Светлана Прокопчик - Корректировщики

В зале было подозрительно тихо. Павел с нарастающей паникой огляделся. Нет, наряда милиции не было. И тренер не вернулся. Просто зрители, коих набилось немерено, молчали. Цыганков здесь был признанный пахан. И вот так, чтоб ему и его браткам наваляли лохи числом трое против пятерых, — этого не ждал никто. Потому молчали, как в гробу. Хорошо еще, что автографы не просят, кисло подумал Павел.

Посмотрел на Цыганкова. С его падением драка прекратилась, крепкие ребятки просто сидели и тупо хлопали глазами, очевидно, не понимая, что делать дальше. Павел наклонился над Цыганковым. Рожа от пота мокрая, ручейки текут, глаза зажмурены, дышит. С присвистом, иногда еле слышно постанывая. Правой рукой Вася крепко держался за живот.

— Ну-ка, — Илья отпихнул Павла, присел рядом с Цыганковым. Быстро нащупал пульс.

— Телефон… — сипло выдавил Вася. — У Лильки… Звиздец мне…

Павел не понимал, в чем дело. Ну как от подсечки может быть звиздец? Или Вася, падая, сломал хребет? Да тоже вряд ли, не так он упал. Тем более, за живот схватился. В живот его никто не бил. Хотя стоило бы. Павел вопросительно посмотрел на Сашку, тот тоже недоумевал. Илья внимательно оглядел зал, будто стараясь запомнить каждое лицо. Павел невольно проследил за направлением его взгляда, мимоходом отметил, что Оли уже нет.

Павла оттолкнула зареванная Лилия. Упала на колени рядом с Васей, обняла его голову, всхлипывая. Вася что-то злобно прошипел.

— Телефон дай, — спокойно сказал Илья.

Лилия выдернула из кармана олимпийки плоский телефон, почти швырнула его в лицо Илье. Тот набрал номер, бросил в трубку несколько фраз:

— Лоханыч? Перевозку в борцовскую вызови… Нет, нашу… Цыганкову… Нет, не я… Ну давай, я сейчас приеду… Да ты-то тут зачем? Уже все сделано… Давай. — Наклонился к Васе, хлопнул его по плечу: — Не плачь, жить будешь.

— Илюха… — жалобно позвал Вася. — Кто… меня?

— Я почем знаю? — равнодушно пожал плечами Илья. — Не я.

— А кто?! — истерически воскликнула Лилия. — Я сама видела, что ты! Я еще и показания дам, что ты! Ты его искалечил!

— Заткнись, дура! — рявкнул Вася и застонал. — А-аа… Илюха, ты…

Павлу очень хотелось узнать, какие секреты Вася выболтал человеку, которого пять минут назад хотел жизни научить, но шепот Васи разобрать не удалось. Илья выслушал с непроницаемой рожей, кивнул и направился к выходу из зала. Павел поплелся за ним — а чего в зале делать? Без него разберутся, а если не разберутся, то вызовут. Повесткой. Сейчас он почти жалел, что ввязался в драку. По всей видимости, у Васи с Ильей действительно были какие-то сильно “свои” дела, не помешавшие им даже после драки обмениваться секретами. И эти секреты вряд ли стоили того, чтоб Павла потом тягали в прокуратуру. И, не дай бог, отчислили из Академии. Во рту стало кисло, а на душе — противно. Как обычно после драки. Сначала азарт, а потом понимаешь, что первобытные методы определения сильнейшего — по принципу “у кого дубина толще” — не слишком-то хороши. Дерьмом себя чувствуешь, короче.

Пропустив Сашку, Павел на всякий случай запер дверь в душевую. Тайны тайнами, а вдруг у братков Васи другое мнение насчет исхода поединка? Придут заканчивать. Не хотелось продолжать разбор на скользком полу да еще и нагишом. И без свидетелей, что, думалось Павлу, будет на руку только противникам.

— Илюха! — позвал Сашка.

— Чего? — отозвался тот из дальней кабины.

— Так че там случилось-то?

Павел напрягся. Илья некоторое время молчал, потом неохотно ответил:

— Шут его разберет… Я не понял, если совсем честно.

Павел рассматривал ухо и скулу перед большим зеркалом. Вроде гематомы нет. Из-под душа вылез Илья, отряхнулся по-собачьи, повязал полотенцем бедра. Здоровый, отметил Павел мимоходом. А в одежде кажется худым. Илья недовольно потрогал лицо: через висок на скулу тянулись три широкие раны, сочившиеся кровью.

— Ну, это только зашивать, — пробормотал он.

— Чем это он тебя? — спросил Сашка.

— “Клешней”. Чуть точней, и я б без глаз остался. Или без скальпа. — Выругался, опять потрогал рану, попытался свести края пальцами.

— Шрам останется, — сказал Сашка.

— Да и хрен с ним, одним больше… Нет, зря я сблагородствовал. Надо было ему на прощанье хоть зубы высадить, что ли. А то теперь долго возможность не представится.

— В зале у кого-то камера была, — невпопад заметил Павел.

— С чего ты взял? — удивился Илья.

— Вспышка была. Кто-то репортаж на память делал. Завтра по всей Академии триграфии разойдутся. И доказывай потом в прокуратуре, что ничего плохого не хотел!

Илья смотрел нехорошо, сдвинув белесые брови:

— Вспышка была? Ни с чем не путаешь?

— Была, — кивнул Сашка. — Я тоже видел. Правда, мне показалось, что светильник накрылся. Они перед тем как перегореть ярче светить начинают, резко так. Камеры я не видел.

Илья покачал головой:

— Камеры не было, я б заметил… Значит, вспышка. Это уже хуже. Значительно хуже. Собственно, это просто хреново, если была вспышка. Заметная? Ну да, если вы оба видели, значит, заметная. Вы из какой группы?

— В-1011, — ответил Павел.

— Ладно… Да, насчет прокуратуры — это ты забудь. Прокуратура такими вещами на занимается. А больше ничего странного не было? Может, Васька по пути ногу кому отдавил, не заметили, а? — спросил он с надеждой.

Павел, растерянный, пожал плечами:

— Вроде нет. — Подумал. — Вот если только с девчонкой из нашей группы поцапался. А! Она сказала, что пришла посмотреть, как Ваське будут морду бить. Вроде того, что пусть он не надеется, Новый Год придется в больнице встречать.

— Это точно, он недели на две загремел, — согласился Илья. — Совпадение. Не стоит обращать внимания. Там вероятность нулевая была. — Перехватил изумленные взгляды Павла и Сашки, пояснил: — Цыганков — антикорректор. Его действия предсказать невозможно, он же не зависит от Поля. Информатику проходили? Ах ну да, это ж второй семестр. А что за девчонка?

— Ольга Пацанчик, — неохотно сказал Павел.

Илья оживился:

— Переведенка из Московья, что ли?

Павел не успел уточнить, откуда Илье известны такие подробности: в дверь душевой требовательно забарабанили. Павел завязал сначала узел на полотенце — какое-никакое, а оружие, — затем щелкнул замком. Снаружи топтался Царев с озабоченной рожей. Отмахнулся от рванувшихся ему в лицо клубов пара.

— Моравлин где? — спросил он. — Моравлин! Утоп, что ль?

— Иду, — отозвался Илья. — Увидимся, — бросил он через плечо на прощание.

…Вечер они с Сашкой коротали в кафе на первом этаже спорткомплекса.

— Чего будет, как думаешь? — спросил Павел.

— Да ничего. Пару раз, это максимум, в Службу вызовут.

— Думаешь, этим безопасники заниматься будут?

— А кто еще-то?

— Только этой дряни не хватало. Откуда ты этого знаешь? — спросил Павел, имея в виду Илью.

— Моравлина-то? Да его как-то летом к моему тренеру откомандировали. Моравлин, в принципе, не по этой части, у него рукопашка только как часть общевойсковой подготовки шла. Хотя вообще-то у него неплохо получалось, еще пару лет — и кое-кому из титулованных подвинуться пришлось бы. Но он еще где-то занимается, вот этой подсечки у него раньше не было.

— А он откуда сам-то, если ему до армии общевойсковую дают? — не понял Павел.

— Из Службы. Когда я с ним познакомился, оперативником был. Вообще, странный он парень. С другой стороны, в Службе нормальных не держат.

— В каком смысле? — насторожился Павел.

Сашка пожал плечами:

— В таком. Хотя хрен знает, кто нормальней — мы или корректировщики.

Павла слегка передернуло. Наверное, потому, что он боялся Поля — как любой нормальный человек — и всего, что с ним было связано. Особенно корректировщиков. Он плохо понимал, где проходят границы могущества этих людей. Их обозвали непримечательным артиллерийским термином, только в приложении к ним от слова “корректировщик” веяло безграничной усталостью — усталостью Бога, который вечно среди людей и вечно одинок. “Богом быть — это ж работать надо”, — сказал Владимир Васильев, один из крупных мифотворцев начала века. Кстати, кое-кто подозревал, что Васильев и сам был… того… слегка корректировщик. Тогда ж про Поле не знали, и все паранормалы шли в искусство.

— Интересно, что ж там произошло-то… — протянул Павел.

Сашка пожал плечами:

— Судя по тому, как Моравлина напрягло, “рутовка”. Или “постовка”, я не знаю, как они их отличают.

— И че это такое?

— “Рутовка” — это реал-таймовая корректировка. Ну, кто-то берет и прямо на ходу историю правит. “Постовка” — это в прошедшем времени. Когда событие уже произошло, его проигрывают заново — откатывают. И исправляют. Мне в позапрошлом году на сборах парень сказал, что от “постовки” у свидетелей крышу иногда сносит. Прикинь — ты только что видел, к примеру, как человек под машину попал, и тут же — ни фига, рядом он стоит! Рядом — это по фигу, а если это ты под машиной побывал? У тебя еще ломит все кости, ты еще помнишь, что только что всмятку был, и тут же — видишь себя целенького! А если тебя “постовкой” от смерти спасли?!