Евгений Красницкий - Отрок-4
Сучок послушно поднялся с лавки, но Листвяна остановила его.
— Погоди, старшина, дело к тебе есть. — Ключница жестом велела холопке поставить поднос на лавку и обратилась к Мишке: — Михайла Фролыч, надо бы плотников на новые огороды послать — ограду поправить, да и избушку, хоть небольшую поставить, девки в шалашах намучались. А так: и снасть огородную будет, где хранить, и от непогоды укрыться, и переночевать, если потребуется. Если не хочешь много народу от крепостного строения отрывать, так можно всего двоих-троих плотников, а в помощь им десяток ребят из Воинской школы. Хоть бы и десяток моего Первака.
Сучок вопросительно глянул на Мишку, тот согласно кивнул.
— Хорошо. Только, старшина, ты взял бы, да сам съездил, или Нила послал. Надо там опытным глазом посмотреть, по-моему, место для деревеньки подходящее.
— Добро, сделаем. — Согласился Сучок. — Нила пошлю, он хорошо места для жилья выбирать умеет.
— Так я, прямо сейчас, пошлю кого-нибудь из ребят в Воинскую школу и в крепость? — Спросила Листвяна. — Чтобы уже сегодня Первак свой десяток на огороды привел.
— Посылай.
«Чего ей приспичило-то так срочно? Если десяток Первака и доберется, то уже в конце дня. Или хочет, чтобы прямо с утра за работу взялись? Ладно, ей видней».
— Михайла Фролыч, тебя покормить, или сам попробуешь?
— Сам, только под спину мне чего-нибудь подложи, чтобы сидеть можно было.
Мишка переждал приступ головокружения, более слабый, чем вчера, и принялся запихивать в себя еду — аппетита не было совершенно никакого, хотя и не тошнило. Листвяна заметив, что Мишка глотает с усилием, тут же заботливо подала кружку с квасом.
— Запей, Михайла Фролыч.
Дело пошло легче, а Листвяна сидела рядом и ворковала:
— Хорошо молодым быть — любые болячки быстро проходят и силы быстро восстанавливаются. — Мишка решил, что речь идет о нем, но оказалось, что Листвяна имеет в виду Юльку: — Молодая лекарка аж три ночи возле тебя просидела, вся серая с лица сделалась. А выспалась, и опять, как яблочко наливное.
«Чего ей надо-то? Вежливая, ласковая, заботливая. Меня по отчеству величает, Юльку нахваливает… Точно: нагадила чем-то! Или собирается? То, что номер с кровавой тряпкой не прошел, она еще не знает, но может быть еще что-то в том же духе задумала? Зачем ей это? Мотив надо понять, но пока не выходит. Срыв строительства ей никакой выгоды принести не может, для чего же она эту подлянку подстроила? Не понимаю, а надо! Надо разобраться в ее мотивации, тогда можно будет предвидеть следующие ходы. Блин, и деду-то ничего не скажешь. Даже если найду неопровержимые доказательства ее паскудства, и даже если он их примет… Все равно, Листвяна — его „лебединая песня“, он мне этого не простит. Да и жалко старого, ядрена Матрена. Что ж придумать-то? Мотив! Пока не пойму, ничего делать нельзя!»
Мишка продолжал машинально жевать, не прислушиваясь к воркотне Листвяны, но вдруг сознание зацепили какие-то слова…
— Так Юлька уже пришла?
— Да, у Анны Павловны сидит. — Подтвердила Листвяна. — Ждет, пока ты поешь.
— Зови. — Мишка протянул ключнице миску и ложку. — Все, наелся, больше не хочу.
— Да ты и половины не съел, Михайла! Анна Павловна сердиться будет. Съешь еще, хоть немного.
— Не хочу, тошнит меня. Зови лекарку!
— Ну, как знаешь… А еду я оставлю, может лекарка тебя уломает еще поесть.
— Уломает, уломает… Юлька на что хочешь, уломает, зови!
Глава 4
— Здравствуй, Юленька. А я все думаю:
Да что ж такое происходит?Ко мне всё Юлька не приходит,А ходят в праздной суетеРазнообразные не те.
«Плагиат, сэр Майкл, да еще такой бездарный. И не стыдно?»
Юлька неожиданно поддержала критику «внутреннего собеседника»:
— Все еще бредишь? А сказали, что на поправку пошел.
— Вот, ты пришла, мне сразу и полегчало.
— Что-то, не заметно. То орал: «Берегись, стрела!», а теперь и вовсе чушь несешь… хотя, складно. Какого только бреда с вами не услышишь.
Несмотря на ворчливый тон, было заметно, что Юлька довольна. Только непонятно чем: состоянием пациента или стихами?
— Давай-ка рассказывай: где болит, как себя чувствуешь?
— Глаз почти не болит, только там все время мокро, а вот ухо, почему-то болит, даже жевать больно. — Принялся перечислять Мишка. — А еще: встать не могу — голова кружится и тошнит.
— А сейчас голова кружится?
— Нет, только когда приподнялся, но быстро прошло.
— Ладно, давай-ка посмотрим, что у тебя там.
Юлька принялась снимать повязки, а Мишка с трудом сдерживался, чтобы не спросить: не принесла ли она, случайно, с собой зеркало. Он даже сам не ожидал, что состояние внешности будет так сильно его волновать. К уху повязка присохла, Мишка зашипел от боли, но на Юльку это не произвело не малейшего впечатления, она даже и не попыталась его успокоить «лекарским голосом».
— Юль, меня сильно поуродовало? — Не выдержал, наконец, Мишка. — Рожа здорово страшная?
— А ты и так красавцем не был. — «Порадовала» Юлька. — Такую харю сильно не попортишь.
— А вот и врешь! — Запротестовал Мишка. — Красава — внучка нинеина — на мне жениться обещала. Красавец, говорит, писаный, только собольей шубы и красных сапог не хватает. Но сапоги с шубой — дело наживное.
— Ну, я же говорю: бредишь! Может, все-таки, она за тебя замуж выйти хотела, а не жениться?
— Не-а! Так и сказала: «Вырасту и женюсь на тебе!» Замуж каждая выйти может, а вот жениться… Но Красава, наверно, способ знает — внучка волхвы, все-таки.
Юлька, наконец, не выдержала и фыркнула.
— Трепач! Надо было тебе лучину в язык всаживать, а не в глаз! А ну, не лезь! — лекарка шлепнула Мишку по руке, которой он потянулся пощупать ухо. — Не зажило еще!
— Ну, что тут у нас? — Раздался вдруг из-за Юлькиной спины голос Настены.
Мишка даже и не заметил, когда она успела войти в горницу.
«Консилиум, сэр. Видать, дела серьезные. Слава Богу, Бурея третьим не пригласили — добивать, чтоб не мучался».
— Вот, мама. — Юлька отодвинулась, чтобы не мешать матери.
— Глаз промой ему. — Настена внимательно вглядываясь в Мишку, легко притронулась пальцами к его лбу возле брови, оттянула нижнее веко. — Ну-ка, попробуй глаз открыть, Мишаня.
Мишка попробовал, получилось плохо.
— Шевелится. — С удовлетворением констатировала Настена. — Все хорошо: глаз видит, веко шевелится, будет чем девкам подмигивать.
— Это я обязательно! — Бодро отозвался Мишка и для убедительности пропел:
На закате ходит парень возле дома моего.Поморгает мне глазами и не скажет ничего.И кто его знает, чего он моргает,Чего он моргает, чего он моргает?Тари-тари, тари-тари, тари-тари-там!
— Ну, если запел, то выздоравливает! — Настена довольно улыбнулась. — Промывай ему глаз и перевязывай. Пожалуй, через пару деньков поднимется.
— Так что у меня с мордой? — Дождавшись, когда Настена выйдет, снова спросил Мишка. — Бурея по страхолюдству переплюну или нет?
— Ну, прямо, как девка! — Возмутилась Юлька. — Ничего особо страшного. Бровь, конечно сгорела, но вырастет снова… почти вся. Чуть-чуть кривая будет, но несильно. Волосы на голове тоже отрастут…
— А с ухом что?
— Ну… — Юлька помялась, но под настойчивым взглядом Мишки, все же продолжила: — Ты, когда на спину упал, уголек к уху скатился. Подшлемник волосам гореть не дал, но сам тлеть начал и, как раз, там, где ухо… Пока с тебя шлем стащили, пока то, да се… В общем, прижарилось у тебя ухо. Даже обуглилось слегка.
— И что?
— Ну, пришлось отрезать немного…
— Сколько это — «немного»?
Мишка опять полез щупать ухо и опять получил шлепок по руке.
— Не трогай! Как бы еще кусок отрезать не пришлось. Да ты не бойся, Минь, под волосами не видно будет.
— Эх, молодежь, молодежь. Только б вам резать. — Тоном старого доктора из не менее старого анекдота, проворчал Мишка. — Юль, вон там воск лежит, дай-ка мне кусочек.
Размяв воск в пальцах он вылепил из него некое подобие ушной раковины.
— Показывай, сколько отрезали?
Юлька немного поколебалась, потом несколькими движениями отщипнула задний край.
— Мать честная! Эльф!
— Что? — Непонимающе переспросила Юлька. — Какой эльф?
— У латинян сказка такая есть — про лесных людей. Они такие же, как люди, даже детей могут от людей рожать, только уши у них заостренные, как у зверей.
— А-а. Ну, у тебя только одно ухо заострилось.
— Так у них полукровок так и называют — полуэльфы.
— Трепач. У него, чуть не пол уха сгорело, а ему все хаханьки. — Лица Юльки Мишка не видел, потому, что она, как раз, накладывала ему повязку, но по голосу чувствовалось, что лекарка улыбается. — Ты и на собственных похоронах шуточки шутить будешь?
