Уильям Сандерс - Поезд в ад
С едой проблем не было; дичь в лесах водилась в изобилии, при желании ее можно было настрелять сколько угодно, и даже более того. Погода стояла прекрасная, каждую ночь над Маккензи светили звезды. Людей на пути не попадалось — живых людей; как-то раз возле дороги он набрел на белый вагончик — двери и окна закрыты, а на переднем сиденье — тела двоих взрослых и ребенка. Тела их уже немногим отличались от скелетов, а в руке у того, что за рулем, был зажат пистолет.
Временами Маккензи проходил через небольшие опустевшие городки — пустые дома, магазины и бензоколонки местами были дотла сожжены, а местами испещрены надписями и зияли выбитыми окнами. Иногда же они просто безмолвно стояли, будто их хозяева уехали куда-то на выходные. Люди, понятно, стали бросать жилье еще задолго до Чумы. Общество и экономика страны уже давно сползали под откос, и небольшие поселки отмирали по мере того, как люди множили сутолоку переполненных городов в поисках работы и развлечений. Это, безусловно, как нельзя лучше помогло вирусу выкосить за год примерно три четверти населения, а уцелевшим — изыскать другие способы ухода в мир иной: на горящих улицах или наглухо забитых пробками выездных дорогах. Даже появившаяся кое-где вакцина помогла мало — система водоснабжения уже развалилась, а на каждого спасшегося при помощи этой вакцины приходилось, пожалуй, по одному-двум погибшим в давке у центров иммунизации.
От пустовавших строений Маккензи старался держаться подальше. Но на девятый день, когда небо заволокло тучами и над дорогой зависла холодная белесая пелена дождя, он завидел возле поселка большой белый дом и соблазнился возможностью поиметь крышу над головой. Сидеть день и ночь, скрючившись в крохотной палатке, особой радости не вызывало, равно как и шлепать под дождем, место же снаружи казалось доподлинно необитаемым: буйство трав и кустарника во дворе, а поперек крыльца валялась упавшая балка.
Скорая, но дотошная разведка наличия жильцов не выявила; доски крыльца подгнили, и ступать по ним было небезопасно. Обогнув дом, Маккензи обнаружил сзади небольшую дверцу, ведшую в гараж. Она была заперта, но отлетела, стоило ему пнуть как следует пару раз.
Внутри гаража стояла темень, однако Маккензи, напрягшись, наполовину приподнял на ржавых роликах створку гаражной двери так, что внутрь просочился блеклый свет дождливого дня. В гараже не было ни автомобиля, ни чего другого с мотором, зато по стенам на металлических крюках было развешано несколько велосипедов — Маккензи различил их ребристые силуэты.
Чудо какое-то: все цело, до сих пор никем не найдено и неразграблено. Теперь, при полном отсутствии какого-либо горючего, велосипеды ценились, как ничто другое — людей жизни лишали за какой-нибудь ржавый полуразбитый «Шнинн», а то и просто за целую шину, здесь же висели явно дорогие, изысканные модели. Видно, хозяин дома был доподлинным энтузиастом велоспорта — вон, в углу, даже ящик со старыми журналами по велоспорту, с пригожего вида спортсменами в дурацких костюмах на обложке. Маккензи задумчиво оглядывал велосипеды, а в голове тем временем наклевывалась мысль.
Дождь затянулся до ночи, спешить было некуда. Легковесные гоночные машины для замысла Маккензи были слишком хлипкими, но там оказался и неказистого вида велосипед с плоским рулем, широкими шинами и приваренным к раме багажником — машина из тех, что называли «ломовой лошадкой». Осмотр гаража выявил наличие нескольких вместительных нейлоновых сеток и подсумка, цеплявшегося на руль, а также набора инструментов, запчастей, комплекта ниппелей и шин. Маслом из медной масленки Маккензи смазал цепь и звездочки, приладил на колеса новую резину (та, что на велосипеде, тоже была хорошей, но чем еще заняться в дождь) и приподнял сиденье и руль на удобную высоту. Поклажа его легко уместилась в большие седельные сетки; винтовку он приторочил парой резиновых шнуров к багажнику, а револьвер сунул в подсумок у руля, чтобы до него можно было легко дотянуться. Утром, проведя ночь на гаражном полу (соваться в дом не было смысла), Маккензи выкатил велосипед на шоссе и, перекинув ногу через раму, размашисто оттолкнулся.
Последний раз на велосипед он садился неведомо когда, хотя в юности раскатывал во всю прыть; увы, не все выходит сразу, и поэтому вначале пришлось поднапрячься, заново осваивая забытое искусство: он частенько терял равновесие, а пару раз на поворотах и опрокинулся. Но постепенно сноровка вернулась, и вот уже Маккензи летел стремглав по длинным отлогим спускам, с детским восторгом наслаждаясь скоростью: сколько лет уже не было вот так, чтобы ветер та свистом — в лицо, и дела нет, что начинает побаливать где спина упирается в жесткое узенькое седлышко.
С велосипедом все странствие приняло совершенно иной характер. Прежде достойный дневной переход составлял миль двадцать, теперь же это была от силы пара не слишком утомительных часов. При желании можно было продвигаться серьезными темпами, достичь, при отсутствии препятствий, побережья или пустынных мест к югу, а то и повернуть на восток — тянуть, уж как там сложится, на ту сторону континента. Взбираться по крутым склонам было нелегко, однако не труднее, чем пешком, зато спускаться потом было сплошным удовольствием. Временами дорогу перегораживали упавшие деревья или ямы, следствие паводка, а раз пришлось переходить вброд небольшую речушку (мост рухнул), неся велосипед на плече. Но разве это вес — рама да пара колес, да к тому же и зад слегка размять не помешает.
К исходу второй недели Маккензи одолел уже немыслимое расстояние — по сути, он и не представлял толком, где именно сейчас находится. Вероятно, где-то между высокогорьем Сьерры и южной оконечностью долины Сан Хоакин, и тогда получается, что он уже ближе к восточным штатам, хотя какая, в общем-то, разница, где именно. За последний день Маккензи пару раз пересек рельсы железной дороги, шедшие примерно так же, как шоссе — с севера на юг. Очевидно, это была какая-то главная магистраль, судя по солидности двойной линии рельсов, может, Южный Пасифик? Маккензи толком не знал — в его атласе железные дороги указаны не были.
К этой поре у него уже не было проблем с тем, чтобы заснуть, как не было больше и ночных пробуждений в потном ознобе — сны, и те перестали его донимать. При мыслях (нечастых) о недавнем прошлом казалось, что все это было с кем-то другим, будто это события из какой-то полузабытой книги — написано правдоподобно, но не стыкуется с реальностью..
Все это случилось в самый разгар дня — было жарко и безветренно, косматое солнце в бездонном небе источало унылый зной. Одолевая, привстав на педалях, крутой подъем, Маккензи то и дело жмурился от разъедавшего глаза едкого пота и то и дело внушал себе, что в следующем поселке остановится и попробует приглядеть что-нибудь наподобие шляпы или темных очков — бетонное шоссе яростной своей белизной нестерпимо резало глаза. В голове начинало мутиться.
Переваливая через холм, Маккензи дал колесам волю и чуть пригнулся по мере того, как нарастала скорость с длинным отлогим спуском. Шум ветра в ушах и сухой шелест шин действовали обычно успокаивающе, но сегодня Маккензи почему-то чувствовал необъяснимую раздражительность, смутную, навязчивую. Казалось, доносился и еще какой-то звук, эдакое отдаленное приглушенное биение — очень тихое, но вместе с тем явное; Маккензи сначала не придал ему значения, только лишь подумал мимолетом: «Быстрая, должно быть, река». Свежая вода была ему нужна.
Наспех отерев при спуске глаза, он чертом пронесся по узкому мостику и, мелькнув через небольшую рощицу, неожиданно выскочил на щербатую, поросшую травой мостовую к домам, чудом не угодив при этом в выбоину под бельмом никчемно висящего светофора. Возле висел знак: «СКОРОСТЬ НЕ БОЛЕЕ 25 МИЛЬ/ЧАС. РАДАРНЫЙ КОНТРОЛЬ». Вот те на! Сам не заметил, как заехал в город. Причем город — это сразу бросалось в глаза — отнюдь не вымерший, в некоторых домах, несомненно, кто-то жил — за дворами чувствуется догляд, вон даже цветочки растут на клумбах. Не укрылись от его взгляда и возделанные участки, и подобие курятника. Тужась на натянутой цепи, на Маккензи залаял пес; значит, кто-то подкармливает, не дает соваться сюда стаям одичавших собак, рыскавших, в основном, по необитаемым поселкам. В одном месте на заборе виднелась как попало намалеванная вывеска: «СВЕЖИЕ ОВОЩИ — МЕНЯЮ».
Маккензи, дав по тормозам, проворно огляделся; сердце неуемно билось. Из людей вокруг — никого, только вон пес бесится. Первым делом — расстегнуть на подсумке молнию, чтобы в случае чего можно было быстрее выхватить револьвер. Люди в таких тесных коммунах, несмотря на все усилия поддерживать у себя хоть какой-то уровень «цивилизации», порой с безумной враждебностью относятся к любым пришлым, особенно к одиночкам, объявляющимся невесть для чего.
