараясь не выпустить крохи тепла. Спиной чувствовал, что кто-то лежит рядом, и старался прижаться, греет как-никак. Так и валялся, наверное, минут двадцать. До того времени, когда мучения от холода и стонущих отлежанных мышц не стали невыносимыми, и после я кое-как поднялся. Ненавижу такие пробуждения. Ложишься спать усталый и вымотанный, надеясь на то, что сон усталость снимет, а просыпаешься в еще худшем состоянии. Непривычное тело от такого сна устает, как от погрузки вагонов. Лечится это просто - временем. Через недельку в экстремальных условиях, привыкаешь, и начинаешь наслаждаться сном в любом месте и в любое время. И, самое главное, начинаешь отдыхать. Даже когда в КАМАЗе по пересеченке едешь на пассажирском сиденье. Проверил на себе. Но вот незадача, отвыкаешь от этого быстро, и сейчас знание того, что еще пару ночей в таком режиме, и я буду с утра как огурчик себя чувствовать, меня совсем не утешало.

Окинул взглядом наше бомжевище, на месте только Костик и Егор с подругами. Вот ведь, и по барабану же им. Хотя и к буржуйке ближе. Кстати о буржуйке, интересно горячая ли, подумал я и потянулся к ней, и сразу же с шипением отдернул руку. Буржуйка была чуть ли не раскалена. Вот дятел, все лезу не подумав, еще порезы не зажили, теперь обжегся, дуя на подушечки пальцев, обругал я себя.

Постанывая от боли, пока никто не слышит, вылез на улицу и сразу же зажмурился. Вокруг было белым бело, ветви деревьев клонились к земле под грузом налипшего снега. И тишина все та же вдали звенит. А рядом звенело на холоде лезвие топора, которым Леха рубил дрова у приличных размеров костра. Я постоял минутку, привыкая к ослепляющей белизне, потом пошел к костру. Там суетился молодой парень, снимая кастрюлю с кипятком. Когда я подошел, он с ней уже умчался в вагон.