Василий Гавриленко - Теплая Птица (отредактированный вариант с альтернативной концовкой)

Кляйнберга стал не таким уверенным, - Они готовы были рассказать почти все;

мы просто слегка помогли им снять одервенение языка. Они рассказали нам все.

Снова хохот питерских глоток.

-Я не хочу крови, конунг, - уже совсем миролюбиво продолжал Кляйнберг. –

Сложи оружие по-хорошему, и, клянусь, никто не пострадает.

Я засмеялся:

-Ты за дурака меня принимаешь, конунг?

-Знал, что так ответишь, Артур, - крикнул Кляйнберг. – Ты, похоже, веселый

парень. Мы могли бы с тобой стать корешами, не будь ты вонючим москвитом.

-Тамбовский волк тебе кореш!

-Какой волк? – удивился питер.

Этот вопрос я оставил без ответа. За моей спиной затаился мой отряд, я

слышал напряженное дыхание бойцов: никого не обманул миролюбивый тон

Кляйнберга. Ветер врывался в комнату и покачивал тело Машеньки; веревки

скрипели.

-Так что будешь делать, Артур? Пожалей своих людей!

-Так же и ты, Кляйнберг!

Наждачный смех питера был уже не столь неприятен, - привычка.

-Ты мне нравишься, Артур. На твоем месте я пустил бы пулю в лоб…

Интересно, как ты выглядишь? Жирный, небось, боров, мускулы, мускус, - все

дела! Вы, москвиты, любите обжираться…

-Поднимись сюда и посмотри.

-Повременю, - отозвался Кляйнберг. – Скоро вы сдохнете с голоду, и мы

придем полюбоваться на вас. Как, конунг, много у тебя в запасе тварки?

-Хватает, - соврал я. Подумав, добавил. – Сними блокаду, конунг, и ступай с

миром. Мы не враги.

-Я рад этому, - голос Кляйнберга был вполне искренен. – Но вокруг

Джунгли, а значит, мы не друзья.

-В таком случае, закончим пустой треп.

Я повернулся к дверному проему.

-Постой, конунг, - крикнул Кляйнберг. – Ты кое-что запамятовал.

-И что же?

-Право на поединок! Или в Уставе москвитов оно не прописано?

6

ПОЕДИНОК С ПАШЕЙ

Кляйнберг был прав. УАМР, параграф шестьдесят шесть:

« Конунг по договоренности с главой вражеского отряда имеет право

выставить на поединок одного бойца по собственному усмотрению. В

зависимости от результата поединка определяется расклад сил. Результат

поединка – непререкаем; нарушивший параграф 66 подлежит всеобщему

осуждению и, по возможности, скорейшей ликвидации».

-Я не знал, что питеры практикуют поединки.

-Ты многого о нас не знаешь, конунг, - отозвался Кляйнберг. – Вы,

москвиты, заносчивый народ.

-Послушай, - крикнул я. – Я хочу, чтоб ты прочел мне выдержку из твоего

Устава, то место, где сказано о поединках. Ты должен знать это наизусть…

-Зачем тебе?

Я не ответил.

-Черт с тобой, слушай - донесся сквозь завывание метели голос

Кляйнберга. - Конунг отряда выставляет на поединок одного солдата по своему

усмотрению, – он умолк на мгновение, припоминая. – Результат поединка

непререкаем и определяет окончательный расклад сил. Нарушивший условия

поединка умерщвляется.

Ну, надо же, почти дословно совпадает с Уставом москвитов. Видать, не

даром отец Афанасий посещал в Московской резервации отца Никодима.

-Эй, Артур. Так что ты надумал? Учти, я не из терпеливых.

-Если мой боец победит, - заорал я. – Ты уводишь свой отряд. Я верно

понял?

Молчание.

-Я верно понял?

-Верно, - откликнулся Кляйнберг. – Если твой боец просрет, вы все сложите

оружие, и отдадите нам запас кокаина. Лады, конунг?

За этим странным и длинным диалогом я забылся, сделал шаг к окну.

Несколько пуль врезались в подвешенное тело и в потолок. Посыпалась известка.

Я отпрянул.

-Лады, конунг? - как ни в чем ни бывало повторил Кляйнберг.

-Я должен посоветоваться со своими стрелками.

-Надо же, - вполне искренне, если судить по голосу, восхитился питер.- Да

ты, конунг, демократ, – он грязно выругался. – Хорошо, покудахчи со своими

цыплятами… Недолго, у меня дел полон рот.

На этот раз Кляйнберг ошибся: я вовсе не демократ и советоваться со

стрелками мне никогда не приходилось. Но в западне мой мозг перестроился на

новую волну, словно перегорел датчик, отвечающий за субординацию между

мною, конунгом Армии Московской Резервации, и моими подчиненными. Теперь я

готов был не только выслушать мнение обреченных на смерть бойцов, но и

прислушаться к нему.

Лица стрелков темны и нахмурены. Коридор полон страха - густого,

непролазного, как Джунгли, из которых мы явились сюда.

-Я не верю ему, конунг, - горячо зашептал Белка, сверкая глазами. – Он

лжет. Он не отпустит нас.

-Что ты предлагаешь?

-Прорыв…

-Какой, нахер, прорыв? – процедил сквозь зубы Джон. – Они перемочат нас,

как щенков.

-Так может, вызовешься на поединок? – прошипел Белка.

-Пошел ты, - сплюнул Джон.

Бойцы зашумели.

Новый датчик включился у меня в голове.

-Заткнитесь все, - приказал я. – Мы воспользуемся правом на поединок.

В коридоре повисла тишина, а снаружи донесся крик Кляйнберга,

призывающий нас поторопиться.

-Зубов.

Самый сильный боец моего отряда уставился на меня. У Зубова худое и

морщинистое лицо, а тело - крупное и мускулистое. Обычно он молчалив, но под

кокаином становится буйным: в такие минуты необходимо не меньше четырех

бойцов, чтобы утихомирить его.

-Зубов, ты примешь участие в поединке.

-Так точно, конунг.

Лицо Зубова не выразило ни страха, ни удивления.

-Твою мать! Ты испытываешь мое терпение, конунг.

-Не ори, Кляйнберг! Мой боец готов.

-Прекрасно! Выходи, Артур. И не ссы, питеры свято чтут Устав.

Ой ли?

Ни времени, ни возможности для сомнений не было. Махнув рукой, я повел

отряд в короткий и, вероятно, последний поход.

Я и со мной два бойца - больше не позволял дверной проем - вышли из

школы первыми. Нас встретили наглые ухмылки и матерные окрики питеров,

выстроившихся полукругом так, чтобы дула их автоматов глядели аккурат на

выходящих (то есть на нас). Это было очень похоже на западню и мне стоило

немалого усилия воли, чтоб не повернуть обратно, под защиту стен. Питеры

внешне ничем не отличались от нас: такие же рожи, такие же шлемы и

обмундирование.

Тот, с кем я перекрикивался едва ли не полчаса, стоял в центре полукруга

и целился из АКМ мне в лоб. Не оставаясь в долгу, я взял Кляйнберга на мушку.

Конунг питеров оказался невысок ростом, тщедушен, узкое лицо обрамляла

козлиная бородка, маленькие глазки прятались за толстыми стеклами очков. Одно

стеклышко треснуто. Одет в укороченное пальто из серой кожи с поясом. На поясе

– блестящая белая пряжка в виде черепа с черной дыркой во лбу.

Кляйнберг опустил автомат.

-Я же сказал - питеры чтут Устав.

Вслед за своим конунгом оружие опустили все питеры.

-Рад этому.

Я повесил автомат на плечо: канат из нервов, до предела натянутый где-то

внутри меня, немного ослаб.

Мой отряд уже покинул здание. Бойцы столпились на пороге, я слышал их

дыхание.

Метель усилилась, снежная крошка скребла лицо.

-Не будем тянуть волынку, Артур. Кого ты выставил на поединок?

Зубов отделился от отряда и встал рядом со мной.

-Крепыш, - восхитился Кляйнберг, измерив его взглядом.

-Где твой боец?

Кляйнберг коротко свистнул. Питеры подались в стороны, пропуская кого-то

приземистого и широкого. Человек приблизился, и теперь можно было разглядеть

его лицо. Но лица не было. Вместо него - нечто ярко-розовое, гладкое, вытянутое,

как лошадиная морда, - два неодинаковых красных глаза, полная пасть острых

зубов. Руки существа напоминали толстые бревна, широченная грудная клетка,

несмотря на холод, обнажена, и на ней - шесть коричневых сосков.

Я почувствовал, как напрягся Зубов, точно его напряжение передалось мне

по воздуху.

-Что это за х…ня, Кляйнберг?

-Это Паша, - Кляйнберг протянул руку в черной перчатке и погладил

мутанта по щеке (если это была щека). Паша издал звук, похожий на урчание

кошки.

-Условия нарушены, - начал я.

-Что? – заорал Кляйнберг, вдруг подскочив ко мне. В маленьких глазках

питера запылал огонь.

-Условия нарушены.

-Каким образом?

-Боец должен сражаться с бойцом, а не с … этим.

-Паша – полноправный член моего отряда, - скрипнул зубами Кляйнберг.

Питеры заржали.

-Назад, парни, - повернулся я к своим.

Тут же забряцало оружие, стволы взметнулись в руках тех и других, целясь

в головы и грудные клетки, пальцы нервно легли на спусковые крючки.

-Конунг.

На мое плечо легла тяжелая рука. Я обернулся: Зубов.