Дмитрий Манасыпов - К далекому синему морю

Он брел где-то между лесопосадками и куском степи, в стороне от серой крошки, оставшейся от асфальта дороги. До Курумоча, если сложится, дня полтора-два пути. Уповать на какой-то транспорт здесь и сейчас просто не мог. Странно, но за все пройденные километры живности практически не встретилось. Так, мелькали птицы, не более. Пару раз Морхольд заметил черные точки ворон, круживших в одном месте. В ту сторону не пошел.

Даже если там и находился какой-то бродяга, такой же как он, чем ему помочь? Тем более, что падальщики есть везде. Вряд ли волки водятся только у Отрадного. Стоило поторопиться. С его-то рогатиной, топориком и ножом против стаи… не выстоять. Да и рогатина, к которой он закрепил спальник, перекинув ее через плечо, сразу не поможет. А спальник выкидывать жалко. Глупость, конечно, но жалко.

Морхольд прищурился в густо валящую крупу. Пришлось поднять воротник плаща, ветер никак не желал угомониться.

Белесый вертящийся кокон окружил со всех сторон. Он успел наметить азимут, небольшую рощицу километрах в трех. Стоило поторопиться, чтобы не потерять курс. В такую-то погоду оно немудрено. Шел, вспоминая все увиденное и не теряя надежды рассмотреть хотя бы что-то через кромешную белую мглу, наступающую все решительнее.

Морхольд шел, упрямо, как и всегда. Наклонив голову и раскатав шапчонку-маску, облепленную снегом, тяжело опираясь на рогатину, хромал вперед. Воздух хрипло ходил туда-сюда по носоглотке. Булькали бронхи, ежеминутно заставляя отхаркивать вязкую серую слизь. Чертово курево давало о себе знать. Морхольд сжимал зубы и шел.

Темп он задал хороший. Только вот не справился. Укатали мустанга-иноходца радиоактивные холмы с перелесками и прочая пересеченная местность. Когда все перед глазами начало затягивать красной дымкой, он просто встал. Оперся о древко и выдохнул.

Руки дрожали. Ноги тряслись. Спина резко, толчками, гнала по телу боль. Пот пропитал лицо, грудь, шею, тек, казалось, даже по пяткам. Морхольд облизал губы, провел языком по щетине над верхней губой, уже превратившейся в усы. Если их выжать над кашей, то ее и солить не потребуется. Он сглотнул, достал флягу. Зубы стучали по ободку. Воду хотелось пить взахлеб, не останавливаясь и не передыхая. Но это отдавало чистым самоубийством. Запалиться как не выведенному после водопоя коню – хуже не придумаешь.

Крутящаяся вокруг мгла чуть подутихла. Появились просветы. А рощица, куда он так рвался, оказалась не так и далеко. Нужно только чуть скорректировать курс. Морхольд довольно осклабился. Было от чего. Среди деревьев хорошо пережидать бурю. И, уже знакомо, разливалась от поясницы горячая волна, полностью убирающая боль и дающая возможность двигаться почти свободно.

– Еще повоюем, ага. Точно тебе говорю, кусок дебила, – он хмыкнул, – пердун старый. Да?

Подумал и ответил:

– Да. Старый стал, говно стал.

На всякий случай оглянулся. Мало ли, вдруг кто подслушивает? И закончил удивительно умную народную присказку:

– А молодой был, тоже говно был.

И двинул к спасительным кленам, карагачам или березкам. Хотя лучше бы это оказались елки. На тех иглы не осыпаются, а на лиственных деревьях сейчас – одни голые черные ветки. Корявые и не особо густые.

Морхольд еще раз оглянулся. Молот, пришедший к мосту, напугал. Так сильно, что теперь становилось непонятным – как ночевать? Вряд ли тварь пришла просто так. Морхольд нюхом чуял, что чудовище шло именно за ним. Ровно, спокойно и неотвратимо. И вряд ли его задержали на мосту странные друзья. Хотя он очень сильно хотел, чтобы эти двое, которых он и осиротил, таки выжили… Он чувствовал, что урода с кувалдой еще увидит. И парни никак не могли выжить. Оба. Жестоко, но справедливо.

Морхольд раздвинул низкие мокрые ветки и оказался на поляне. Большой поляне, с сырой жухлой травой. Рощица оказалась обманкой. Хотя, конечно, места спрятаться от снега ему хватит. К тому же ветер вроде бы поутих.

Он оглянулся, ища дерево пораскидистее и постарше. Чтобы ветви гуще и хоть немного сухого места под ним. Напротив, метрах в двадцати, хрустнуло. И снова. Морхольд замер, лихорадочно соображая – успеет ли спрятаться?.. Не успел.

На поляну, стряхнув с ветвей капли, выскочил… лосенок. Самый натуральный лесной телок, высокий, тонконогий и явно замученный. Мекнул и рванул к Морхольду. Тот сглотнул и уставился на него, не понимая, что делать. Пока лосенок, потешно задирая ноги, бежал, Морхольд отметил три обстоятельства.

На пока тонкой шее, самый пренастоящий, темнел ошейник.

По левому боку малыша, уже подсохнув, тянулись бурые потеки из нескольких ран.

И за ним шел какой-то зверь.

Морхольду очень не хотелось сейчас драться с этим самым каким-то зверем. Вот совершенно.

Но лосенок уже подбежал, ткнулся в плащ горбатой мордочкой и снова мекнул. Морхольд совершенно автоматически положил руку на теплый, мокрый и остро пахнущий лоб. Лосенок чуть прянул, вздрогнув, но не отбежал. Прижался ближе, навалившись немалым весом, и тяжело поводил боками.

Кусты напротив дрогнули, выпустив охотника. Крепкого, приземистого, с высоко поднятым задом, рыжеватой шубой и тупой мордой.

– Росомаха, твою мать… – Морхольд оторопел. – Откуда же она здесь?

Росомаха, явно не принимая человека за противника, трусила к нему. Росомаха… выросшая до размера теленка. Зверюга, припершаяся откуда-то с севера. Морхольд крякнул, поправив повязку на глазу, и решил не убегать. Глупо, но он решил именно так. Из-за несмышленого прирученного лосенка, каким-то странным образом оказавшегося здесь.

Морхольд пихнул его за деревья, сильно, в холку. И шагнул вперед, скинув рюкзак и вьюк с древка. Да… такого у него еще не было. Честный бой. Человек против зверя. Никакого свинца, никакого пороха. Только мускулы против мышц, когти и зубы против стали. Он оскалился, глядя на спокойно приближающегося зверя. А росомаха, встав, оскалилась в ответ.

– Ты принимаешь бой, мешок ты шерстяной, – Морхольд сплюнул. – Давай, иди сюда, ну!

Росомаха мягко двинулась по дуге. От середины поляны ей идти метров семь, не меньше. Хитрым и путаным шагом. Косолапым и обманчиво неуклюжим шагом зверя, бывшего опасным еще до Беды.

Морхольд, наклонив в ее сторону жало и перехватив ратовище посередине, старался не упустить момента, когда та, хрипло засмеявшись-закашляв, кинется на него. Какие у него шансы? Против такого вот зверя, заметно подросшего за двадцать лет? Да практически никаких.

Бродяга севера. Одиночка, шугающая даже волков. Причем стаями. Хитрая бестия, родственница совершенного безобидного соболя. Неутомимая путешественница, во время своих странствий проходящая тысячи километров. Жрущая все подряд и могущая забить даже взрослого лося. Пусть и не всегда и с большой долей удачи. Лютая в схватке с любым противником и редко отступающая даже перед хозяином тайги.