Александр Афанасьев - Час героев
Взгляд Духа упал на винтовку – убитый гвардии старший сержант Кордава выпустил ее из рук, и она сползла на дно «гнезда», легла рядом с ним. И тут ему в голову пришло, что духи считают его сторожевой пост подавленным, и теперь у него есть преимущество. Никто, тем более духи, не знает, что он жив и умеет пользоваться этой винтовкой, – а он знает...
Только бы пристреляна была как надо...
Он осторожно взял винтовку в руки, посмотрел, в каком положении стоят маховички прицела. Получалось, что боковые поправки стоят на «нуле», старший сержант их не трогал и правильно делал, гораздо проще прицелиться по делениям. Дальность... Он загреб левой рукой пыли со дна его прикрытого камнями окопа, бросил ее в воздух – и узнал, какой сейчас ветер, прикинув, что в ущелье он будет дуть несколько по-другому, тут сыграет свою роль и волна жара от горящей техники. А значит, надо...
Танк с тралом лежал на боку безжизненной тушей, загораживая проход, – это какой же силы надо было заложить фугас, чтобы сотворить такое, и как они смогли его заложить? Не иначе как ночью, по-тихой...
Просрали...
Чуть дальше, в стороне стояла «Шилка», все люки у нее были открыты, и из раны в стальном ее боку, из открытых люков наружу взлетали, как фейерверк, трассеры – рвался боезапас. Еще дальше огрызалась погибающая, но не желающая сдаваться колонна, по ущелью полз тяжелыми, черными облаками густой солярный дым...
Ага...
Приняв поправки и в уме рассчитав только одну ему ведомую точку, Дух выстрелил – и в нескольких сотнях метров от него дух с гранатометом дернулся, как от удара током, выронил свое оружие и покатился безжизненным тряпочным мешком по горному склону. Ага! Значит, винтовка пристреляна как надо, и он попадает точно туда, куда и хочет попасть. Дух перенес прицел дальше, туда, где строчил по ненавистным шурави пулеметчик, до поры до времени укрытый вместе со своим напарником большим бурым покрывалом, под которым боевика на склоне не заметишь и с пятидесяти метров. Выстрел – винтовка привычно отдает в плечо – и дух вдруг замирает, обнимая свой внезапно замолчавший пулемет. Второй номер, подававший ленту, по глупости попытался вскочить – и рухнул рядом, поливая каменистый склон хлещущей из перебитой артерии кровью.
Выстрел – и дух, только что увлеченно целившийся в грузовик шурави из шайтан-трубы[6], болезненно сгибается пополам, палец его в агонии нажимает на кнопку электроспуска – и кудлатое черное облако разрыва встает над позициями духов.
Брызнуло в лицо каменным крошевом; Дух поспешно скатился на дно окопа «гнезда», стараясь не ударить обо что-то винтовку. Винтовка – это теперь его жизнь...
Перевернув на спину труп Кордавы, он обшмонал его и разжился четырьмя снаряженными магазинами к «СВД». Потом – дав выстрел наобум, не высовываясь, чтобы привлечь внимание снайпера и заставить его следить за амбразурами «гнезда», он сменил магазин, выскользнул из защищенного окопа, прополз несколько метров до соседнего валуна, затаился за ним. Потом снял каску и начал осторожно выдвигать ее с левой стороны валуна...
Бах!
Пуля взрыла почву левее от валуна, подняла фонтанчик земли. Он еще подвинул каску.
Дух стрелял из БУРа, он несамозарядный, ему надо перезарядиться, он промедлит и потеряет время. Где же он?
Бах!
Есть...
Он пихнул ногой каску – и та покатилась по склону, уже продырявленная – все, что ему надо было знать, он узнал, увидел – по тому, с какой стороны попала и с какой стороны вышла из каски пуля. А в следующее мгновение далеко, в нескольких сотнях метров от него, безжизненно распласталась за валуном одетая в советскую военную форму фигурка. Интересно, где он взял эту форму, гаденыш....
Как бы то ни было – снайпера больше нет. А вот другие духи – есть. И он начал выискивать через дым новые цели...
* * *Землянка, хоть и командирская – мало чем отличалась от землянок времен Великой Отечественной войны, будто и не прошло сорока с лишним лет с тех пор. Те же ступеньки на входе, выкопанные в земле при помощи лома, лопаты и какой-то там матери. Те же стены, обитые зелеными досками от снарядных ящиков. Буржуйка-поларис, сейчас ненужная – наоборот, жара, дешевый, купленный в дукане вентилятор. Только у стены в заботливо сколоченном ящике с крючками – не «ППШ» висят, а «АКС-74», да бухтит у стены магнитофон-радио, тоже купленное в дукане. На некоторых заставах есть видюшники, запитанные от стыренных танковых аккумуляторов, но здесь этого нет. Бедная застава.
За столом, тоже сколоченным из вездесущих зеленых досок, на перевернутых снарядных ящиках – два офицера, оба голые по пояс от жары. Между ними – «зелененькая», бутылка «Московской» со сдернутой крышкой-кепочкой, буханка грубого, выпеченного в полевой пекарне хлеба, да две вспоротые банки: одна с «красной рыбой» – килькой в томатном соусе, другая со сгущом. В столешницу воткнут острый, как бритва, местной работы нож, кому надо отрезать хлеба – берет и отрезает... Стаканов – три, один стоит в стороне, почти полный и накрытый кусочком хлеба – тем, кто здесь остался. Кордаве, пацанам из колонны. Да всем, кого за восемь лет жестокой и бессмысленной войны забрала эта земля. Офицеры молча пьют. Закусывают...
– Много? – спрашивает Бивень, только выдохнув после очередного влитого в себя без закуси стакана. Ему хочется опьянеть – но он не пьянеет, только к глазам и к горлу подкатывает – а так он трезв. Болезненно трезв.
– Шестеро. Одного не довезли, – второй офицер, мрачный и загорелый до черноты, похожий на местного, задумчиво держит в руке стакан, да так, что нажми еще немного – и брызнут в стороны окрашенные красным осколки.
– А метлы?
– Повезло. Летун оказался опытный, майор, вторую ходку здесь – дотянул, посадил. Второй тяжелый – но жить будет. Могло и хуже быть. Четыре контейнера от «Стингеров» нашли.
– Могло...
И снова льется в глотку прозрачная, почти невесомая жидкость, обжигая нутро натощак, но не даруя спасительного беспамятства, пьяного бреда, где можно поплакать, можно выругаться, можно выплюнуть из себя гложущую изнутри боль. Они приговорили целую бутылку натощак – и они оба оскорбительно трезвы.
– Ты мне вот что скажи... Кто это у тебя Чингачгук тут такой?
Бивень недоуменно смотрит на гостя.
– Что за Чингачгук?
– Да так... С одного из постов духов изрядно проредили – почти целый сектор выбили и снайпера положили. Мои не поленились, промерили. Снайпера приговорили с девятисот метров, единственным выстрелом. С восьмисот загасили пулеметный расчет. Тоже два выстрела, оба точные. Положили нескольких гранатометчиков. В том секторе никого не вытащили, Бивень, как они это делают – потому что тащить было уже некому.
– Откуда?
– Где у тебя пацан лег.
Бивень покачал головой.
– Кордава, что ли? Так он же...
– Да нет, не Кордава... Там пулемет сбитый – его снайпер вывел из строя. Пацана твоего прямо в укрытии нашли, двухсотым – а после этого кто-то от валуна бил и жив остался – там гильзы. Кроме второго, пулеметчика твоего, – некому.
– Он же сопляк еще! Сколько он... да в последний приказ и прибыл!
– Кроме него – некому! – настойчиво повторил загорелый офицер. – Вот я и хочу познакомиться с твоим Чингачгуком.
Бивень тяжело, пьяно отдышался, потом изо всех сил забарабанил кулачищем по столу. Топая, в землянку влетел один из солдат-старослужащих...
– Это... как тебя...
– Гриденко, товарищ гвардии капитан! Ефрейтор Гриденко!
– Ты вот что, Гриденко... как того молодого, что с Кордавой сидел... ну...
Старослужащий почесал в голове, вспоминая – дух, он и есть дух, у духа нет имени, он просто дух. Хотя этот, кажется, по срокам уже слон, не перевели только.
– Баранов, что ли, товарищ гвардии капитан? – с сомнением в голосе сказал тот. – Он точняк был там, где Резо лег, больше некому...
– Ну, вот и гони его сюда! Трассером!
– Есть!
Все знали: когда Бивень датый – связываться с ним нельзя, потом не расхлебаешь. Даже старослужащие ходили по струнке в такие дни.
– У тебя дело личное на него есть?
– Какое дело, Паша, какое дело?! – Бивень обвел рукой нехитрый интерьер палатки, его уже начало схватывать, к глазам подступили слезы. – Вот смотри, все, что у нас тут есть. Нам, б..., пулемета лишнего дать зажимают, два трофейных пользуем. А тут...
– Расползлись мы что-то. – Гость поставил недопитый стакан на стол.
– Нет, ты мне скажи, какой п...р вот так погнал колонну, без разведки, безо всего! Какой, б..., п...р?!
– То она помогла бы!
На входе простучали по камням сапоги, оба офицера повернулись, рассматривая явившегося.
– Товарищ гвардии капитан, гвардии рядовой Баранов по вашему приказанию явился! – выдал молодой высеченную на скрижалях фразу представления.
Молодой как молодой. Неопрятный, форма не ушита, побритый плохо, нечисто – новые бритвы, конечно же, отобрали деды. Среднего роста, лопоухий, белобрысый...
