Алексей Ивакин - Штрафбат в космосе. С Великой Отечественной – на Звездные войны
Еще раз оглядев бесконечные штабеля еще не вскрытых контейнеров, комбат распорядился разыскать среди личного состава нескольких грамотных интендантов (в том, что подобные найдутся, он нисколько не сомневался: приворовывали в армии, что воюющей, что гражданского времени, всегда, а виновники, соответственно, неминуемо оказывались в штрафбате) и провести инвентаризацию, составив к утру списки полученного оружия с кратким описанием. Работа им предстояла совершенно каторжная, однако Крупенникова это не волновало. Захотят – справятся. Тем более, кое-какие сопроводительные электронные документы все-таки имелись, переданные персоналом складов за несколько часов до прибытия транспорта с оружием.
Наутро комбат с головой закопался в бумаги. Образно, конечно, говоря, закопался: выданные Белогубовым справки о снятии судимости были, пожалуй, последним эпизодом использования бумаги, пусть даже и сделанной не из древесины, а пластиковой, в штабе батальона. Отныне все делопроизводство предполагалось вести привычным для двадцать третьего столетия способом, то есть электронным. Ну, а что поделаешь? В чужой монастырь со своим уставом, как известно… Да и действительно удобно, честно говоря! Огромные, по его меркам, объемы информации всегда под рукой, да и затребовать (и получить) необходимые сведения можно, что называется, не сходя с места и за считаные секунды. Высокие технологии, блин!
Прихлебывая крепкий чай и закусывая его бутербродами с искусственной, но удивительно вкусной сырокопченой колбасой, он «перелистывал» страницу за страницей на своем электронном блокноте. Плазменные и электромагнитные винтовки, штурмовые гранаты объемно-детонирующего действия, безгильзовое нарезное оружие, ручные противотанковые и противовоздушные комплексы… Блин! Все одно, пока лично в руках не подержишь – бесполезно размышлять на тему эффективности! А ведь еще личный состав обучать… Там, в прошлом, и СВТ не все в должной мере освоили, сколько косяков было, что уж говорить про оружие, отстоящее от привычного времени на сотни лет?! Нет, конечно, гипнообучение, все дела – и все же, все же…
Четверо проворовавшихся в прошлом интендантов – тут Крупенников угадал – систематизировали складское имущество всю ночь и начало утра. На совесть, надо сказать, систематизировали. Вот и пора провести инспекцию, хоть в руках подержать. Да и на полигоне, выделенном им в полукилометре от казармы, отстрелять. Честно говоря, хочется понять, на что вся эта «будущанская» высокотехнологичная машинерия способна.
И только Крупенников отодвинул кресло, в кабинет заглянул его новый ординарец, по неведомой прихоти судьбы тоже носящий фамилию Иванов:
– Товарищ майор, там это… Того…
– Чаво-таво? Говори нормально.
Иванов понизил голос и полушепотом сказал:
– Товарищ майор, там до вас поп пришел.
– Какой еще поп? – не понял Крупенников.
– Самый натуральный. Ряса, бородища и крест на пузе. И кудрявый.
– Кудрявый поп?
– Ага. Говорит, с начальством местным видеться желает. А зачем – не говорит.
– Гм… – кашлянул комбат и с тоской посмотрел в окно. Там, на залитом утренним одесским солнцем поле его офицеры обучали новобранцев футболу. Хорошая игра. Правильная. Приучает к индивидуальным действиям в составе отделения. Командир отделения – вратарь, боевое прикрытие – защитники, группа огневой поддержки – полузащитники, штурмовая группа – нападающие. Крупенников и сам соскучился по мячу. Доводилось до войны попинать, да…
– Товарищ комбат, что с попом-то?
– Давай своего кудрявого.
– Он не мой, – нагло буркнул ординарец и исчез, не услышав ответной фразы комбата. Совсем, понимаешь, распустились! Ну да ничего, гайки-то прикрутить никогда не поздно…
Ходил Иванов недолго. Крупенников едва успел пробежать глазами еще пару файлов. Вот ведь, компьютеризация эта натурально во все стороны жизни проникла! А ведь когда-то…
– Разрешите! – густой бас заставил Виталия поднять голову.
Комбат кивнул, с любопытством разглядывая вошедшего в небольшой кабинет (не все же в спальной каморке батальонные дела вершить! Вот и стребовал каждому по кабинету – себе, Харченко, начштаба и замполиту, разумеется) – священника. Действительно, обычный такой поп – борода, потрепанная ряса, за спиной – небольшой рюкзачок, долгогривые кудри. Ну и золотой крест на груди. Или позолоченный?
– Отец Евгений, – представился тот и без приглашения уселся в стоящее у стены кресло, перед тем сняв рюкзак.
– Майор Крупенников, – в тон ответил комбат, в голове которого вдруг завертелось старорежимное «чем могу служить?»
– А по имени-отчеству?
– Виталий Александрович. Но лучше – товарищ майор. Вы, простите, с какой целью меня отвлекаете?
Крупенников намеренно решил дистанцироваться от непрошеного посетителя званием и расстановкой соответствующих акцентов.
– Послан к вам Патриархией в качестве военного батюшки, – ошарашил в ответ отец Евгений.
– К… кого? – заикнувшись, переспросил Крупенников.
– В качестве военного священника. В целях духовного окормления воинов, идущих на бой смертный ради други своя.
Услышав сказанное, комбат аж головой потряс. Какой еще батальонный батюшка? Ему только «опиума для народа» не хватало для полноты картины.
– Вы, конечно, товарищ… Как фамилия?
– Смирнов моя фамилия. Но предпочел бы привычное – отец Евгений.
– Вы, товарищ Смирнов, это…
Поп внимательно слушал, разглядывая комбата светлыми глазами. Крупенников же справился с недоумением и продолжил:
– Во-первых, никакого батюшки, то есть попа, мы не просили!
– Это инициатива не государства, а нашей православной церкви.
– Ваши проблемы, – отмахнулся Крупенников. – Во-вторых, мой батальон состоит из коммунистов, если вы слышали о таких. А наша партийная сознательность не допускает существования Бога и тем более веры в него.
– Атеисты? – вполне даже доброжелательно спросил отец Евгений, внезапно улыбнувшись. – Атеисты – это хорошо. Надоели, прости, Господи, все эти либералы-язычники.
Крупенников опять ошалел.
– Кто?
– Да эти… – кивнул кудрявой головой в сторону окна поп. – Которые сейчас в футбол гоняют. Толерасты недоделанные, глаза бы их не видели.
Отец Евгений трагически вздохнул и трижды размашисто перекрестился:
– Прости, Господи, за грех осуждения.
– Ни черта не понимаю, – выдохнул майор.
– Не поминай нечистого не к месту, товарищ майор, – мягко посоветовал священник. – Тебе и так скоро ему в пасть лезть.
Бабушка, кстати, так же говорила.
– В этого мы тоже не верим, – отмахнулся комбат, но отец Евгений его перебил:
– Мы считаем, что человечество совершило глубочайшую ошибку, вторгнувшись туда, куда вторгаться было не следует. Они попытались изменить человека насильственно, а сие недопустимо. Ибо нарушает главное. Человек попытался подменить собою Творца.
– Ну и что тут плохого? – не слишком уверенно хмыкнул Крупенников.
– Да вот то, что вы и видите вокруг себя. Посмотрите вокруг. Вы тут единственные люди, которые улыбаться умеют.
– Не понял? Так эти только и делают, что лыбятся во все свои тридцать три зуба…
– Тридцать два, – мягко поправил комбата священник.
– Это шутка была, – парировал майор.
– Это не настоящая улыбка, Виталий Александрович. Их заставили улыбаться. Их принудительно заставили быть добрыми и хорошими, а весь смысл человеческой жизни заключается как раз в том, чтобы человек научился быть добрым и хорошим самостоятельно. Господь нас любит неправильными, но свободными.
– Я в Бога не верю, – на всякий случай напомнил комбат.
– А в Него и не надо верить. Надо верить Ему, а не в Него. Вот вы любили когда-нибудь?
Крупенников нехотя кивнул.
– Так вы верили в то, что ваша женщина существует, или в то, что она вам не изменяет?
– Вы мне мозги не пудрите, – внезапно для самого себя вспылил комбат. – Я атеист. Напоминаю!
– Это ничего не меняет, – махнул рукой священник. – Лучше быть холодным или горячим. А теплое – уста извергнут.
– Это тут к чему? – искренне не понял майор.
Священник вздохнул и начал рассказывать. Как православные и старокатолики выступили единым фронтом против вмешательства в геном и в душу человека. Как над ними смеялись. Как тонкие людские ручейки отказывались от благ цивилизации ради сохранения свободы. Как Объединенный Совет Религий запретил исповедь, ибо она «нарушала» права человека на личную тайну и «оскорбляла» другие конфессии из-за недопуска к Святому Причастию Тела и Крови Христовой инославных, еретиков и язычников. Как православные церкви и монастыри постепенно превратили в «историко-этнографические заповедники».
Крупенников понимал с пятого на десятое. В конце концов не выдержал:
