Весь Нил Стивенсон в одном томе - Нил Стивенсон
Химачал-Прадеш
Возможно, случайное совпадение. Возможно, совпадений не бывает. Так или иначе, примерно в одно время с этим разговором произошло еще несколько событий — и, словно притоки, питающие реку высоко в горах, все они внесли свой вклад в то, что случилось дальше.
Во-первых, стоял сентябрь. Погода была еще совсем летняя, однако близилась зима, и это значило, что, если Лакс хочет добраться до Линии Фактического Контроля, ему стоит поторопиться.
Во-вторых, в лангаре при гурдваре, которую посещал Лакс, появились новые лица. Каждый день они приходили сюда обедать. Семья, поначалу буквально умиравшая от голода. Настолько, что казалось, стоит им пропустить один день — и слягут. Эти люди приехали издалека — беженцы, спустившиеся с Гималаев в кузове грузовика. Но происходили они из куда более северных краев. Они не говорили ни на хинди, ни на пенджаби, да и выглядели совсем не как местные. Может быть, тибетцы? Тоже нет. Семья состояла из матери, бабушки и четверых детей от пяти до пятнадцати лет. Старший мальчик по имени Ильхам говорил по-английски. Лакс наблюдал за ними, когда они приходили в лангар, но не приставал с расспросами, понимая, что сначала им нужно отъесться и прийти в себя. Он заключил, что люди из гурдвары, видя, какое бедствие постигло эту семью (хоть пока и неизвестно, что именно за бедствие), за ней присмотрят и не бросят в беде. Однако в гурдваре поговаривали, что эти люди перешли Гималаи. Да и странное замечание Ранджита обратило мысли Лакса в этом направлении. Так что однажды он подошел и заговорил с Ильхамом.
Пришельцы оказались уйгурами из Западного Китая. После долгой череды преследований главу семьи, инженера, схватили и отправили в концентрационный лагерь (так назвал это место Ильхам; поначалу Лакс решил, что мальчик просто плохо знает английский — но потом узнал больше). С тех пор родные не получали от него вестей. Остальная семья бежала — и (весьма разумно с ее стороны) не останавливалась, пока не нашла каких-то тибетцев, знавших, как пересечь ЛФК, и в конце концов не оказалась в Шандигаре.
Такова была краткая версия их истории; о полной оставалось только догадываться. Ильхам, кажется, готов был делиться любыми подробностями, но мешало полное невежество Лакса в вопросах Синьцзян-Уйгурского автономного района, уйгуров, китайской политики по отношению к ним и прочих базовых составляющих этой истории. Ильхама это откровенно поражало. Он не понимал, с чего начать. Единственное, что ему удалось из себя выдавить: «У тебя что, Интернета нет?» Человек не столь великодушный был бы оскорблен тем, что Лакс не имеет понятия о несчастьях его народа, — Ильхам не обиделся, но сильно изумился. «Фейспалм! — сказал он. — Просто фейспалм!» Что это значит, Лаксу тоже пришлось посмотреть в Интернете.
Интернет у Лакса, конечно, был, но очень уж медленный; так что он отправился в чайную, где вайфай был получше, и провел там несколько часов, читая об уйгурах и тех (как выяснилось) зверствах, что творили с ними китайцы. Затем, перейдя по ссылкам, изучил аналогичные преследования, постигшие народ Тибета. Тибетцы были буддистами, уйгуры — мусульманами; те и другие — этнорелигиозные меньшинства, которые Китай счел нужным ассимилировать; доходило до того, что государство указывало мужчинам, какой формы бороды им носить, и родителям — какими именами называть детей.
Эти подробности поразили Лакса даже сильнее иных, более привычных злодеяний. Религия сикхов лишена торжественности и блеска; сикхи не воюют из-за догматов, у них нет ни храмов, ни священников; но к именам и бородам они относятся очень трепетно.
Сейчас Лаксу вспоминались банки из-под машинного масла на шахматной доске дяди Дхармендера. В сравнении с ними слон выглядел совсем крошечным. Больше всего сикхов беспокоили Индия и Пакистан. Однако уже много столетий прошло с тех пор, как какое-нибудь индуистское или мусульманское правительство в последний раз указывало сикхам, какие носить бороды. Китай представлялся более далеким, надежно отгороженным стеной высочайших в мире гор — и мало заинтересованным в сикхах. Но, снова пройдя по ссылкам и начав читать о Линии Фактического Контроля, Лакс узнал, что Китай постепенно, метр за метром, сдвигает эту границу к югу. Он притязает на новые земли — «новые», потому что на всем протяжении истории человечества, кроме последних нескольких десятилетий, они оставались покрыты ледниками. А теперь ледники отступают; что ни год, обнажаются новые несколько десятков метров голой каменистой почвы. Умножив эти десятки метров на количество лет и на извилистую линию ледникового фронта, вы поймете, что речь идет о довольно значительной территории, прежде фактически не существовавшей. Да, это холодная и бесплодная земля, на которой почти невозможно дышать. Но все же земля — и она должна кому-то принадлежать. Официальная, обозначенная на картах граница между Китаем и Индией ничего не значит. По-настоящему важна лишь Линия Фактического Контроля.
Последним толчком к решению стало для Лакса то, что он понял уже давно, но до сих пор себе в этом не признавался. Ему нечего больше делать в Пенджабе. Он приехал сюда, надеясь на какое-то откровение, на то, что здесь познает суть боевого искусства и станет великим воином, как в кино. А вместо этого встретил иную систему ценностей и разумно организованное общество с развитой иммунной системой, которая постепенно его отторгала. Похоже на то, что произойдет, если воткнуть себе в руку щепку и подождать: со временем тело само изолирует, а затем и вытолкнет чужеродную ткань. Лакс брел вслепую — и только теперь начал осознавать то, что седобородые посетители акхары давно уже о нем поняли. Они заметили в нем жажду мири-пири: гармонии духа и тела, в достижении которой — истинная цель гатки, как и любого боевого искусства, как, если уж на то пошло, и любой религии.
Едва Лакс
