Владимир Владимирович - Ноябрьский дождь
И почему-то очередная странность, почти сумасшедшая выходка Ватанабэ не вызывает привычного раздражения, хоть и звучит привычно ее голос. Может быть, из-за плачущей девушки, убежавшей прочь? Или из-за него самого, сидящего перед ней с видом голодного бродячего кота?
Но что все-таки случилось?
- Ватанабэ, что случилось? - только и смогла спросить Канзаки. - Вы и тогда выглядели странно. А сейчас я вообще не понимаю, что с вами. Вы выглядите, как больной раком, узнавший диагноз.
- Хорошее сравнение, - чуть заметно хмыкнул Сэм. - Только я болен не раком.
Он вольготно откинулся на спину, упершись в пол свободной рукой. Вторая продолжала лениво держать револьвер, смотревший вверх черным глазом дула.
- Я болен непроходимой глупостью, - мужчина посмотрел на Мегуми странно чистым взглядом. Без типично мужского замасленного смешка. Без своей неизменной лукавой таинственности. - Осторожно, Канзаки-сан, в такие моменты я трогательно-болтлив.
- И... И что? - спросила девушка, переступив с ноги на ногу. Непривычный Ватанабэ ее почти пугал.
- Если не хотите, чтобы я доставал вас рассказом, что же случилось, лучше спускайтесь вниз, - снова хмыкнул Сэм.
- Я... - она помедлила. - Нет уж, я не хочу снова лезть через ваш разбитый балкон. Лучше рассказывайте.
- Как хотите, - Ватанабэ вытянул вооруженную руку и наставил револьвер на особенно крупную тучу, грозившую вот-вот лопнуть новым дождем. - Начнем издалека. Жил да был когда-то человек. Умер у него отец. А матери и не было никогда. Этот человек страдал от одного крайне нехорошего недостатка в жизни. Ну, не то чтобы страдал, скорее, он был немножко неудобным. Нет, дело не в том, что он оказался сиротой и рос в детском доме. Его аномалия, если можно так сказать, заключалась в неумении чувствовать. Он не умел радоваться, грустить, влюбляться. Он всегда был один. Потому что не было точек соприкосновения с человечеством. Люди признают в тебе человека, если ты думаешь и ведешь себя как они. А этот... Он дышал воздухом, ел, спал, умывался. Но не чувствовал. Наступи однажды утром конец света - даже и не заметил бы. Само понятие чувств для него оставалось книжным определением из курса психологии, сродни абстрактным эмоциям и рефлексам. Не более. В детском доме его прозвали роботом. Ни друзей, ни знакомых, кроме одного старика, друга погибшего отца. Но однажды все поменялось.
Говоря монотонным, лишенным эмоций голосом, Сэм прищурил один глаз, словно и впрямь выцеливал что-то в небе.
- Однажды вечером, поедая хот-дог, единственную еду, к которой был хотя бы неравнодушен его желудок, человек встретил девушку. Вроде бы самую обычную. Но встреча случилась в необычное время. Совершенно неожиданно для себя, человек без чувств спас незнакомую душу от опасности, которой и представить себе не мог. И все бы ничего, но девушка не исчезла, как исчезало все остальное, к чему он был равнодушен. Она почему-то снова и снова оказывалась рядом. И вот, в один прекрасный день, в человеке родилось чувство.
Оставшийся открытым раскосый глаз Сэма глядел в небо, и Канзаки отчетливо видела, как наполнялся смертельной тоской этот взгляд.
- Это было как удар чем-то острым прямо в сердце. Совершенно новое, неожиданное. По крайней мере, для него. Человек влюбился. Впервые и с огромной силой, рвущейся из прорехи, что она оставила. Единственное, чего он отныне хотел - чтобы она так и оставалась рядом. Чтобы с ней все было хорошо. Нет, не для себя. Он хотел, чтобы хорошо было именно ей. Он готов был оставаться невидимым, чужим, совершенно посторонним. Потому что в этом и заключается истинность любви - когда любишь не для себя. Когда хочешь отдавать всего себя. Так любил и он.
Уставившийся в бок беззащитной туче револьвер медленно убрал вороной зрачок от громадной мишени. Оружие снова провернулось вокруг указательного пальца.
- Но не все в жизни просто. Им продолжала грозить опасность. Страшная опасность. И, защищая ее от этой опасности, он умер. Для нее. Так случается. Он умер, чтобы она жила. И она жила. Вышла замуж, родила ребенка. Правда, потом овдовела - мужа убили хулиганы как-то ночью в парке. Ну, они и так к тому времени были в шаге от развода. Зато саму ее берегла судьба. Вернее, не судьба. Опасности отводила рука мертвеца. Вот ведь какая штука любовь - она вытаскивает даже с того света. Пусть и приходится подписывать контракт с дьяволом.
Обернувшись к Мегуми, Сэм криво усмехнулся.
- Вот только некоторые мертвецы непроходимо тупы. Они сами соглашаются не тревожить живущих. Но иногда, наблюдая со своей стороны реки Стикс, они горюют. И вершат глупости. Наш же покойник был вдвойне глуп, ибо умел чувствовать только одно. Болел непроходимой глупостью.
Неподвижная статуя задвигалась. Ватанабэ поднимался на ноги, отряхивая сзади брюки. Мегуми молчала.
Слов просто не было.
Ватанабэ только что открыл ей, чужому, по сути, человеку, краешек своей души. Она понимала, что рассказывает он про себя. Даже несмотря на предупреждение, подобное оказалось неожиданным. И смущающим. Канзаки окончательно растерялась.
- А... А Дженни? - наконец, спросила девушка. - Это про нее?..
- Нет, - резко, но спокойно ответил мужчина. Он остановился напротив Канзаки, вертя на пальце револьвер. - Дженни - это конец истории. Просто настырная девчонка, которую я однажды спас от планов ее папаши. Своеобразно так спас - публично выставив блудницей. Парадокс, но именно после этого кардинал Паттерсон не смог двинуть ее по своей линии. Дженни была счастлива, а меня услали подальше. Паттерсон - человек влиятельный и мстительный. Когда же я вернулся, Дженни решила, что у нас что-то получится. Хотя я предупреждал. Ведь в нашей истории чувство было только одно.
- Я не понимаю, - тихо сказала Мегуми. - Дженни ушла в слезах. Вы ей сказали, что не любите ее?
- Да.
- Но что за разгром в квартире?
- Как я уже сказал, покойники иногда совершают глупости.
- Ватанабэ... - внутри все странно зачесалось. Наружу рвалось что-то непонятное, неожиданное. И вырвалось. - Ватанабэ. Вы псих!
Ужасаясь сама себе, Канзаки коротко и нервно хихикнула. Выражение лица Сэма не изменилось ни на йоту. Все та же неподвижность, все тот же больной отстраненный взгляд.
- Вы правда псих. Я поняла - вы пришли в ярость, потому что ваша старая любовь вас чем-то расстроила? И вы отыгрались на Дженни, которая вам надоела? Это так... так похоже на какой-то цирк!
Что она несет? ЧТО ОНА НЕСЕТ?!
В черепе дико вопил внутренний голос, обзывавший Канзаки нехорошими словами. Но язык словно сам собой поворачивался.
- Вы, покоритель женщин, циник и вечный шут - несчастный влюбленный?! Вот не ожидала! Вы срываетесь и громите свою квартиру, потому что в ней не та женщина? Цирк, цирк! Балаган.
Полагалось говорить смеющимся голосом. Или хотя бы с иронией. Но Канзаки произносила каждое слово все тише, и с каждым слогом рос в ней испуг.
Зачем она это говорит?
Почему?
Ведь ей же не смешно.
- Вот и вы тоже купились, - только и сказал Ватанабэ, когда она замолчала. - Покоритель женщин, циник... Как легко выдать симулякр за реальность. Хотите цинично? За последние десять лет по-настоящему у меня была только Дженни. Потому что попросила помочь. Но только вот даже на нее мне плевать. И на вас тоже.
Шагнув мимо застывшей соляным столбом Канзаки, он начал спускаться вниз по лестнице.
Вот это уже вовсе никуда не годилось.
Канзаки продолжала стоять, не шелохнувшись, слушая, как гремит по ступеням поступь уходящего Сэма.
Некрасиво вышло. Нехорошо.
С одной стороны, он казался полным идиотом. Даже психом, не поспоришь. Швыряться мебелью, гонять девушек, сидеть на крыше со старым револьвером... Да еще и нагрубил только что. Но вот с другой стороны все смотрелось куда сложнее. Ватанабэ выглядел совершенно разбитым. Именно разбитым: как будто человек, которого она, пусть плохо, но знала, разлетелся на тысячу осколков подобно балконному стеклу. Канзаки не сразу поняла, почему Сэм казался таким странным, но сейчас сообразила - он действительно был похож на мертвеца. Настолько далеким от душевных терзаний, от всяческих рефлексий и мрачных выражений лица был Ватанабэ, что теперь, лишенный налета непрошибаемой толстокожести, он пугал.
А еще Мегуми саму почему-то переклинило. Зачем она начала смеяться? Неестественно и глупо. Наверное, от неожиданности. И еще из-за того, что Ватанабэ стало неожиданно... жалко. Жалко его, вот этого вот... Парадокс. Последним, кого можно было бы пожалеть, был Сэм. По крайней мере, так казалось. Большой, сильный и совершенно несносный.
Тучи в темнеющем небе грозно нахохлились, предвещая дождь с минуты на минуту. Внизу что-то заскрежетало. Канзаки зашагала следом за Ватанабэ. Вниз по лестнице.
