Елена Старкова - Поцелуй Морты
Было понятно, что услугами парикмахерской он не пользовался очень давно и его шевелюру пыталась привести в порядок старательная, но неумелая рука. Чистая одежда, несмотря на все усилия, выглядела как ветошь, которую несколько лет хранили на чердаке и надели по недоразумению. В его глазах застыли отчаяние и скорбь унижения.
Но, несмотря на плачевное состояние гардероба, он был очень симпатичным – глубоко посаженные темно-серые глаза, аккуратный прямой нос, мужественная линия подбородка, твердо очерченные губы, оттененные небольшими темными усиками, нервные руки с длинными красивыми пальцами, которые сейчас переплелись от нервного напряжения.
– Я сделаю то, о чем вы просите, но прошу вас накрепко запомнить, что природа не терпит пустоты и не любит, когда нарушают равновесие. Вы приобретете деньги, как и хотели, – Нора смотрела на мужчину серьезно, без своей обычной, чуть уловимой усмешки, – много денег. Но что-то исчезнет из вашей жизни, возможно, важное и ценное для вас, а возможно, не очень. Вы готовы к этому? – Нора заранее знала, что ответит мужчина. Жажда добыть желаемое любой ценой уже заслонила у него разум.
– Да-да, конечно! – Мужчина прижал обе руки к сердцу, желая убедить Нору не отказывать ему. – Я готов! Если бы вы знали, как мне это нужно!
Нора готовилась к проведению обряда на привлечение денег. Простенький обряд, но элегантный. Она всегда делала это с удовольствием.
– Снимите, пожалуйста, правый ботинок, – с вернувшейся вновь легкой усмешкой во взгляде попросила Нора.
Растерявшийся мужчина торопливо кинулся развязывать шнурок, протянул стоптанный ботинок Норе, стыдливо отводя глаза, и застыл, сидя в неловкой напряженной позе.
Обмыв подошву ботинка в фарфоровой миске с водой, она небрежно бросила его на пол. В потемневшую от грязи воду насыпала медных монеток, потом опустила туда руку.
– Купец несет венец злат, и как он удаче сват и брат, так и Михаил по колено не в дерьме, а в злате и серебре, – зазвучал ее мелодичный голос. – Как мертвец от гроба не отходит, так и у Михаила деньги от сумы не отойдут…
Зачерпнув горсть воды, она вылила ее на голову съежившегося мужчины. Насыпала в воду еще монет и перемешала рукой. Потом разбила в миску яйцо и резко загасила в ней свечу. Размешала содержимое миски большой серебряной ложкой и в образовавшуюся воронку кинула щепотку соли.
– Баба-колдуница, что в гробу лежит, свой гроб сторожит, – продолжала она говорить нараспев, – ходила по земле смело, вершила свое колдовское дело. Счастье собирала, удачу воровала и себе даровала, подари Михаилу, мертвячка, удачу, дай ему денег в придачу. Не имей своей воли на этот час, а сделай, что приказано сейчас. Ключ, замок, язык.
Нора позвала секретаршу, которая торопливо унесла миску с грязной водой. Мужчина смотрел вопросительно.
– Все, – сказала она строго, – надевайте-ка свой ботинок – и до свидания.
Для Михаила все изменилось с того момента, как он покинул салон Норы. Он дошел до метро и остановился, нащупывая в кармане мелкие монеты. Взгляд упал на пухлый желтый бумажник, валявшийся возле урны. Мимо шли плотным потоком люди, большинство из них смотрело вниз, себе под ноги, но никто ничего не видел. Михаил быстрым шагом подошел и поднял.
На ощупь бумажник был гладкий и довольно увесистый. Михаил зашел за ближайший газетный киоск и раскрыл бумажник: тот с готовностью распахнулся, чтобы обрадовать нового хозяина толстенькой пачкой зеленоватых банкнот. У Михаила перехватило дух, и он, плюнув на осторожность, начал дрожащими руками пересчитывать деньги. Их было много, невероятно много – около тысячи долларов. Вот, началось! Не подвела, не подвела ведьма! Какое счастье! Это не просто деньги, это решение многих проблем. Это избавление от навязчивых кредиторов, ботинки жене и много вкусной еды, которой они уже давно не видали! Стоило только сполоснуть подошву его ботинка в обычной миске с водой…
Общежитие МГУ, в отличие от муравейника или улья, никогда не засыпает полностью. В его комнатах-ячейках днем и ночью происходят свои драмы и комедии, сходятся и расходятся местные Ромео и Джульетты и довольно часто заключаются брачные союзы, но далеко не все из них заканчиваются свадьбой или хотя бы посещением ЗАГСа.
Последнее время Гарик и Шухрат стали часто ссориться, а все из-за Димы с Катей. Шпилевский искренне сожалел о выборе Сидоркина и просто отказывался понимать, как можно ссориться с мачехой, от которой зависишь материально.
Он бы так не поступил, а женился бы на Лене Апулевич как миленький, да еще и ублажал бы ее на каждом шагу, предвосхищая каждое желание по мере сил и возможностей, дай бог здоровьечка ее папе-олигарху. И ни за что бы не уехал с Рублевки в какое-то Гольяново, чтобы тесниться в двух игрушечных комнатушках с родственниками нищей невесты из Краснодарского края.
Зато Шухрат в душе был романтиком и ни в какую не соглашался с доводами прагматичного друга. И к тому же завидовал Диме с Катей белой завистью, потому что любил детей и сам мечтал нарожать кучу ребятишек в любви и дружбе с любимой женой. А еще лучше с женами. Четырьмя, как у пророка Магомета, мир его праху.
Самому Шухрату родители давно присмотрели невесту и даже просватали ее. Он ухитрился издали посмотреть на будущую жену и очень был ею разочарован. Низенькая и похожая на кеглю Дильбар не пробудила в нем нежных чувств, но против родительской воли в Узбекистане восставать не принято. Поэтому по его просьбе родители отложили свадьбу до тех пор, пока Шухрат не закончит университет.
Поорав друг на друга от души, приятели похлопали друг друга по плечам, выкурили перед сном по последней сигарете и улеглись спать. Шухрат перед сном успел прочитать суру из Корана, потом положил его на тумбочку и последовал примеру сладко посапывающего Шпилевского.
Вскоре в окно комнаты заглянула луна, озарив беспорядок на столе: пустые пивные банки, раскрытые тетради, на страничках которых лежали засохшие куски хлеба и скрючившиеся ломтики сыра, крошки от чипсов и стоявшую на самом краю початую бутылку минералки. И все это было залито призрачным лунным светом в тональности картины Куинджи «Лунная ночь на Днепре».
Как вдруг послышался какой-то странный скрежет: неимоверно длинные пальцы с острыми, словно когти, ногтями появились за окном и проехались по стеклу с внешней стороны, вызывая крайне неприятный звук, но он не разбудил ни Шпиля, ни Кума. Спустя мгновение скрежет по стеклу повторился, а потом раздался тихий, но требовательный стук в окно.
На этот раз Шпиль заворочался на постели и проснулся. Он услышал знакомый голос, который не мог спутать ни с каким другим голосом на свете:
– Га-арик! Гарик, пусти меня скорее, мне холодно! Гарик, скорее…
Шпилевский, еще не вполне стряхнув остатки сна, в одних трусах бросился к окну. И вдруг увидел снаружи Лену Апулевич. Вцепившись в раму окна, она из последних сил старалась удержаться на подоконнике по другую сторону стекла.
– Гарик, пусти меня! – Лена скорчила недовольную гримаску, и Шпилевского моментально вернуло к действительности.
– Охренеть! – громким шепотом произнес Гарик. – Ты же разобьешься! – Он распахнул окно. – Дай руку! Залезай скорее, у тебя крыша поехала?
Лена ловко, как обезьяна, спрыгнула с подоконника в комнату. Шпиль отметил про себя, что Пуля никогда не отличалась спортивной подготовкой, а тут проявила чудеса ловкости. Как она вообще ухитрилась взобраться к ним по стене здания? Или, наоборот, спуститься? Но, едва взглянув на нее, Гарик совершенно забыл о логике: в этот момент одетая в нечто белое и прозрачное Лена было удивительно, бесовски хороша собой. Правда, необычайно бледна, но это ей даже было к лицу. Да кто не побледнел бы, взобравшись на карниз седьмого этажа без всякого альпинистского снаряжения?
– Тс-с-с… – Лена приложила длинный палец к темно-красным губам. – Тише, разбудишь Кума… Я ведь пришла к тебе, Гарик. – Нежные интонации ее голоса завораживали, проникали в душу, лишали Шпилевского остатков воли. – Я же тебе нравлюсь, я знаю… А я тоже давно люблю тебя, Гарик… Очень давно…
– Ленка, ты чего, Лен? – Гарик не мог поверить в происходящее.
Лена всегда соблюдала дистанцию, из-за чего многие сокурсники упрекали ее в чванстве и высокомерии. А тут такое! И вдруг она очень сильно толкнула вконец обалдевшего Шпилевского в сторону кровати. Когда они огибали тумбочку Шухрата, на которой лежал Коран, глаза Лены полыхнули желтым огнем, и она отскочила в сторону, но Гарик этого не заметил. Ему было стыдно за беспорядок в комнате, за свою неопрятную кровать и валявшуюся на полу одежду. Особенно за видавшие виды дырявые, можно сказать, ажурные носки.
Однако Лену это нисколько не смутило, она обняла Шпиля за шею и шагнула вперед так решительно, что тот потерял равновесие и рухнул вместе с ней на жалобно заскрипевшую кровать. Лена оказалась сверху, одним рывком сбросила с себя белую рубаху, под которой ничего не было. Гарик увидел над собой большие, подрагивающие груди с острыми темными сосками и едва не задохнулся от охватившего его желания…
