Олег Языков - Гром и молния

Тут я заметил, что я – я! – стою ниже этого гада на лестничном марше. Непорядок! Я с большущим удовольствием поднял полкана телекинезом в воздух и перевернул его головой вниз. Полкан покраснел еще больше, видимо, от прилива крови к голове, из карманов посыпались удостоверения, папиросы и ключи. Наказуемый стал поскуливать, как щенок, право слово…

Икающая и размахивающая руками туша медленно проплыла мимо меня вниз, на лестничную площадку. Там стояло то, что в этом времени ушлые завхозы и коменданты учреждений любят ставить в коридорах и на лестничных площадках. А именно – дохлая и облезлая пальма в здоровенной кадушке с массой окурков. Самое место – пьедестальчик просто люкс!

Вот туда-то я и определил почему-то замолчавшего Карлсона… без моторчика. Он вцепился в эту бедную пальму, как гигантский южноамериканский ленивец в свое последнее в жизни дерево. И повис. Пальма гнулась и стонала… С интересом посмотрев на получившуюся икебану, я подумал, что это – хорошо!

Тут внизу грохнули двери и раздались громкие мужские голоса. Командные голоса. По лестнице поднимался командарм, окруженный большой группой офицеров.

– Та-ак… это что еще такое? Майор?!

– Не могу знать, товарищ генерал-лейтенант! Сам удивляюсь, что это за гиббон в штабе появился! А кто это?

Генерал-лейтенант не обратил на мой вопрос никакого внимания. Все его внимание было поглощено гиббоном.

– Э-э, полковник! А что это вы там делаете? На пальме? Слезайте, слезайте, голубчик!

Но полковник лишь что-то мычал и отрицательно мотал головой, со страхом поблескивая на меня глазами из-за ствола бедного растения.

– Врача сюда, – вполголоса обратился в сторону свиты командующий. – Полковнику плохо…

Эта сцена стала мне надоедать. Думаю, этот хам, забравшись на пальму, достиг пика своей карьеры. Дальше ему уже ничего не светит… Ну и поделом!

Нахально прогрохотав сапогами по гулкому лестничному маршу, я подмигнул с трудом сдерживающему улыбку часовому на выходе и выскочил из штаба. Запрыгнув в машину, я скомандовал: «Домой! А то тут звери какие-то из зоопарка разбежались – еще покусают. Поехали!»

А вечером я сам скатился до рукоприкладства… Да-да, барон и майор Красной Армии, Герой Советского Союза, между прочим… Ударил по лицу офицера. Подполковника Воронова. Или как там его зовут…

А дело было так.

Я вышел из штабной землянки очень поздно. Пока просмотрел пришедшие бумаги, пока подписал то, что штаб и инженерная служба подготовили в армию и в Москву, пока пролистал журнал радиограмм… Да, нелегка ты доля командирская! Как только подполковник Степанов с такой нагрузкой справляется!

В общем, в штабе оставался только дежурный офицер, один связист и часовой около землянки. Я попрощался, выслушал пожелания спокойной ночи и побрел к своему гамаку и палатке.

…Бездумно уставившись в звездное небо, я покачивался в гамаке. Сердце уже не ныло, чувство боли притупилось, ушло на задний план… Мыслей не осталось. Было ощущение одиночества, ненужности. Лишний я здесь, чужой… Даже тело – и то не мое… Не принимает меня время, пытается оттолкнуть, выдавить. Люди вокруг меня гибнут. Хотя, с другой стороны, война ведь… Смерть-то рядом ходит. Как там в песне поется:

«До тебя мне дойти не легко,А до смерти – четыре шага…»

Насчет шагов верно, бывает и меньше. В последнем бою трасса прошла впритирку. Повезло… В который раз повезло? В очередной? Или – в предпоследний?

– Кто там? – Я услышал чьи-то шаги.

– Это я, Виктор Михайлович, Воронов. Не спите?

– Странный вопрос. Вы шли, чтобы подоткнуть мне одеялку? Поправить соску-пустышку? Покачать колыбель?

– Не надо язвить, майор. Я шел к вам поговорить, Мастер…

Сначала я это пропустил. Но Воронов молчал, и я невольно повторил его фразу про себя… Все, пауза затягивается. Надо что-то решать.

Я вылез из гамака и затянул ослабленный ремень.

– Ну, что ж. Пошли в палатку. Коньяк будешь, Регистратор?

– Я не регистратор, Мастер, я – корректор!

Мы выпили, коньяк обжигающим теплом прокатился по пищеводу.

– Слушаю вас, корректор. Кстати, разницу не поясните?

– Да почему же нет? Конечно, поясню. Регистраторы – это ученые, специалисты в различных отраслях психологии, социологии, управления… В общем – это элита ума. А корректоры – это… силовики, наверное. Бойцы. Как-то так. Ну, может быть, немножко пошире понятие будет. Мы же не неандертальцы с узловатыми палицами в руках, в конце-то концов. Тоже специалисты – но специалисты узкопрофильные, так сказать. И – без белых перчаток. Это главное отличие… Давайте поговорим о проблемах более широкого профиля. Как называется Служба, ее цели и задачи, вы, как мне кажется, знаете?

– В общих чертах… Пояснил один ваш сотрудничек…

– Да, я знаю. Не очень хорошо получилось. Издерганный, потерявший себя человек. Он не выдержал того, о чем я вам и хочу рассказать. В общем, говоря кратко, Мир-основа был спокойным, сытым, безопасным местом. Там достигли высочайшего уровня науки, культуры и производства. Там все было направлено на удовлетворение потребностей человека. Но – коммунизма не получилось. Никто уже не хотел раздвигать границы и идти за горизонт. Никто не хотел, да и не мог, обнажить меч за правое дело… Бойцы и люди фронтира перевелись в этом мире. Их вытеснили администраторы, ученые и техники. А потребность в воинах и бунтарях ощущалась все больше и больше. И тогда светлые головы в Службе коррекции решили набирать их по диким и полудиким мирам. Земля тысяча девятьсот сорок третьего года, полыхающая Мировой войной, казалась Службе питомником монстров. Но монстров полезных и поддающихся дрессировке.

Я налил еще по четверти стакана.

– Воронов, ты терял друзей? Давай за них… не чокаясь… – Я выпил и закрыл глаза. – Зачем ты ко мне подошел? У нас была сделка. Свои обязательства я выполнил. Больше я в вас не нуждаюсь.

– Ты – да! Мы нуждаемся в тебе, Виктор. Я уполномочен предложить тебе перейти на работу в Службу коррекции.

– Них… ничего себе струя! – присвистнул я. – И сюда добрались!

– А мы тут давно… Наблюдать и вносить коррективы – наша прямая обязанность. Вот ты – это и есть необходимая точечная корректировка.

– На хрен вы мне нужны, Регистратор!

– Корректор…

– Мне все едино. Сейчас война. Я на фронте, завтра-послезавтра начнутся бои. Где-то воюет мой полк, мои друзья. Здесь, под Курском, я отвечаю за ребят группы «Молния». Это моя война! И я отсюда не уйду! Я до Берлина дойду! Если жив буду.

– Да будешь ты жив, будешь… Но вот до Берлина ты не дойдешь. В одном из воздушных боев ты будешь серьезно ранен. Ты потеряешь ногу, Виктор.