Павел Данилов - Меценаты зла
Поэт сел рядом и начал потягивать глинтвейн. После каждого глоточка он в умилении, словно кот лакавший сметану, прищуривал глаза.
Громов насыщался неторопливо. Икра лопалась под крепкими зубами, промасленные кусочки курятины и грибов таяли на языке. От горячего гранатового глинтвейна согревающая волна прокатилась по пищеводу, ухнула в желудок и там застыла, словно теплый шар.
– Спасибо большое, – повторил Кирилл, когда от позднего завтрака не осталось и крошки.
– Еда – материя, но без нее наш дух слабеет и перестает стремиться к высокому, – доставая из широкого кармана куртки-пиджака тетрадь и ручку, проговорил Поэт. – Я бы не стал есть ни икру, ни птицу, как неугодную Богу пищу, но синтезатор все сравнял. Даже самая вкусная еда стала пустой и бездушной, радуя только язык и чрево.
Кирилл с сомнением посмотрел на проповедующего Ивана. Жульен и икра очень уютно устроились внутри, радуя звездолетчика полностью.
– Каждому веку – свои особенности, – попытался он закрыть тему мудрой, но ничего незначащей фразой.
Кирилл перебрался с кресла на лавку и лег, глядя в неярко светящийся потолок. Матовое свечение и свежий запах растений успокаивали, напоминая реабилитационный санаторий для космонавтов. Громов побывал в нем дважды, и более скучных дней в его жизни не встречалось.
Иван шуршал перьевой ручкой, Кирилл дремал. Будь он стариком, возможно, и порадовался такой жизни. Без забот и хлопот. Еда, бассейн, медицинский центр, природа какая-никакая…
Громов резко встал. До старика ему было еще лет сто, не меньше. А до того времени прогресс может шагнуть еще дальше.
– Куда? – не отрывая взгляда от бумаги, поинтересовался Поэт.
– В тренажерку.
– Я тоже иногда туда хожу. Ночью.
– Ночью спать надо.
– Здесь это неважно, – грустно улыбнулся Поэт. – Иногда мне кажется, что если я увижу солнце, то умру от счастья…
– Умирать лучше в космосе, – ответил Громов. – Среди сотен тысяч солнц.
– Мне хватит и одного, – произнес Иван и посмотрел в глаза звездолетчика долгим пронизывающим взглядом.
– Я помню, – кивнул Кирилл и вышел.
Глава десятая
К удивлению Громова, в пустующем зале был только Жак.
– Странно, что здесь нет десятка-другого женщин, – с сарказмом произнес звездолетчик. – Как же ты их оставил?
– Решил тело немного в порядок привести. А то жру сейчас по пять раз на дню – живот начал расти.
– Бабы все равно тебя не бросят, – елейно заметил Кирилл.
– Они думают, что ты любишь меня как мужчину и ко всем ревнуешь. Говорят, что ты абсолютно равнодушен к женскому телу, – крутя педали велосипеда, сказал Жак.
– Скоро скажут, что я изменяю тебе с Поэтом и Психом, – поморщился Громов, навешивая на гриф штанги металлические блины. Для разминки он решил взять полцентнера.
Экс-водитель хмыкнул и ускорил темп.
– Софья перестала меня замечать. Словно меня и нет, – пять минут спустя пожаловался Жак.
– А большая сестренка Марии? – мгновенно среагировал Громов.
– Тоже, – хмыкнул Жак, – но это я как-нибудь переживу.
Тут его лицо вытянулось. Француз захлопал глазами и с опаской поинтересовался:
– А почему ты спросил?
– Они обе беременны. Ни я, ни ты им на фиг не нужны – только солнечное семя. Так они называют нашу сперму.
– То есть как…? – обескуражено проговорил француз.
– Стоит тебе обрюхатить всех желающих, как твоя постелька опустеет минимум на год, – сделал контрольный удар по самолюбию француза Громов. – Хоть качай пресс, хоть не качай.
– Такое настроение было, – вздохнул Жак.
– Сам жаловаться начал. А я тебя, как боевого товарища, предупредил.
– И что ж теперь делать?
– Или оставаться в этом псевдораю, либо бежать в большой жестокий мир, где смерть поджидает на каждом перекрестке.
– И чем же там лучше?
– Меня влечет космос, тебя – не знаю.
Кирилл довесил еще полсотни килограмм и лег на снаряд. Автоматическая система безопасности зацепила штангу двумя крюками, чтобы человек не смог уронить ее на себя. Громов скептически хмыкнул и взялся за гриф. Мышцы приятно напряглись, почувствовав серьезный вес. Штанга, под могучее и шумное дыхание, загуляла вверх-вниз.
После трех подходов по два десятка повторений, Кирилл начал прохаживаться по залу, выбирая следующий тренажер. Жак в задумчивости сидел на лавке.
– Тебе здесь не нравится? – спросил он наконец.
– Неправильный вопрос, – покачал головой звездолетчик. – Здесь хорошо, но прожить тут еще сотню лет? Тоска смертная. Некуда стремиться, целей нет и не может быть.
Француз кивал головой, но думал, кажется, о другом.
– А куда я стремился до этого? Когда был обычным гражданином Тайлы, водителем-грузчиком со средним жалованием?
– Для большинства людей нормально просто жить, – пожал плечами Кирилл. – Единицы поднимают мир вверх, единицы усиленно тянут его в болото. А масса – стабильна. Работает, радуется, страдает, но все – не выходя за пределы жестких рамок. Причем рамки чаще ставит даже не государство, как на Тайле, а сам человек. – Громов на миг задумался, а затем продолжил: – Вроде все свободны, а свободой никто не пользуется. И все довольны: и власть, и люди.
– Власть… – повторил Жак. – Ты так говоришь, будто там не такие же люди сидят.
– Люди, да не совсем. Мозги у них по-другому работают, и желания иные. То, чем озабочен простой человек, они даже не замечают.
– Да откуда ж они сами берутся, как не из простых людей?! – не выдержал француз.
– Когда ты разгружал жратву для правительства – ты был одним человеком. После побега – стал другим. А когда попал сюда – от того беззаботного водителя уже почти ничего не осталось. Власть – это мясорубка, которая меняет каждого, хоть хорошего, хоть плохого. Но еще больше людей меняет сытая жизнь, отсутствие забот, случайные сексуальные связи и полное отсутствие нормальной занятости, – Громов закончил разговор тем, с чего все и началось.
– Я подумаю, Кирилл, но сейчас обещать ничего не буду.
– Главное, держи язык за зубами. И думай поскорее. Если у меня получится – уйду без тебя.
В зал вошла Ангелина, и спутники резко замолчали.
– Ой, я помешала! – всплеснув руками, воскликнула она. – Не думала, что вы здесь вдвоем.
Кирилл продолжал работать, не обращая на девушку внимания. Жак открыл и закрыл рот, не зная, что ответить.
– Кирилл, я последний раз прошу тебя… – так и не дождавшись ответа, начала Ангелина.
– Обратись к Жаку, – оборвал ее Громов, – это он у нас всех без разбора в постель тащит.
– Ты моложе, сильнее, с отличным здоровьем! Подари городу здорового ребенка! – воскликнула она, словно француз превратился в пустоту.
– Здоровье ребенка больше зависит от матери, – попробовал вразумить ее Громов.
– Я здорова! – закричала Ангелина. – Это мужики все зачахли, сраный импотент!
Она развернулась и вышла из зала.
– А что ты на меня стрелки переводишь? – обиженно спросил Жак.
– Хотел подогнать тебе еще одну бабенку, – невинно ответил Кирилл и повис на турнике.
– Тебе про обязательные процедуры рассказали? – сменил тему француз. – Раз в неделю – карантинная камера, раз в две недели – обследование в медицинском центре. Тебя Матвей искал, нужно пропуск получить.
– Отлично! – обрадовался Кирилл и спрыгнул с перекладины. – Не ходи в карантинную, пока я не скажу. И думай, думай скорее.
– Хорошо, – кивнул Жак.
Матвея Громов нашел лишь час спустя. Сын старейшины уговаривал Психа сходить в медицинский центр. Тот показывал чистые ногти, широко, словно у стоматолога на приеме, открывал рот, а по щекам текли молчаливые слезы.
– С братом пойдешь? – устало спросил Матвей.
Псих еще сильнее выпучил глаза и ответил:
– Я не умею болеть. Единственный недуг, который может меня поразить – Смерть. Но она придет не раньше, чем позволит Бог.
– Черт с тобой, – махнул рукой сын старейшины, – Ивана попрошу ручным сканером тебя проверить.
Провидец остался стоять на месте, даже когда Матвей повернулся к Кириллу.
– Тебя не найдешь, – сказал он.
– Тебя тоже, – усмехнулся Кирилл.
Матвей протянул звездолетчику карточку с магнитной лентой.
– Твой электронный ключ-пропуск. Одноразовый доступ в карантинную камеру обновляется раз в неделю. Когда будешь работать или пройдет достаточно много времени, то тебе откроется доступ в другие инфраструктуры, и информация на пропуске автоматически обновится. Так что не потеряй его.
После слов Матвея осколки мыслей выстроились в четкий план.
– Слушай, а где можно посидеть за компьютером? – спросил Громов. – Расчетами какими-нибудь позаниматься, записи сделать?
