Луна над Славутичем - Николай Александрович Ермаков
— Ох, и бесстыжая ты Лизавета! — в обсуждение вступила Агафья, проживавшая в доме напротив меня, — Что к парню пристала?
— Да кто пристал? — уперла руки в бока Елизавета, — Шуткуем мы по соседски, чтоб время веселей пролетало! Тебя не спросили!
— Знаем мы твои шуточки, — парировала Агафья, — Весь конец о них гудит! Непонятно на кого дети похожи.
— Ах ты сучка брехливая, — взвизгнула соседка, — Да я тебе все космы повыдергаю!
Н-да, кажется, они как-то не очень дружны, — думал я, слушая перебранку женщин, которые быстро перешли на личности. Хотя, может быть, это у них такой способ эмоциональной разрядки?
Глава 13
— Метко стреляешь! — произнес остановившийся неподалеку парень, когда три стрелы, одна за другой, вошли в небольшой кружочек, начерченный углем на стенке сортира.
Чтобы выдержать дистанцию в сорок шагов, мне пришлось выйти со своего двора и встать вплотную к забору соседей напротив. С того момента, когда ко мне с деловым предложением заходил Герасим, прошло уже пять дней, за которые я успел закончить работу над луком и теперь производил пристрелку, в процессе которой и появились эти два брата, один из которых и высказал похвалу в мой адрес. Я обоих этих парней раньше уже видел в церкви, но не знал, как их зовут. Стоило мне об этом подумать, как более старший, которому на вид было около двадцати лет, представился:
— Меня Козьмой зовут, а это мой брат младший, Филимон. Герасим сказал, что ты свежего гуся хочешь купить?
— Есть такое желание, — кивнул я.
— Сейчас пока гусей мало, — извиняющимся тоном произнес Козьма, — Поэтому мы их продаем по одному фоллису. Через неделю дешевле будет.
— Давай, — согласился я без торга и парень, скинув с плеч туес, достал оттуда белую тушку.
Сходив домой, я передал гуся обрадованной супруге и вынес монетку охотникам. Взяв медяк, Козьма поинтересовался:
— А завтра как, нести?
— Угу, — кивнул я, — Обязательно!
— Договорились, — улыбнулся тот и спросил, — А можно из твоего лука попробовать стрельнуть? Я никогда такого большого не видел.
— Попробуй, — я протянул ему своё изделие.
Тот сперва с интересом осмотрел тисовый лук, потянул тетиву, проверяя максимум натяжения, потом взял свою стрелу и выстрелил, целясь в сортир. Промазал. Однако следующий выстрел был уже более точным.
— Хорошая вещь, — уважительным тоном произнес парень, возвращая оружие, — Хоть и смотрится чудно, даже и не думал, что из одного дерева так можно сделать! Научишь?
— Да тут ничего сложного, — кивнул я и за пару минут объяснил основные принципы изготовления ростового лука. После чего он забрал свои стрелы и мы дружески распрощались.
Вернувшись во двор, я увидел, что Анечка уже принялась общипывать тушку и из под её рук на землю летят перья.
— Ну точно! — хлопнул я себя по лбу, — Перья и пух! Как же я сразу не сообразил!
— Ты чего, Скорушка? — испуганно спросила супруга, увидев, что я посреди двора разговариваю сам с собой.
— Андрей! Меня зовут Андрей! Неужели трудно запомнить?! — я сделал ей замечание раздраженным тоном и приказал, — Пух и мелкие перья не выбрасывай, их надо отдельно складывать!
— А зачем?
Потом объясню! — нет смысла рассказывать про перину и пуховик до тех пор, пока не наберу нужного количества пуха. А с одного гуся в день в день много не возьмешь. Поэтому придется идти туда, где пуха много!
Когда я пришел к Герасиму, то, прежде чем перейти к делу, пришлось пройти через стандартный ритуал — мы сели за стол, поговорили о здоровье близких, обсудили погоду, отхлебнули травяного отвара, и лишь после этого я спросил:
— Герасим, вы же, прежде чем гусей коптить, их ощипываете?
— Конечно! — с удивлением в голосе ответил он, — И ощипываем и потрошим, а как иначе-то?
— А с перьями что делаете?
— Да что с ними сделаешь? Мелкие выбрасываем, а большие отцу Ефимию отдаём, тебе тоже они нужны?
— Нет, больших не надо, а вот мелкие я бы взял.
— Да зачем они тебе? — заинтересовался Герасим.
— Так, есть некоторые мысли, но это пока не точно, надо будет посмотреть, что получится, — напустил я туману.
— Угу, — понятно, — ответил мужик, почесав голову, — Значит, посмотреть хочешь… А много надо-то?
— Да сколько будет, столько и возьму.
Угу, — снова почесал он голову, и, что-то прикинув в уме, назвал цену, — Стало быть, за милиарисий я тебе пуд этого добра продам.
— Да ты что, Герасим, побойся Бога, это же мусор, который ты выбрасываешь, а ты такие деньги хочешь с меня содрать! Четыре фоллиса и чтобы пух был отдельно от перьев!
— Нет, так не пойдет! — вскинулся Герасим, — А ты знаешь, сколько труда надо, чтобы гуся ощипать, он же не сам с себя перышки стряхивает, а если ещё и перебирать, так это вообще будет два серебряных!
Торговались мы с ним минут десять и сошлись на полутора милиарисиях за пуд перьев и пуха, отделенных друг от друга. В принципе, можно было и на два согласиться, но тогда Герасим бы расстроился, поняв, что продешевил. А мне очень не хотелось расстраивать хорошего человека.
Герасим был единственным владельцем коптильного бизнеса в ромейском конце, то есть в той части Харевы-Киева, где стояла церковь и проживали христиане. А во всем поселении, кроме него, было еще четыре коптильни, с которыми в последующие два дня я также договорился о приобретении пуха.
Решив вопрос с сырьем для моей будущей перины, я отправился к отцу Ефимию поинтересоваться возможностью изучения греческого языка.
— Всё-таки хочешь в империю перебраться? — понимающе улыбнувшись, переспросил пресвитер, — Я ведь сразу так и понял, как тебя увидел, а то ишь ты чего выдумал — про чудеса всякие мне рассказывать. Я таких болтунов насквозь вижу!
— Ничего я не врал! — ответил я, открыто и честно глядя ему в глаза, — А язык мне нужен, чтобы торговать, да и в святых местах хочется побывать, поклониться памяти великих святых, — со смиренным видом дополнил я.
— Ну да, ну да! — недоверчиво кивнул Ефимий и огорошил меня суммой, — Обучение стоит один солид за полдня занятий! — он пару секунд помолчал, иронично наблюдая за моей реакцией и продолжил, — А что ты удивляешься? Я столько с купцов и князей беру. Или ты думал, что раз ты мне тут сказок рассказал и крещение принял, то поблажка будет?
Понятно теперь, чем Ефимий занимается вместо того, чтобы службы вести и проповедовать. А Ферапонт, помнится, мне ещё,
