Москит. Том I - Павел Николаевич Корнев
Поведал о злополучной перестрелке, после разговор зашёл об июньском нападении на институт, и взводный вздохнул.
— Весело там у вас, как погляжу. А здесь как раз с лета затишье. Только нам от этого не легче…
Честно говоря, меня мало интересовали жалобы на командование, которое забирает самых опытных бойцов и толковых специалистов, присылая взамен зелёных новичков, но никак не получалось придумать повод откланяться, а просто встать и уйти было бы в высшей степени невежливо. Всё же без малого полгода с этими людьми бок о бок проработал.
— Читали? — хлопнул Данила Сигизмундович по лежавшей перед ним газете. — Монархисты требуют проверить законность финансирования корпуса и ограничить траты на закупку новой техники. Ограничить траты! Да мотоцикл отремонтировать целая проблема! Запчасти чуть ли не с боем выбивать приходится!
Тут, на моё счастье, к столу подошли два незнакомых лейтенанта, и я воспользовался случаем улизнуть. Направился к буфету, а когда оркестр заиграл старенький фокстрот «Джон Грей», я невольно стал напевать:
— Нет, ни за что на свете…
Пусть для барышень-операторов звучавшая по тексту песни отговорка и не была актуальна, на популярности этой зажигательной мелодии в студенческой среде сие обстоятельство нисколько не сказывалось. И не сказать ведь, будто я на себя с Лией ситуацию примерил — ну какие дети, ну в самом деле? — но будто пластинку заело, так и бормотал себе под нос:
— Нет, ни за что на свете…
Потом заметил сидевшую в одиночестве Лизавету Наумовну и замедлил шаг. Первым порывом было составить ей компанию, но засомневался и передумал, сразу обругал себя за непростительное малодушие и решительно двинулся к дамочке, но именно в этот момент к её столику подошёл Альберт Павлович, выставил фужер на тонкой высокой ножке и кружку пива.
Тут уж я колебаться не стал и повернул в сторону. Невесть с чего накатило острое желание выпить, сопротивляться ему не стал. Как ни крути — заслужил.
В четверг и пятницу я дважды в день прожаривался в Эпицентре, ассистируя проходящим подстройку к источнику сверхэнергии операторам, после безуспешно пытался пробиться на пик витка, а по возвращении в госпиталь неизменно проходил разнообразные обследования, в смысл которых меня никто и не думал посвящать. И даже на прямые вопросы о полученных результатах неизменно слышал в ответ заверения о том, что выводы делать ещё слишком рано. Раздражало это безмерно.
Попробовал даже насесть с этим на троицу аспирантов, но те ограничились настоятельным советом не крутить шуры-муры с соискательницами, а о работе на вечерних посиделках предпочитали не говорить вовсе.
— Ты пойми, — заявил утомлённый расспросами Вася, — мы клинической картины целиком не видим. Все данные к Звонарю сходятся, вот его по этому поводу и пытай. А нас — не нужно. И прекрати ты уже колотить по столу!
Я оставил попытку трижды стукнуть левой рукой и одновременно четыре раза хлопнуть по столешнице правой, вздохнул и взял запотевшую кружку с пивом.
— Никакой от вас пользы, а ещё диссертации пишите!
— Вот когда защитимся, тогда и обращайся за консультацией, — усмехнулся Лёня.
— По предварительной записи, — добавил Семён.
— За наличный расчёт, ага! — подытожил Василий.
Только и оставалось, что послать их к чёртовой бабушке.
Вася отсмеялся, хлебнул пива и заявил:
— Слушайте, мне тут одна птичка на хвосте принесла, что в первой лаборатории скоро вакансия образуется!
— Да какие там вакансии? — скривился Семён. — Журнал регистрации расхода препаратов вести и студентов в процедурные водить?
— Не, младшего научного сотрудника ищут, — мотнул головой Василий. — Леопольду исследовательский проект согласовали, будет сверхбактерий разводить.
Лёня поскрёб затылок.
— Так, может, к нему получится устроиться, если с первой лабораторией не выгорит?
— Да ну! — отмахнулся Семён. — Он же двинутый!
— Леопольд-то? — уточнил я. — Нормальный он. Пару раз вместе пиво пили.
Троица аспирантов уставилась на меня во все глаза.
— Если предложит в эксперименте поучаствовать — беги, — заявил Вася, вроде бы даже на полном серьёзе. — Помню, на четвёртом курсе он на себе колонию дрожжей испытал — так потом неделю в уборную зайти невозможно было!
Семён и Леонид закивали.
— А помните, пятнами с ног до головы покрылся?
— Точно! Они ещё светились в темноте. Вот это был номер!
Я не поверил ни единому их слову, но посмеяться — посмеялся.
На субботу Звонарь запланировал только один выезд, поэтому вопреки обыкновению по врачам я отправился не поздним вечером, а сразу после обеда. Под конец обхода поднялся на третий этаж к Лизавете Наумовне. Очереди у её кабинета не было, сама она заполняла какие-то бумаги.
— Проходи в процедурную, раздевайся до трусов, — попросила, задумчиво прикусив кончик карандаша.
Я разделся, лёг на застеленную чистой простынёй кушетку и невольно вспомнил, чем закончилась аналогичная процедура в таком уже далёком январе, но все эти глупости мигом вылетели из головы после первого же укола иглой. Лизавета Наумовна не пыталась выправить мои энергетические каналы и сместить узлы, но даже простая диагностика сегодня оказалась на редкость неприятной, не сказать — болезненной.
Иглы вонзались как-то очень уж жёстко, последующее сверхъестественное воздействие заставляло морщиться и стискивать зубы, а сама Лизавета показалась непривычно напряжённой. Не видел её такой, пожалуй, всё с того же января.
— Что-то случилось? — поинтересовался я в промежутке между уколами.
Лизавета откинула с лица локоны светло-каштановых волос и стиснула в пальцах очередную иглу.
— С чего взял?
— Вы меня не в первый раз в подушечку для иголок превращаете — очень, знаете ли, разница с предыдущими процедурами ощутима. Техника акупунктуры совершенно иная.
Лизавета поглядела на свои пальцы, которые нисколько не дрожали, и улыбнулась, только как-то совсем уж безрадостно. И — недобро.
— Ничего у меня, Петя, не случилось. Кое-чего не случилось, только и всего.
Я немного поколебался, не зная, стоит ли продолжать разговор, но лежать и молчать было глупо, вот и спросил:
— И чего же не случилось, если не секрет?
Ответом стало пожатие плечами.
— Чуда, наверное. И знала ведь, что нет смысла склеивать разбитую фарфоровую чашку, стоит выкинуть её в мусорное ведро, забыть и жить дальше, но все мы подвержены самообману.
Стало неловко, пожалел даже, что не удержал язык за зубами, но всё же переборол нежелание лезть в
