Максим Парамохин - Две грани нейробука (СИ)
Нейроклипы всем понравились.
— Однажды я прыгну вместе с вами, — пообещал Мозакро.
Он говорил так почти каждый раз, но дальше слов дело не шло.
— Ты впустую потратишь время, — возразила Джесина. — Там на минуту свободного падения приходится два-три часа подготовки. Поездка на аэродром, укладка парашюта и прочая скукота. Нейроклип есть квинтэссенция всего лучшего.
В отличие от Мозакро она один раз прыгала, и этим ограничилась. Порой нейроклипы действительно играли с человеком подобную шутку. Прокрутив на вживленном компьютере сотни головокружительных трюков, сделанных мастерами, новичок бывал неприятно удивлен, какая большая подготовительная работа требуется для короткого, но восхитительного прыжка. Который у перворазников в силу отсутствия опыта получался простым, а то и корявым. Так что многие после единственной попытки возвращались в категорию фанатов нейроклипов.
Они ведь и правда являются квинтэссенцией ярких впечатлений.
Джантор и сам нередко запускал свои записи. Снова ощутить скорость, мощные потоки воздуха, насладиться великолепным видом с высоты.
Джесина почти права. Но лишь почти. Чего-то не хватало. Он никак не мог точно сформулировать, чего именно. Ощущения практически неотличимы от настоящих. Но не до конца. Что-то пропадало.
* * *Проблема давняя. Джантор столкнулся с ней 8 лет назад, когда начал создавать нейроклипы экстремальных развлечений. Сперва полагал, что по неопытности убирает часть важных ощущений. Потом списывал на несовершенство программ регистрации нейронных импульсов. Однако с тех пор и опыт накопился внушительный, и программы записи с каждым годом улучшаются, но проблема осталась.
И проблема общая. На форумах любителей экстрима регулярно появлялись сообщения, что в нейроклипах чего-то не хватает. Чаще всего от новичков, только начинающих осваивать головокружительные прыжки, и желающих поделиться впечатлениями.
Некоторые советовали не ломать голову, а радоваться тому, что получается. Другие пытались проблему анализировать. Неоднократно собирали большие, до сотни человек группы, и детально разбирали сигнатуры отдельного прыжка. Но безрезультатно. В реальном экстриме оставалось что-то, нейроклипам недоступное.
Отведав пудинг Касанты, по-своему не менее великолепный, чем прыжок с парашютом, Джантор поднялся в свою комнату и в очередной раз принялся изучать записи нейронных сигнатур, сравнивая их с отредактированным вариантом.
Все вроде верно. Ничего важного не пропало, убрано лишь то, что мешает и зашумляет. Но чего-то не хватает. Причем не только в клипах, но даже в исходных нейрозаписях.
Ерунда какая-то. Это попросту невозможно.
Он провозился до позднего вечера, но единственным результатом стало разочарование от неудачи. К счастью, у каждого жителя ФИОМСа есть стопроцентный способ любые дневные неприятности компенсировать и даже перекрыть.
Нейрокайф.
Миллионы электродов, посылая импульсы в зоны удовольствия, даровали человеку самое сильное и яркое из всех возможных наслаждений. Стоило запустить программу, и в считанные секунды Джантора захлестнула нарастающая волна блаженства. В сознании слились воедино приятное тепло солнца и освежающий ветер, безудержный смех, умопомрачительная скорость и восхитительная легкость полета, предвкушение увлекательного путешествия и счастье от возвращения домой, радость встречи со старым другом и триумф догложданной победы. Равно как и десятки других приятных ощущений. Забыв прочие мысли, сознание купалось в безграничном океане фантастического удовольствия.
И даже когда действие программы закончилось, он вспоминал и смаковал мгновения чистого, абсолютного счастья. В такие минуты Джантор немного сожалел, что по устоявшейся в ФИОМСе практике человек наслаждался нейрокайфом лишь один час в сутки. Вечерние полчаса бесследно поглощали все дневные проблемы и огорчения, те словно растворялись в океане безграничного наслаждения. А утренние минуты удовольствия заряжали человека энергией.
Он в очередной раз задумался, почему нейрокайф нельзя продлить? Ведь никаких теоретических ограничений вроде бы нет. Но почти сразу накатила странная, необъяснимая скука. К черту дурацкие мысли, лучше просто спать.
Утром, после очередного получаса нейрокайфа пребывая в отличном настроении, поехал на работу. Институт нейротехнологий размещался в длинном восьмиэтажном здании на территории Техасского университета. Нижнюю половину занимали разработчики технической начинки нейробуков — более совершенные методы вживления электродов, быстрые процессоры, объемная память и прочие новшества.
На верхних работали программисты. Несмотря на формально вдвое большее число сотрудников тут почти всегда пустынно. В отличие от заставленных сложнейшими экспериментальными установками помещений внизу здесь обстановка лаборатории зачастую ограничивалась дюжиной кресел. Другое, впрочем, излишне. Вся работа выполнялась мысленно, на компьютере, расположенном прямо в голове.
Среди множества задач наиболее грандиозным и важным являлся проект «Идеальное движение».
Нейробук позволял загружать в мозг технику движений точно так же, как тексты и музыку. Изначально использовались сенсомоторные сигнатуры мастеров, опытных профессионалов, спортивных чемпионов. Многомесячные тренировки ушли в прошлое, теперь человек мог за полчаса освоить жонглирование, крученую подачу или зажигательный танец.
Но даже непревзойденный чемпион не способен двигаться безупречно. К тому же навыки любого человека оптимизированы под собственное тело. А потому чужие нейросигнатуры использовались как базис, отталкиваясь от которого человек формировал свою технику движений.
И восемь лет назад глава Калифорнийского института нейротехнологий Хейбурк выдвинул концепцию «Идеального движения». Исходя из задачи, строения костей и тренированности мышц человека нейробук должен рассчитать идеальную траекторию движений, а следом нейросигнатуру, это движение осуществляющую. Работа оказалась столь сложной и масштабной, что уже спустя полгода стали подключаться другие институты. Сейчас над ней работало свыше миллиона человек.
В понедельник профессор Брэмино традиционно подводил краткий итог прошлой недели, причем не только их лаборатории, а всего проекта. На сей раз таковым стало создание сотрудниками Стэнфордского университета новой версии виртуальной среды для расчета траектории движения предметов. И теперь необходимо интегрировать ее в их собственную программу генерации сенсомоторных нейросигнатур для бросков.
Четыре часа пролетели быстро. Пообедав, Джантор решил домой не ехать, а отправился в ближайший парк. Выбрал скамейку в тени огромной сосны и принялся за вчерашнее дело — нейроклипы. Обработал последний прыжок, неприятность с Эвандором, разумеется, убрал.
Оставаться должно лишь самое лучшее. И снова задумался о потерянных ощущениях. В последней записи это чувствовалось особенно четко.
Вечером заглянул к Шинвину.
— Ты как, обработал прыжки?
— Почти все. А ты?
— Закончил. Как у тебя, удается передать ощущения?
— Полет отличный, обзор прекрасный, восторг запредельный. А что?
— Ну, не создается ощущения, будто что пропадает?
Друг слегка нахмурился.
— Ты опять об этом? — с полминуты Шинвин сидел молча, затем махнул рукой. — Да не забивай ты голову. У всех экстремальщиков такая же трудность. Но остальные то в восторге. Они даже не подозревают о потере. И сам я, честно говоря, даже не могу точно сформулировать, чего не хватает.
— Но ведь не хватает. И я хочу понять — что именно теряется.
Шинвин пожал плечами.
— Может, мы уперлись в какой-то барьер.
— С чего бы вдруг, — Джантор стал мерить шагами комнату, заваленную, как и его собственная, снаряжением для разного экстрима. — Смотри, в наших головах пять миллиардов электродов. Это меньше числа нейронов, но вполне достаточно для записи нейронных сигнатур с очень высокой точностью. Мы способны воспроизводить практически неотличимые от увиденных изображения, звуки, запахи, тактильные ощущения. Тепло, холод, вращение и другие сигналы вестибулярного аппарата. Вот, к примеру, в виртуальных путешествиях ведь спектр ощущений воспроизводится практически полностью, без потерь, верно? Взять хотя бы вашу последнюю модель вулкана. Там же все есть, все ощущается. Дрожь земли, чудовищная жара, запах серы. Разве нет?
Шинвин работал в крупной туристической фирме, создававшей виртуальные модели природных достопримечательностей.
— Вроде все, — друг снова пожал плечами. — По крайней мере, те, кто был там реально, говорят, что ощущения неотличимые.
— Вот видишь, — воодушевился Джантор. — Не должно быть никакого предела или барьера. Все можно воспроизвести в точности.
