Сурен Цормудян - Странник
Автоматчики ринулись на толпу, но Ганс нырнул в человеческую массу. Сторонники гауляйтера стали выталкивать его обратно, но неожиданно им ответили те, кто поддержал нового вожака.
На станции начиналась мясорубка.
* * *— Эпиляцию своим волосатым ногам сделай, а то не скоро у вас с мужем эти чики-чики случатся, — ворчливо посоветовал арахне на прощание Сергей, когда они стали пересекать пустырь между тем зданием и руинами института.
Благо, там рос низкий густой кустарник, сквозь который проглядывали отдельные части легковых автомобилей — вичухам будет не просто их схватить. Во всяком случае, Маломальский надеялся на это. Они преодолели около тридцати метров к заветной стоянке бронетранспортера, когда летающие бестии заметили их и стали снижаться, дико вопя. Сергей то и дело погладывал вверх, держа оружие наготове.
И вдруг он почувствовал, что нечто мешает ему идти. Ноги были как будто опутаны. С усилием сделав несколько шагов, он упал, и какая-то сила поволокла его назад.
Сергей перевернулся на спину. Штаны были облеплены тонкой прочной паутиной. Наверное, самка арахны выстрелила в него этой нитью, и теперь самец быстро наматывал на свои передние лапы клубок, подтаскивая к себе жертву.
— Черт! Странник, твою же мать! — заорал Маломальский, пытаясь ухватиться руками за что-нибудь, что остановит его, но это никак не удавалось. Тогда он прицелился в паука, однако выстрелить ему помешала вичуха. Крылатая тварь пронеслась совсем близко, и Сергей что есть сил вжался в землю. — Странник! Ты где?!
А напарник Бума вытворял что-то непонятное: он кидал на натянутую клейкую нить разнообразный мусор, прилипавший к паутине намертво. Теперь паук тащил к себе целую гирлянду из автомобильных обломков, дисков, кусков покрышек, глыб разбитого асфальта и деревяшек. А на самом конце этой гирлянды орал Маломальский, пытаясь перепилить невероятно прочную нить своим ножом. Странник — нет чтобы помочь! — продолжал нашвыривать на паутину всяческий хлам.
— Ты какого хрена делаешь?!
Одна из вичух спикировала на Странника, но Сергей успел дать по ней очередь, и та умчалась прочь с продырявленными крыльями.
Тем временем мусор на паутине уже достиг лап и челюстей самца арахны. Это ему явно не понравилось. Паук замер на некоторое время, потом перекусил нить своими жвалами и потерял к Маломальскому всякий интерес. Сергей, задыхаясь от напряжения, успел-таки допилить ножом паутину и вскочил на ноги. Странник подхватил товарища, и они рванули прочь.
— Штаны на выброс, — тяжело дыша, протрубил в респиратор Бум. — Хорошо, в рюкзаке запасные имеются, на случай большого испуга!
К счастью, самка арахны выбрала себе новую цель. С невероятной скоростью и силой из нее вылетела очередная порция клейкой нити, которая попала на крылья летящей к сталкеру вичухе. Та завопила и загрохотала по корпусам автомобилей. Самец снова стал быстро собирать паутину. Когда вичуха оказалась рядом, он молниеносно вонзил в нее жвала. Летающая тварь несколько раз дернулась и затихла, парализованная ядом. Теперь паукам осталось подождать, пока внутренности жертвы не превратятся в жидкую кашу, чтобы высосать ее.
А Сергей и Странник наконец оказались в вестибюле разрушенного института.
Маломальский судорожно водил лучом фонаря в поисках спасительной машины и заорал от радости, когда у дальней стены увидел обшарпанный БТР-80. Он бросился к машине, распахнул боковой люк и посветил внутрь. Чисто! Напарники залезли внутрь, и Маломальский запер люк за собой.
— Только бы машинка на ходу была, — бормотал возбужденно Сергей, пробираясь к месту механика-водителя.
Глава 13
В Полумрак
Выбор был непростой. Наведение порядка железной рукой, как и предписывалось законами Рейха, подразумевало применение силы. А сила, в свою очередь, подразумевала жертвы. И это в условиях, когда Четвертый рейх и без того не мог похвастать численным превосходством перед своими внешними врагами. Однако гауляйтер понимал, что промедление и нерешительность станут роковой ошибкой не только для его власти на станции, но и — бери выше — для фюрера, для самого Рейха! Да, либерализм мог дорого стоить их крохотному миру, и поэтому в Рейхе зазвучали выстрелы. Очень многие оказались восприимчивы к призывам Ганса, который сумел взорвать их давно зревшее недовольство сложившейся ситуацией. И теперь…
Одноглазого амбала с лысым черепом все называли Топор. Прозвище это появилось не просто так: он был, пожалуй, самым свирепым мясником тверского гестапо, всем сердцем любящим свою работу. Уже первого его удара обычно бывало достаточно, чтобы лишить человека какой бы то ни было воли к сопротивлению.
А тут дело уже дошло до второго.
Ганс отлетел к стене пыточной камеры, оборудованной в одном из подсобных помещений бывшей Тверской, — Топор не имел привычки приковывать допрашиваемых наручниками. Еще не было у него жертвы, которая могла оказать сопротивление его сокрушительной силе и звериной злобе. Топор был палачом от самого дьявола. Он наслаждался, видя, как жертвы отлетают от его ударов, смеялся довольно, когда они ползали в собственной крови, моля о пощаде. Жалкие ничтожества, они и не подозревали, что чем больше просишь у палача милости, тем безжалостней он становится.
— Свинья! — прорычал Топор. — Ты продал всех нас! Нацию! И Рейх! Мррразь!
— Я никого… не п-предавал, — простонал Ганс, и тут же чудовищный удар ногой в живот сложил его пополам.
— Ты вздумал… Бунт! И где?! — Еще удар. — В великом Рейхе, падла! Продался! Пархатым большевикам, т-тварь! Они тебя подговаривали? Они заплатили? Революционеры, драть их колом? Они?! Признавайся!
Ганс вдруг затих и уставился на палача сквозь струящуюся по глазам кровь. Больше того, он улыбнулся — натянуто, будто к уголкам рта были привязаны лески, — вздернул распухшую губу над выщербленными зубами.
Палач нагнулся, с недоверием всматриваясь в обезумевшего мальчишку. Какого черта он лыбится?
Он не знал, что это улыбался мозз.
Мозз нашел нового носителя.
— Нет… Нет… Не покидай… Не оставляй меня… — выдувая в дыры меж выбитых зубов кровавые пузыри, беззвучно забубнил сам себе Ганс.
Ганс был слаб. Безволен. Он сидел взаперти, и ему грозила неминуемая смерть. К чему рисковать, когда рядом находился такой чудесный экземпляр?
— Я… признаюсь, — против своей воли выдавил Ганс чужим голосом. — Я все расскажу… — совсем тихо произнес он. — Только тебе… На ухо…
— Что ты там лепечешь? — взревел Топор, склоняясь над заключенным.
— Нет! Нет! Не надо! Не оставляй меня! Он неполноценный! У него всего один глаз! — лихорадочно зашептал человек овладевшему им существу.
— Но он намного сильней. Он прислуживает тому, кто управляет этим мирком. И он может в любой момент покинуть это тесное помещение, — возразил мозз.
— Сжалься! Молю!
— Никакой пощады! — взревел Топор. — Говори или сдохни!
— Жалость? — удивленно повторил незнакомое слово мозз. В мире этого существа, в его системе координат не было места для чувств, и в особенности — для снисхождения к тем, кто слаб. Слабых надлежало порабощать и использовать, а если они были никчемны — избавляться от них.
— Я могу! Я докажу! — неслышно завопил Ганс, жмурясь. И тут же на него обрушился еще один удар.
— Говори, скотина! — орал Топор.
— Я скажу! Я все скажу! — обессиленно выдохнул Ганс. — Все! — Он зарыдал без слез и ушел в неразборчивый шепот.
Топор склонился еще ниже. Ганс открыл глаза и взглянул на него. На широкую бычью шею, на которой от злости и удовольствия от кровавой работы напряглись все жилы и артерии.
— Я смогу! Поверь! — зашипел человек моззу. — Мы будем жить! Я хочу жить!
И мозз решил дать ему последний шанс.
Вся воля к жизни, весь запечатанный в разуме страх, вся ненависть и преклонение перед высшим существом в его голове дали Гансу такой импульс, что он, мгновенно вскочив, бросился на одноглазого и вцепился в шею Топора зубами.
Рот его тут же наполнился ржаво-соленой горячей кровью.
* * *Каркас рам вестибюля брызнул обломками, и рычащее, изрыгающее ядовитый чад чудовище рванулось на улицу, снося сгнившие корпуса автомобилей и нещадно ломая сухой кустарник. Сергей выкрутил руль вправо, и бронированный зверь послушно повернул, несмотря на то что одно из колес на второй оси было повреждено.
Вичухи рванулись выше, чувствуя в реве двигателей бронетранспортера что-то недоброе. Даже потеря сородича, пойманного арахнами, не отбила у них желание проучить этих наглецов. Но вот шум БТРа подействовал на них более отрезвляюще.
Оба паука повернулись в сторону взбесившейся машины, ломающей все на своем пути, и уставились на нее бесчисленным количеством ничего не выражающих глаз.
