Адмирал Империи – 49 - Дмитрий Николаевич Коровников
— Дай–то Бог! — Дорохов выдохнул, перекрестившись, что я видел тоже впервые. Похоже, сделать больно ребенку — это было единственное чего боялся этот мужественный человек. Я уже собрался добавить пару слов, как из-за поворота коридора послышался знакомый топот — быстрый, суетливый, будто кто-то мелкий, но очень злой спешил нас догнать и укусить. Не успел я оглянуться, как перед нами из-за угла вынырнул Айк Пападакис — маленький, круглый, как бочонок, капитан «2525». Его красное и помятое от вечного раздражения и недавнего употребления алкоголя лицо блестело от пота, а глаза горели праведным гневом. Пападакис остановился, уперев руки в бока, и тут же затараторил, не давая мне и слова вставить:
— Александр Иванович, я вам клянусь всеми моими звёздами на погонах, этот Гинце меня в гроб загонит! — Айк ткнул пальцем куда-то в сторону мостика или лаборатории, чуть не подпрыгивая от возмущения. — Ходит по моему кораблю, нос свой длинный суёт куда не просят! То ему трюмы грязные, то команда лодыри, то я, видите ли, порядок навести не могу! А сам, паразит, денег на содержание не даёт, хоть ты тресни! Говорит мне вчера: «Ты, капитан, управляйся, ведь знаешь, казна не резиновая». При этом в трюме стоит контейнер на содержимое которого можно купить дюжину недавно открытых звездных систем! Да я ему эту казну в глотку засуну, если он ещё раз мне это скажет!
Я вздохнул, бросив взгляд на Дорохова. Кузьма Кузьмич пожал плечами, полковник только входил в курс дел после бесчисленных операций, что даже не понимал, о чем речь, говоря — мол, вам, адмирал, разбираться с этим дотошным криптогреком. Пападакис же продолжал размахивать ручками, будто дирижировал невидимым оркестром. Его китель, тесный и разошедшийся на круглом пузе, топорщился, а голос срывался на визгливые нотки, как у мальчишки, которому не дали конфету.
— Айк, да угомонись ты, — сказал я, стараясь сохранить серьёзность, хотя уголки губ так и тянуло вверх. — Наш Гинце, конечно, скряга ещё тот, но по сути без него мы бы сейчас не на крейсере находились, а где-нибудь в виде космического мусора плавали. Потерпи его, ради дела.
— Потерпи, потерпи! — Пападакис всплеснул руками, чуть не задев Дорохова, что отступил на шаг. — Я уже неделю терплю! Он мне вчера в машинный зал полез, стал инженерам указывать, как фильтры чистить! А сегодня утром — к повару пристал, мол, почему суп кислый! Да у меня от его нытья уже в ушах звенит! И это ещё и исполняющий обязанности министра финансов, чтоб его черти забрали! Денег не даёт, а порядка требует, как будто я тут волшебник!
— А ты ему что? — спросил я, прищурившись. Знал я Айка — он хоть и ворчун, но язык у него острый, как плазменный резак.
— А я ему сказал, — Пападакис выпятил грудь, явно гордясь собой, — говорю: «Господин профессор, если вы такой умный, идите сами трюмы драить, а я посмотрю, как у вас это выйдет!» Он мне в ответ: «Ты, Айк, не умничай, а то я бюджет твоего крейсера вообще урежу». Урежу, понимаете? Да у меня топливо на исходе, команда ворчит, а он мне — урежу!
Я покачал головой, глядя на этого маленького вулкана в человеческом обличье. Айк когда это необходимо был хорош в деле, спору нет — только одна его схватка с мадьярами, когда Зубов и Моро их крошили, чего только стоит. И ведь не сдал нас с княжной и императором. Значит дух есть и совесть. Но вот эта его привычка ныть по любому поводу могла вывести из себя даже святого, а я святым никогда не был.
— Ладно, господин капитан, — сказал я, поднимая руку, чтобы остановить его тираду. — С Гинце я поговорю, обещаю. Выбью тебе хоть какие-то крохи из этого скряги, чтоб ты мне в уши не жужжал. Но и ты держи себя в руках, а то он и правда, пользуясь своими новыми полномочиями, бюджет урежет, и будешь ты тогда не суп кислый хлебать, а сухари грызть.
— Александр Иванович, я вам клянусь, если этот Гинце ещё раз ко мне сунется, я его в шлюз засуну и кнопку нажму! — Айк Пападакис размахивал руками так яростно, что его круглое пузо подпрыгивало под тесным кителем, как желе.
Дорохов хмыкнул, явно желая вступить в диалог, и его металлическая рука издала лёгкий скрежет, когда он поправил китель. Похоже, нашему Кузьме Кузьмичу очень уж хотелось поговорить, намолчался и намычался он за все это время на жизнь вперёд. Я бросил на него взгляд — мол, хоть ты не подливай масла в огонь, — но тут из-за поворота коридора вновь послышались шаги. Чёткие, размеренные, с лёгким постукиванием трости о палубу.
Не успел Айк выдать очередную тираду, как в полумраке показалась тощая фигура нашего славного профессора Гинце. Его длинное лицо, обрамлённое седыми прядями, выглядело не таким простым и отрешенным, какое было до этого. Что мне в Густаве Адольфовиче, несмотря на все его благие для нас деяния, не очень нравилось. Знаете, сейчас он выглядел несколько надменно, а его глаза за стёклами очков поблёскивали холодным расчётом. На нём был всё тот же потёртый лабораторный халат, что висел на костлявом теле, будто на вешалке, а в руках неожиданно появилась трость с резной рукоятью. Смотрелось комично и очень необычно.
— О, вот и он, — буркнул Пападакис, выпятив подбородок и готовясь к очередному раунду выяснения отношений. — Явилась заноза в моей заднице!
Глава 2
