Мэтью Мэзер - Кибершторм
– Вот тут ты ошибаешься. Ты всего должен бояться. Куда идет эта информация?
Я пожал плечами. В медиапроектах, в которых я работал, мы регулярно собирали в сети огромное количество информации о потребителях и продавали ее компаниям. Я не видел в этом ничего такого.
– Ты в курсе, что по новым законам правительство имеет право читать твою электронную почту, твои записи, следить за всем, что ты делаешь, смотреть, куда ты идешь?
– Понятия не имел.
– Если возникает хотя бы намек на ограничение продажи автоматического оружия, народ сходит с ума, кричит, что у него отнимают свободу. А этот закон дает правительству право изучать все, чем ты занимаешься – без твоего согласия, – и никто даже не пискнул!
– Пойми меня правильно, я считаю право носить оружие одним из основных, но известно ли тебе, что такое свобода? – громко спросил Рори. – Свобода – это гражданские права, а фундамент гражданских прав – это право на частную жизнь. Нет частной жизни – значит нет гражданских прав, нет гражданских прав – значит нет свободы. Знаешь, почему они не берут отпечатки пальцев у всех?
– Не знаю. По-моему, хорошая идея, – рассмеялся Чак.
– Потому что если у них твои отпечатки, – продолжал Рори, не обращая внимания на Чака, – ты мгновенно становишься подозреваемым. Каждый раз, когда совершено преступление, будут проверять твои отпечатки. Из свободного гражданина ты превращаешься в потенциального преступника.
– И отпечатки пальцев – всего лишь один из способов установления личности, – добавил Винс. – Местонахождение, твое лицо в кадре, купленные тобой товары, личные данные – все это создает цифровой отпечаток.
Чака эти слова не убедили.
– Какая разница, есть у правительства сведения обо мне или нет? Как они будут их использовать?
– В том-то и проблема, – с жаром ответил Рори. – Приятно, что тебя будут подозревать в каждом преступлении, совершенном в стране? Неужели ты действительно веришь в то, что правительство защитит твою информацию? Все самые крупные утечки данных происходят из правительственных организаций. И из корпораций. Вот тебе и право на неприкосновенность частной жизни.
Он указал на меня.
– А новые медиаприложения, над которыми ты работаешь, хуже всего.
– Эй, да ладно! – оскорбленно сказал я, поднимая бокал.
Рори напился даже сильнее, чем Чак. Он сердито посмотрел на меня замутненным взглядом.
– Если ты не платишь за товар, то ты сам товар, верно? Разве вы не продаете информацию о клиентах маркетинговым компаниям?
Чак покачал головой.
– К чему ты клонишь?
– К чему я клоню? – Рори моргнул и отпил из бокала. – Я тебе отвечу, к чему я клоню. Наши деды штурмовали побережье Нормандии, чтобы защитить нашу свободу. А теперь, из-за страха, мы отказываемся от тех же самых прав и свобод, за которые они сражались и умирали.
Рори встал.
– Мы, – он указал пальцем на каждого из нас, – не желаем рисковать. Именно об этом и говорит Чак. Именно поэтому мы даем правительству право вторгаться в нашу жизнь и превращать нас в подозреваемых. Мы отдаем нашу свободу, потому что напуганы.
Это был хороший аргумент.
Винс кивнул.
– Нельзя защитить свободу, отказываясь от нее.
– Вот именно, – сказал Рори и снова уселся.
– А как все это связано с происходящим? – спросил Тони.
Рори посмотрел на него.
– Если в газетах пишут, что китайцы взломали нашу энергосеть, никто не беспокоится, ведь все считают, что с этим разберутся – кто-то другой. А свободу нужно защищать каждый день, начиная с личной свободы в киберпространстве. Если мы перестанем это делать, то мало-помалу лишимся тех свобод, за которые воевали наши отцы и деды.
Музыка смолкла, и в эфире зазвучал голос:
– Зрелище невероятное, я даже не знаю, как его описать…
– Мальчики, вы тут не ссоритесь? – спросила Сьюзи. Пока мы спорили, она с Элларозой на руках незаметно подошла и встала за спиной у Чака.
– Просто беседуем, – ответил я.
Чак обнял Сьюзи и потянулся, чтобы поцеловать Элларозу.
– Садитесь с нами, – сказала Сьюзи мне и Чаку. – У нас по радио обратный отсчет.
– Тысячи людей стоят на снегу, держа в руках свечи, фонари – все, что удалось найти…
Я нахмурился.
– Откуда?
Она улыбнулась.
– С Таймс-сквер, разумеется.
С бокалом в руке я подошел к диванам и втиснулся рядом с Лорен, посадив Люка на колени.
– Впервые за более чем сто лет, с тех пор как Таймс-сквер получила свое название, – продолжал радиоведущий, – в новогоднюю ночь здесь темно. Но даже если неоновые вывески погасли, огни ярко горят в сердцах жителей Нью-Йорка. Люди появляются из темноты отовсюду…
Зачарованные, мы побросали дела и затихли, глядя на музыкальный центр. За окном падали крупные снежинки, поблескивая в лучах света, выходящего из нашего убежища.
– …официальный праздник отменен, и власти просили людей не собираться, однако они все идут и идут. На снегу натянули самодельный экран, поставили генераторы…
– Запомни эту минуту, – шепнул я Люку.
– До полуночи одна минута, и толпа вдруг запела гимн нашей страны. Я постараюсь разместить микрофон…
За шумом и помехами послышалась узнаваемая мелодия «Звездно-полосатого знамени».
Это подействовало на всех. Наш гимн, из другой эпохи, когда наша страна была в осаде, из тех времен, когда она согнулась, но не сломалась. Слова протянулись сквозь время, объединяя нас с прошлым и будущим одновременно.
– …страна свободных, родина храбрецов.
Раздались аплодисменты и радостные крики.
– Десять… девять… восемь…
– Я люблю тебя, Люк. – Я сжал малыша в объятиях и поцеловал. Лорен тоже поцеловала его. – И тебя люблю, Лорен.
Я поцеловал ее, а она – меня.
– …два… один… С Новым годом!
Комната наполнилась шумом гуделок и радостными восклицаниями. Все обнимали друг друга и целовались.
– Эй! – крикнул кто-то. – Посмотрите туда!
Когда Чак тронул меня за плечо, я как раз целовал Элларозу. В дальнем углу квартиры, у окна, столпились люди. Винс помахал нам рукой.
– Свет! – заорал он, указывая на окно.
Если раньше за окном была темнота, то теперь падающие снежинки подсвечивало мягкое сияние. Я взял Люка на руки и подошел к окну.
Там горела не просто лампа или уличный фонарь – была освещена вся улица и здание напротив. С нашей стороны из-за зданий мы видели не сами огни, а только их дрожащее отражение. Подняв взгляд, я увидел, что вспыхнуло даже небо.
Наверное, электричество есть во всем квартале, как они и обещали.
– Идем! – завопил Чак. – Спустимся и посмотрим!
– Я останусь с детьми, – сказала Лорен, – а ты иди.
Я легко сжал ее в объятиях и еще раз поцеловал.
– Да ладно! Я хочу, чтобы Люк тоже это увидел.
Разогретые спиртным, мы принялись лихорадочно искать одежду. На улице было не так уж холодно, и поэтому я взял, что нашлось, не забыв плотно закутать Люка, и мы с ним побежали по лестнице вслед за остальными. Главный вход завалило снегом, и мы один за другим протиснулись через черный вход на Двадцать четвертую улицу.
Люк ничего не понимал, но улыбался, видя всеобщее оживление.
Осторожно, освещая путь фонарем, я пошел посередине Двадцать четвертой. Тропинка была утоптанной, но неровной, и я не спешил, осторожно ставя ноги и держа Люка за руку. Впереди шли Чак и Тони, колонну замыкал Винс. Поток света залил Девятую авеню; там уже собралась толпа, смотревшая в сторону Двадцать третьей улицы.
Снегопад и ветер усилились. Наконец, на углу я обогнал Чака, вышел на открытое место и посмотрел наверх, ожидая увидеть уличные огни и неоновые вывески.
Но вместо этого увидел дым и пламя.
Многоэтажное здание на углу Двадцать третьей и Девятой авеню горело. Люк посмотрел наверх, и на его лице отразилось зарево. Увидев огонь, он стал с улыбкой на него показывать. Как раз в тот момент, когда кто-то выпрыгнул из задымленного окна на верхнем этаже и с отвратительным звуком упал на снег.
Толпа отпрянула, а затем два человека выбежали вперед, чтобы помочь прыгнувшему. Улыбаясь, к нам подошла отставшая Лорен; увидев мое лицо, она поняла, что произошло что-то страшное.
С ужасом подняв взгляд, Лорен наконец увидела пламя. Я развернул ее к себе и посмотрел ей прямо в глаза.
– Возвращайся домой, малышка. Пожалуйста, забери Люка. – Я передал его ей.
Горел не один дом – соседние здания тоже занялись. Наверх, в кружащийся снег, поднимались клубы черного дыма, зловещие облака, подсвеченные пламенем. Сотни людей сгрудились на улице, зачарованные зрелищем.
Никаких сирен, никакого шума, за исключением рева и треска огня, сражающего с холодом и снегом. Нью-Йорк замерзал и горел одновременно.
