Этот длинный, длинный день - Юрий Витальевич Яньшин
— А если повысить интенсивность излучения нейтронов не на 2–3 %, а скажем, на порядок? К каким последствиям это может привести? — раздался следующий голос.
— Послушайте, как вас там?! — воскликнул, уже начиная опять злиться на всё и вся академик. — Я — ученый, в конце концов, а не убийца! Я всю жизнь посвятил ядерным разработкам, в целях обеспечения обороны Отчизны и даже создавая ядерные боеприпасы, не представлял себе, даже в кошмарном сне, сферу их применения. Ядерное оружие пока должно быть, но оно никогда не должно использоваться. Заявленной мощности с порогом в 4–5 % вполне достаточно для обеспечения надежной обороны и нераспространению ядерных военных технологий.
— И все-таки, — не унимался чин в штатском, но с явно военной выправкой.
— Вам же уже было сказано, что мощности его пучка, в теории, хватит чтобы испепелить в мгновенье ока любой объект во Вселенной, сопоставимый по массе с Землей — чуть не прошипел тому в ухо Боголюбов, видя, как опять наливается кровью лицо Вострецова.
— В теории говорите? А на практике? — не унимался тот.
— На практике пока этим еще никто не занимался, — признался бесхитростный Боголюбов. И заметив, как при этом загорелись адским пламенем зрачки собеседника, прикусил язык, с горечью сознавая, что невольно сболтнул лишнее.
Неизвестно чем бы это все закончилось, не прозвучи пронзительного уханья сирены, призывающего всех участников испытания занять положенные им места…
II
Все тут же бросились по своим местам. Не желая мешать экспериментаторам, Митрич встал и потихоньку ковыляя, покинул помещение. Был, конечно, соблазн остаться на командном пункте и посмотреть на ход испытаний, так сказать, «изнутри», но по своему многолетнему опыту он знал, что ничего интересного там не произойдет. Будут транслироваться команды, уточняться малопонятные параметры, но успех или провал испытаний воочию все равно не увидеть. Выйдя из бункера на поверхность, он хотел взобраться на пригорок, откуда было бы хорошо видно, как из-под земли из раскрывшегося зева шахты на поверхность, тихо гудя сервоприводами, появится рабочее тело ускорителя. Он уже неоднократно наблюдал это зрелище, и оно каждый раз повергало его в состояние необъяснимого трепета. Погруженный в свои мысли он прошел, машинально козыряя на приветствия мимо группки младших офицеров, прибывших вместе с большими чинами из Москвы и пялившихся в окуляры биноклей в надежде разглядеть что-нибудь интересное. Краем глаза он углядел в толпе «туристов» старшего лейтенанта Шептицкого из группы дозиметристов, за какую-то провинность сосланного сюда своим батюшкой-генералом — влиятельной шишкой из Министерства обороны, или же с целью просто скрыть на время своего отпрыска от преследований за совершенные им очередные «художества». Полковник не любил этого столичного павлина и за его барские замашки, и за его откровенное бездельничанье и пренебрежение своими обязанностями. Однако же вслух не выражал своего к нему негативного отношения, так как тот напрямую ему не подчинялся, а портить хорошие отношения с ВРХБЗ,[103] из-за такой мелюзги, не считал для себя необходимым, прекрасно осознавая, что и у своих коллег, честно служащих Родине, тот порядком уже застрял в печенках со своим столичным выпендрежем. Комендант уже начал удаляться от этой кучки одетых с иголочки в полярную униформу нового образца, как услышал за спиной не то зов, не то окрик:
— Эй, Митрич!
Полковник живо обернулся на выкрик. Отделившись от группы воркующей молодежи, к нему развалистой походкой шел Шептицкий. Подойдя к нему почти вплотную, тот, нарочито громким голосом, чтобы его могли слышать приезжие гости развязно поинтересовался:
— Митрич, — еще раз повторил он, — почему я вас вижу выходящим из командного пункта, ведь это не ваше дело?! Ваше дело — охрана внешнего периметра объекта, — наставительным голосом заявил старлей, а затем, принюхавшись, скривил физиономию и продолжил в еще более оскорбительном тоне. — Да вы, как я вижу, уже пьяны с утра пораньше! Или это еще со вчерашнего вечера не выветрилось?!
Комендант покосился на замершую в ожидании дальнейших событий кучку офицеров. Было ясно, что весь этот спектакль разыгрывался исключительно для них. То ли строптивому генеральскому чаду надоело здесь прозябать, и он захотел вернуться домой, то ли просто хотел показать, что плевал он с третьей полки на субординацию и Устав воинской службы. От всех этих мыслей, стайкой пронесшихся в мозгу старика, ему стало так муторно и нестерпимо обидно. Обидно за увечье, за старость и бесцельно растраченные годы, за несостоявшуюся карьеру и развал, когда-то горячо любимой страны, которой он гордился и служил всю жизнь. Волна яростного безрассудства накатила на него, затопив сознание, и он потерял над собой контроль. Впоследствии он с большим трудом смог восстановить в памяти ход дальнейших событий. Несмотря на уже более чем солидный возраст и отсутствие одной из конечностей, полковник, тем не менее, обладал высоким ростом, широкими плечами и громадными ручищами, оканчивающимися ковшеобразными мозолистыми ладонями. Будь он здесь один — послал бы он этого сопляка в пеший эротический поход и вся недолга, но невдалеке стояли, такие же, как этот напыщенный недоросль, и уже начинали посмеиваться в их сторону. Такого неприкрытого хамства прощать было никак нельзя. Ему не составило большого труда сгрести в охапку, верещащего, подобно зайцу, попавшему в силки, щуплого лейтенантика и притянув его за грудки к себе поближе, дыша стойким перегаром прямо в лицо, яростно прорычать:
— Для кого-то, я может быть и Митрич! Но только не для тебя хлыщ прыщавый! Для тебя я — господин полковник Михаил Дмитриевич Виттельсбах! Фон Виттельсбах, — четко выговаривая каждый слог своей непривычной в этих местах фамилии, повторил он. — Его светлость князь Лёвенштейн, прямой потомок королей Дании, Испании, Греции, Болгарии, Баварии, императоров Германии и Священной Римской империи. Я, как и мои предки, вот уже тысячу не выпускаем меч из рук, дабы такие гниды, как ты, не поганили белый свет своим присутствием. Ты меня понял, холоп?!
— Я! Вы! Как вы смеете?! Вы не имеете права! Я буду жаловаться! — кричал тот, нелепо размахивая руками и пытаясь вырваться из стального захвата рук могучего старца.
— Ага! Значит, не понял?! Ну да ладно. Мы об этикетах-шметикетах, отродясь, не слыхивали, а потому поступим по-нашему, по-простому, — и с этими словами, полковник, не снимая меховых
